Компания остановилась на берегу Китайского пруда и стала делать вид, что внимательно рассматривает статую Пророк Иона. При этом генерал Бережной чуть заметно усмехнулся.
– Чему вы смеетесь, Вячеслав Николаевич? – с едва заметным раздражением спросил император Михаил.
– А дело в том, Михаил Александрович, – ответил Бережной, – что вы уже почти час нас водите кругами по этому парку, аки Моисей водил евреев по пустыне, и явно все никак не можете решить, где находится та самая Обетованная Земля, на которой нам будут поведаны Великие Откровения.
– И в самом деле, – смутился император, – я лишь хотел найти такое место, где нас даже случайно не смогут услышать посторонние уши. Даже моя охрана. Тут каждый куст может оказаться сотрудником Дворцовой полиции.
– Тогда, – сказала Нина Викторовна, – это место ничуть не хуже других. С одной стороны от нас пруд, с другой, до самого Китайского дворца, открытый газон. До ближайших кустов в обе стороны метров по двадцать пять. Если мы не будем кричать и размахивать руками, как экспрессивные испанцы, то все сказанное между нами останется тайной.
– Ну хорошо, Нина Викторовна, – согласился Михаил, – давайте поговорим здесь. А может, я и в самом деле перемудрил, и вся эта секретность призвана скрыть то, что уже завтра станет секретом Полишинеля. Одним словом, товарищи и некоторые господа, я собрал вас всех для того, чтобы согласовать наши позиции перед послезавтрашней встречей в верхах. Собственно кайзер с Тирпицем прибудут в Ревель уже завтра утром. Если король Эдуард Седьмой решил прибыть к нам на «Дредноуте», а у кайзера своя игрушка того же класса еще не на ходу, то яхта дядюшки Вилли «Гогенцоллерн» дошла только до Либавы, где он пересел в мягкий вагон литерного поезда…
– Так значит, – сказал адмирал Ларионов, – мой тесть решил провести переговоры, так сказать, с позиции силы? Он в белом на «Дредноуте», а остальные – бедные сиротки… Так! С дорогого тестюшки и его верного сподвижника необходимо срочно сбить спесь, а то недалеко и до беды!
– Виктор Сергеевич, – с интересом спросил Михаил, – вы что-то задумали?
– Да, – ответил адмирал Ларионов, – задумал. Атака учебными торпедами с «малюток» и бомбовый удар с пикирования. Только вот в чем незадача. «Утенок»[7] поднимает бомбу в пятьдесят килограмм, «ишачок»[8] – в сто, но для «Дредноута» это несерьезно и, кроме того, время для их дебюта еще не настало… Официально вся наша авиация сейчас состоит из этажерок на конном старте.
– А ты, Виктор Сергеевич, – быстро сказал генерал Бережной, – подними «сушку» с лучшим пилотом, и пусть он покажет мастер-класс по забиванию болванок в палубу «Дредноута».
– Атаковать «Дредноут» даже учебными бомбами запрещаю, – быстро сказал император Михаил. – Ну и что, что они не взрываются? Даже деревянный макет, грохнувшись о палубу рядом с группой людей, способен поубивать кучу народа, а остальных сделать калеками. Прибьете мне случайно дядю Берти, потом греха не оберешься. Я прямо сейчас отдам приказ подготовить какую-нибудь баржу, заполнить ее пустыми бочками или чем-то похожим, и оставить на видном месте на рейде. Пусть ваш кавказский воздушный снайпер Гуссейн Магомедов бомбит ее в свое удовольствие и без всякого риска для престижа Российской империи. Я сам перейду на «Дредноут» с «Алмаза», чтобы иметь возможность на месте комментировать дяде и адмиралу Фишеру ход предстоящего авиационно-морского представления. Ну очень хочется полюбоваться на их лица в момент, когда они поймут, что для нас их «Дредноут» – просто плавучая мишень… И труба у них после этого на переговорах станет пониже, и дым из нее пожиже. Но лишь бы ваши люди не подвели. Все надо сделать как под куполом цирка – в меру лихо и красиво. А в самом конце, побарабанив «Дредноуту» учебными торпедами в борта, «малютки» должны всплыть и раскланяться. Чтобы публика видела, что атаковали их не «Алроса» с «Северодвинском», а подводные миноносцы нашей собственной постройки.
Бережной с Ларионовым переглянулись.
– Будет вам шоу, ваше императорское величество, – с усмешкой сказал адмирал Ларионов, – и еще какое! Только не забудьте взять с собой на «Дредноут» вашего дядюшку Вилли и его друга Тирпица. А то как бы, достроив свои «Мольтке», они не возгордились сверх всякой меры. Пусть знают, что в случае чего у нас найдется управа и на монстров их Хохзеефлотте. Но только, пожалуйста, оставьте «Алмаз» в покое. Девятнадцать узлов максимального хода – сейчас это ни о чем. Да и вид у него допотопный. Для наибольшей солидности и уверенности, что гости от вас не убегут, возьмите «под седло» «Адмирала Ушакова» из состава моей эскадры. Кстати, кайзера Вильгельма и адмирала Тирпица тоже давно пора было прокатить на настоящем корабле из будущего.
