Тем временем король так же внимательно посмотрел молодого политика и кивнул своим мыслям. Все предыдущие годы его дочь Тори, как только выучилась читать по-русски, присылала отцу письма с описанием деятельности действующих и перспективных британских политиков, а король составлял из этих сведений картотеку. Сначала это было что-то вроде игры, а потом дядюшку Берти захватила мысль и в самом деле постараться изменить судьбу Великобритании – как его племянник Майкл изменил судьбу России, так что этой картотеке суждено было стать главным оружием в его борьбе. На Черчилля там была даже не карточка, а весьма толстая и увесистая папка, которую король перед сегодняшней встречей проштудировал весьма тщательно. Поэтому король знал одну подробность – остроязыкий, напористый, временами просто грубый в делах, Уинстон Черчилль был робок с женщинами… точнее, с одной женщиной, юной Клементиной Хозье, – он кружил вокруг нее уже четыре года, как пчела над цветком, все не решаясь присесть (то есть сделать предложение руки и сердца). А ведь он это зря… ведь эта особа станет не только его судьбой на всю жизнь и матерью его детей, но и вторым «я» Уинстона Черчилля как политика, ибо после свадьбы он не примет ни одного решения не посоветовавшись со своей супругой.
– Итак, Уинстон, – сказал адмирал Фишер, осмотрев своего визави с ног до головы, – вас измерили, взвесили и признали годным. Не так ли, Ваше Королевское Величество?
– О да, – ответил король, – он как раз тот, кто нам нужен – перспективный молодой человек с хорошими рекомендациями. Уинстон, вы наверняка задавались вопросом, зачем это вдруг вас ни свет ни заря вызвали на аудиенцию в Букингемский дворец?
– Да, Ваше Королевское Величество, – вскинул тот голову, – я действительно постоянно задаю себе такой вопрос и не могу найти на него ответ. Взлетев столь высоко, я чувствую, что вот-вот обрушусь вниз, на грешную землю.
– Вы еще никуда не взлетели, Уинстон, – «успокоил» молодого политика адмирал Фишер, – в этой гостиной в последнее время перебывало множество самого разного народа. Но это только начало. Вас бы сейчас тут не было, если бы у нас была возможность дать вам поднабраться опыта и только потом взяться за действительно большую работу. Но, к сожалению, это дело надо делать уже сейчас, и делать быстро.
– Мы, Уинстон, – сказал король, опираясь на трость, – хотим предложить вам пост министра иностранных дел!
Услышав это, Уинстон Черчиль не запрыгал на месте от радости и не покачнулся как от удара. Он сохранил потрясающее самообладание. Посмотрев на короля, он лишь с невозмутимым видом спросил:
– Ваше Королевское Величество, а вам не кажется, что ваш покорный слуга слишком молод для такой должности?
– Молодость, Уинни, – усмехнулся король, – это такой особенный порок, который проходит сам по себе. Но нам с адмиралом Фишером некогда ждать, пока ты состаришься и станешь толстым ленивым сэром Уинстоном с неизменным огрызком сигары, зажатым в углу рта. Есть дело, которое надо сделать немедленно, и мы решили, что хорошо сделать его можешь только ты.
– Да, Ваше Королевское Величество, – важно кивнул Черчилль, – я и не отказываюсь. Но вы так и не сказали, почему этим делом должен заняться именно я…
– У Его Величества, – смилостивившись над Черчиллем, сказал адмирал Фишер, – старшая дочь замужем за пришельцем из будущего. Она и рекомендовала вас – как человека, обладающего острым разумом, организационным талантом и кипучей энергией, и потому способного добиться невозможного. Наше счастье, что вам скоро уже исполнится тридцать четыре года – возраст вполне зрелого мужа. Александр Македонский, например, к вашим годам успел завоевать почти весь доступный мир и помереть от переутомления. На самом деле могло быть и хуже… могло оказаться, так что вы бегаете в коротких штанишках или в виде кулька с ушками пищите в колыбели.
– Нам нужен человек, – снова заговорил король, – который сумеет развернуть политику Британии на шестнадцать румбов и ввести наш корабль в тихую гавань Континентального Альянса. Наша империя – это не глупый Дон Кихот, чтобы воевать с ветряными мельницами, и мы не собираемся тратить невосполнимые ресурсы на противостояние с державами, которые сами протягивают нам руку дружбы.
– Этот корабль русских из будущего, – произнес адмирал Фишер, – произвел выстрел таким ужасным оружием, предназначенным для уничтожения военно-морских баз и целых флотов, что несчастный булыжник, имевший в диаметре около полумили, просто разлетелся в пыль. Противостоять державе, имеющей такие возможности, не просто опасно, но и крайне глупо.
– Этому событию, – сказал король, – у нас есть несколько независимых свидетелей. Метеор взорвался над Каналом после выстрела с русского корабля.
