– И еще надо отметить, – добавила Антонова, – что свою долю хаоса в балканские дела внесли и румыны, отказавшиеся менять Добруджу на Трансильванию. Румынский король напрашивается на хорошую трепку, но думаю, что здесь виновен не он, а магнаты, интересы которых могут быть ущемлены передачей Добруджи. И эту операцию по приведению Румынии в чувство теперь требуется тоже экстренно встраивать в общий план второй фазы балканской кампании.
– Но все же, Нина Викторовна, – сказал император, – давайте я попробую угадать. Начать эту самую вторую фазу необходимо с всеобщего восстания в Боснии, за которым последует наш ультиматум к австрийским властям в трехдневный срок передать эту турецкую оккупированную территорию в состав Сербии…
– Думаю, – сказала Антонова, – что два этих события должны произойти не последовательно, а одновременно. Признание ничтожными положений Берлинского трактата дает нам полное основание предъявить Австро-Венгрии ультиматум на их очищение. В случае не вывода австро-венгерских войск с оккупированных территорий война начнется третьего июля, а в случае нападения на Сербию или Черногорию – немедленно. К тому же моменту должны начаться наши операции в Проливах и против Румынии, а также вторжение германских войск во Францию. Там, насколько я понимаю Вильгельма, даже ультиматума не будет – просто войска получат приказ перейти границу.
– Учтите, – сказал император Михаил, – германского наступления через территорию Бельгии не одобрю ни я, ни дядя Берти. Нейтральная страна должна таковой оставаться. Если кайзеру Вильгельму так хочется повоевать, то пусть воюет честно, по правилам, или не воюет вообще. Впрочем, завтра утром я лично скажу об этом графу Пурталесу[61].
– В таком случае, – кивнула генерал Антонова, – вашему дядюшке Вилли придется выбросить на помойку знаменитый план Шлиффена и биться с французами лоб в лоб в заросшей лесами холмистой долине реки Маас. Еще со времен прошлой франко-прусской войны французы нафаршировали этот участок от бельгийской до швейцарской границы фортами и крепостями, которые в современных условиях хоть и утратили большую часть своего значения, но, несмотря на это, все равно смогут служить французской армии в качестве опорных пунктов. Вместо стремительного обходного маневра, оставляющего французскую армию сразу в глубоком тылу, теперь германцам предстоит встречное сражение с непредсказуемым результатом.
– Насколько я помню историю вашей Первой Мировой войны, – хмыкнул император, – то «стремительный обходной маневр» у германских генералов все равно не получился, как они ни старались. И войну Германия все равно проиграла, хотя в этом случае, как завещал немцам Великий Бисмарк, задача войны сразу на два фронта с самого начала выглядела нерешаемой.
– Задача разбить Францию за пять с половиной недель, – сказала Антонова, – тоже была нерешаемой. Германские генералы только кажутся суровыми прагматиками, основывающими свои действия исключительно на точном расчете. На самом деле это еще те авантюристы – в случае невозможности решения задачи классическими средствами они с легкостью начинают подгонять свои вычисления под желаемый ответ. Знаменитый план Шлиффена был весьма точно рассчитан при спорных начальных условиях. Во-первых – господа германские генералы по какой-то непонятной причине решили, что Бельгия, нейтралитет которой они собрались нарушить, не окажет германским войскам никакого сопротивления и те попросту промаршируют через ее территорию. На самом деле это было не так, и бои на бельгийском направлении затянулись на месяц. В результате германские войска подошли к Парижу с опозданием, сильно ослабленными и совсем не с той стороны, с какой планировали первоначально, ибо из-за потерянного времени и понесенных потерь германские генералы были вынуждены существенно уменьшить радиус обходного маневра. Во-вторых – совершенно не оправдан был расчет на пассивное поведение французского командования, которое, напротив, попав в неприятную ситуацию, всеми силами стремилось из нее выйти. Войска на угрожаемые участки перебрасывались даже на такси, а у немцев даже их гренадеры не в состоянии совершать один форсированный марш за другим. В наше время закономерный итог сражения на Марне считается классикой военного искусства. Успевшая накопить резервы обороняющаяся сторона наносит поражение зарвавшейся ударной группировке агрессора, истощенной не только предшествующими боями, но и отрывом от собственных тылов. В-третьих – опять же непонятно почему германское командование решило, что до завершения мобилизации русская армия не будет предпринимать никаких активных действий, что оказалось совершеннейшей глупостью. И если бы не мягкость вашего брата, пошедшего на поводу у господ союзников и сломавшего довоенные планы Главного Штаба, а также не разболтанность русского генералитета, происходящая из той же мягкости, то к сентябрю четырнадцатого года Германия подошла бы уже без Восточной Пруссии, зато с разгромленной и нуждающейся в экстренной помощи Австро-Венгрией. Но это уже совершенно другая история…
– Да, – эхом отозвался император Михаил, – другая… Мне сейчас интересно – имея дело с Францией, так сказать, один на один, Вильгельм способен победить ее в честном бою или война между ними опять выльется в затяжную бойню, которая неизбежно приведет к истощению обеих сторон?