– Вступление в Континентальный Альянс, – продолжил адмирал Фишер, – приведет к признанию Россией и Германией законности нашего владения колониями, а мы, соответственно, признаем незыблемость их территорий. Афганистан при этом будет считаться нейтральной буферной зоной, не зависимой ни от одной из сторон. В других местах – например, в Персии – нам придется взаимодействовать значительно более тесно, но это уже неважно, потому что, перестав враждовать, мы, великие державы европейского континента, получим от этого двойную выгоду.
– А всю нашу высвободившуюся энергию, – сказал король, – мы направим на борьбу с таким противником, который не признает никаких правил. Мы имеем в виду наших кузенов, Североамериканские Соединенные Штаты… Сейчас американские элиты еще считают, что им самим Богом заповедано править американским континентом и с вожделением заглядываются на Канаду, но скоро они изменят это мнение и примут расширительное толкование этого тезиса, провозгласив, что Бог завещал им править всем миром.
– Постойте, Ваше Королевское Величество, – сказал Черчилль, – вы меня совсем запутали эдакой скороговоркой на два голоса… Так я не понял: это вы хотите во что бы то ни стало вступить в этот Континентальный Союз или таковы пожелания России и Германии?
– Инициативу проявил русский император, а мы подумали и согласились, – сказал король. – В последнее время в нашей империи стала проявляться некоторая усталость, и прежнее количество врагов становится нам не по силам.
– То, что русский царь сам проявил инициативу – это прекрасно, – сказал Черчилль, – но немаловажную роль играет мнение и поведение германского кайзера.
– Кайзер отнесся к этой идее прохладно, – пожал плечами король, – но все его мысли сейчас сосредоточены на Франции. Он вожделеет ее со всем пылом своего темперамента, и под разрешении съесть этот румяный пирожок даст согласие на что угодно.
– Ах вот оно как, Ваше Королевское Величество… – протянул Черчилль, – а я-то думал, почему, говоря о великих державах, вы упустили из виду Францию. Так, значит, склочную старушку в красной шапке намерен съесть серый германский волк?
– Возможно, ее еще пожалеют, – ответил король, – и возьмут в Континентальный Альянс в качестве члена-миноритария, как Данию, Болгарию и Сербию, но в любом случае та роль, какую Франция играла в международных делах последние сто лет, теперь канет в лету. А вместе с ней в лету канет медленное, но неуклонное сползание всего мира в республиканскую трясину. Нельзя представить себе ничего более глупого, чем толпа народа, которая пытается привести к общему знаменателю свои, зачастую весьма глупые, воззрения. Ведь надо же признать, что именно французы были апологетами всяческого народоправства…
– На самом деле, Ваше Королевское Величество, – сказал Черчилль, решив блеснуть знанием вопроса, – хороший парламент так же управляем, как дилижанс на хорошо укатанном шоссе. Есть лидеры фракций, что отвечают за выработку политики, есть их помощники-кнуты, которые доводят решения до простых депутатов, а уж тем приходится либо голосовать так, как им сказали, либо отказываться от депутатского мандата. Кстати, русский император тоже высказывал идеи, подобные французским. Правда, править он предпочитает сам, но в интересах простого народа. И германский кайзер берет с него в этом пример.
– И правильно делают, – сказал король, – ведь правят они своими странами сами, и сами решают, что благо для их государств, а что вред. А ваш «дилижанс» нам еще предстоит вытаскивать из канавы, где он оказался, потому что лошади-депутаты понесли. Шоры на них надевать, что ли, чтобы смотрели прямо вперед…
– Так значит, – сказал Черчилль, – это будет новая Венская система, как сто лет назад, священный союз трех императоров во имя торжества идеи абсолютной монархии?
– Не совсем так, – со вздохом ответил король, – Венский конгресс был организован для того, чтобы остановить общественный прогресс, что невозможно. Если заклепать клапана и не обращать внимания на стрелку манометра, то перегретый пар общественного негодования разнесет государство в клочья. Континентальный альянс, напротив, организован для того, чтобы общественный прогресс принял цивилизованные формы без бунтов и революций. Сто лет назад русские выдвинули идею просвещенной монархии, и вот теперь император Михаил дополняет эти идеи, добавив в них толику социализма. В качестве отдельного блюда измышления господина Маркса совершенно неудобоваримы, а вот как приправа к развитому капитализму они в самый раз. Богатство отдельных аристократов и буржуа вполне допустимы, но только не на фоне народной нищеты, которая снижает платежеспособный спрос и служит источником для взрыва народного гнева. А в таких случаях, бывает, и королям головы отрубают. Одна из задач Континентального Альянса как раз и заключается в приложении коллективных усилий для того, чтобы в Европе не случилось новой Великой Революции. И действовать тут надо не только и не столько полицейскими методами, палками и кнутами, а создавая такие общественные и экономические отношения, чтобы основной массе народа просто не хотелось бунтовать[63]. А отдельных радикалов, на которых никогда не угодишь, можно и нужно бить по голове полицейскими дубинками