– При полуторократном превосходстве германской стороны, – ответила генерал Антонова, – борьба «один на один» неизбежно закончится поражением для Французской Республики. Также неизбежно и поражение Австро-Венгрии в ее войне один на один с Россией. Так что за вашего дядю Вилли можно не беспокоиться. Победу он одержит и без нарушения бельгийского нейтралитета. И вообще, Германию пора отучать от наплевательского отношения к подписанным договорам, а то так и до беды недалеко. В нынешнем состоянии германским политикам все равно, что вероломно нарушать: лондонское соглашение[62] о вечном нейтралитете Бельгии от 1831 года, Пакт о Ненападении от 1939 года, или Соглашение о создании русско-германского союза, иначе именуемого Континентальным Альянсом от 1904 года…
– Да уж, – сказал император Михаил, – веселая перспектива. Получается, что собственного союзника мы должны опасаться не меньше, чем иных врагов. Придется обратить на этот момент особое внимание. Но все же я думаю, что союз с Германией не был ошибкой…
– Конечно, не был, – подтвердила генерал Антонова, – ведь он усилил Россию и вывел ее на новый уровень. Просто, имея дело с Германией, необходимо все время держать ухо востро и ни в коем случае нельзя показывать слабости. Впрочем, об этом мы с вами уже говорили.
01 июля 1908 года. 08:15. Великобритания, Лондон, Белая гостиная Букингемского дворца.
Присутствуют:
Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких – Берти);
Первый лорд адмиралтейства – адмирал Джон Арбенотт Фишер (он же Джеки);
Кандидат в министры иностранных дел – Уинстон Черчилль.
В свои неполные тридцать четыре года молодой Уинстон Черчилль еще не выглядел тучным толстяком. Сейчас это был стройный подтянутый молодой человек, на котором светлый летний костюм и мягкая шляпа сидели так же непринужденно, как вторая кожа. Журналист, писатель, герой англо-бурской войны, знаменитый авантюрным побегом из бурского плена, а также депутат палаты Общин, один раз уже сменивший свой флаг при переходе из команды консерваторов в лагерь либералов. И вот теперь, когда либеральный кабинет Асквита, не сумевший поддержать порядок во время метеорного кризиса, был отправлен королем в отставку, Черчилль, исправлявший в нем должность председателя Комитета по торговле, как бы подвис в воздухе. Кабинет адмирала Фишера, который будет управлять Британией до следующих выборов, только формировался, но уже было известно, что должность, до недавних пор занимаемую Черчиллем, уже отдали другому человеку. К тому же было сомнительно, что либеральная партия на следующих выборах получит большинство. Уж очень катастрофичным был провал либерального правительства, бросившего обреченный, по мнению его членов, город на произвол судьбы и укатившего в безопасный Кардифф. Отдельные министры, в том числе и Черчилль, посчитавшие это невместным для себя, оказались не в счет.
Однако, поскольку пустоты не терпит не только природа, но и парламент, на место потерявших популярность старых партий идет новая, именуемая «Единая Британия» – ее идеологией должен стать общебританский патриотизм. Вчера вечером Черчилль забрел на площадь перед Букингемским дворцом (в наши дни на этом месте расположен памятник королеве Виктории), где проходил во многом импровизированный митинг-празднование в честь Чудесного Избавления от Метеора. Черчилль как раз подошел туда в тот момент, когда на импровизированную трибуну (крыша омнибуса) над толпой поднялся адмирал Фишер.
– Если для интересов Великобритании будут полезны либеральные методы, – говорил он, – то мы станем либералами. Если консервативные – то консерваторами. У нас нет постоянной идеологии, наша идеология – прагматизм…
Эти слова наилучшим образом перекликались со знаменитым высказываем лорда Пальмерстона о том, что у Англии нет ни постоянных союзников, ни постоянных врагов; у Англии есть только постоянные интересы. Мысль не новая, просто никто не прежде не додумывался применить этот принцип к внутренней политике. Хотя так можно далеко зайти, прагматизму тоже нужны некие моральные ограничители. А то иначе может оказаться, что за некие «прагматические» решения потом придется заплатить втридорога, и не золотом, а жизнями британцев. Об этом сказал поднявшийся на трибуну король Эдуард, добавив, что, поскольку новая партия не преследует никаких идеологических интересов, а исключительно радеет за интересы Британии, то он, король, который традиционно должен стоять над политикой, сам станет ее первым членом, ибо процветание Британской Империи для него важнее всего.
А вот короля Эдуарда в Британии любили. После нахохленной как сыч королевы Виктории, давшей название целой эпохе замаринованных в условностях джентльменов, новый король выглядел простым, открытым и каким-то свойским. По нему было видно, что так же, как и простые смертные джентльмены, он посещает сортир и бегает по девкам. Глядя на выступающего перед Лондонцами короля, Черчилль подумал, что этот запрещенный в какой-то мере прием, добавит партии адмирала Фишера немало сторонников… Уже потом, уже придя на свою квартиру, он обнаружил, что у консьержа его уже дожидается приглашение на королевскую аудиенцию.