– Да, – согласился император, – это отличная идея. Показать, что ваши корабли еще вполне на ходу и одновременно посадить, так сказать, двух зайцев в одну клетку. А то мне кажется, что дядя Берти хотел на этой встрече стравить нас с Вильгельмом. Пусть немного отведает своей же собственной стряпни.
– Так вы думаете, Михаил, – спросила Антонова, – что ваш дядюшка Берти прибежал к нам на запах вкусного, чтобы помочь нам, сирым, разделить шкуру неубитого турецкого медведя?
– Что-то вроде того, Нина Викторовна, – кивнул Михаил. – После событий в Софии в Лондоне почуяли наш интерес к Поливам и встрепенулись. Но поскольку спасать Османскую империю себе дороже, дядюшка Берти решил, что львиная доля турецкой шкуры за содействие должна отойти как раз к Британии. Как говорили у вас в будущем, «на халяву».
– Перетопчется! – усмехнулся Бережной. – Халява у нас только в мышеловке, к тому же сдобренная отборным ядом. Крысы потом на бегу дохнут.
– Так и я о том же, – поддержал своего зятя император. – Но дядюшку Берти мы травить не будем. Родня как-никак. Необходимо только показать ему, что тут не подают. При убиении Больного Человека Европы и разделке его туши мы обойдемся без британских услуг и одобрительных возгласов.
Принц Георгий неожиданно поднял руку, словно прилежный ученик на уроке.
– Михаил, – сказал он, – дозволено ли мне будет высказать свое мнение?
– Разумеется, Жорж, – ответил русский самодержец, – и давай без этих гимназических штучек. Я уже знаю, что ты достаточно зрелый молодой человек, и поэтому по делу можешь говорить свободно.
– А я, кузен, – неожиданно сказал юный царь Борис на немецком языке, – тоже могу свободно высказывать свое мнение? Я, конечно, еще плохо понимаю по-русски, но ведь я настоящий болгарский царь, а не просто наследный принц…
– Знаешь что, Борис, – так же по-немецки ответил русский император, – в моем окружении люди высказывают свое мнение не потому, что обладают положение суверенного монарха или наследника престола, а потому, что могут сказать что-то умное или полезное. Вон твой наставник Виктор Сергеевич обменял титул Протектора Кореи на графский Российской Империи титул, но графьев у нас как тараканов за печкой, а адмирал Ларионов один.
Потом, немного подумав, император Михаил смягчился и добавил:
– Когда речь зайдет о делах в Болгарии или вокруг нее, мы непременно спросим твоего мнения, ибо иначе нельзя. Но пока стой рядом, слушай, о чем мы говорим и мотай на ус. И учи русский язык самым настоящим образом, потому что если мы с этими господами хорошо сделаем свое дело, то русский станет главным языком международного общения. Понимаешь?
– Понимаю, кузен, – кивнул Борис, – и извиняюсь за несдержанность.
– Ну да ладно, замяли, – ответил император, – ты прощен. Жорж, ну что же, мы слушаем – что именно ты нам хотел сказать?
– Для начала, – произнес Георгий, – я хотел бы спросить. Вы, русские, собираетесь поглотить всю азиатскую Турцию без остатка, вместе с Ираком, Аравией и прочими глухими уголками, не так ли?
– Да уж нет, – ответил Михаил, – хватит с нас Проливов, Армении, Сирии и восточной части Палестины. Ну и черноморское побережье с греко-армянским населением тоже неплохо было бы забрать под себя. А остальное, например, внутренние районы Анатолии, нам не переварить.
– Ирак, – с серьезным видом сказал генерал Бережной, – ни в коем случае нельзя отдавать англичанам. Там столько сладкого разом, что у твоего дядюшки Берти слипнется попа. Хотя и мы тоже сами его не потянем. Исключено! Удержать бы в своих руках Сирию[9] с Палестиной…
– Ирак и западную часть Палестины, – ответил Михаил, – я планирую подарить дядюшке Вилли. В любом случае владеть он ими, как и Циндао с Формозой, сможет только до тех пор, пока Германия является частью Континентального альянса и имеет возможность провозить свои грузы через нашу территорию без пошлин и таможенного оформления.
– В таком случае, – сказал Георгий, – у тебя остается непристроенной такая территория как Аравия вместе с Йеменом. Думаю, что для тебя это далеко, неудобно и неинтересно, а вот у англичан на другом берегу Красного моря колонии в Египте и Судане…
– Ну вот, – вздохнул император, – я так и думал, что у нас обязательно что-то упадет со стола. Ну что поделать: на самом роскошном пиру тоже бывают объедки, которые потом подают на бедность разного рода прохожим. При этом надо будет сделать вид, что этот кусок англичанам мы отдаем с болью в сердце. Пусть все думают, что мы всю жизнь мечтали о Мекке и Медине, и вот теперь отрываем их от себя с кровью. Вы, Александр Васильевич, – обратился император к тайному советнику Тамбовцеву, – проследите за тем, чтобы были распущены соответствующие слухи. Пару статеек в газеты тоже тиснуть не вредно. Мол, это акт англо-российской дружбы. Пусть галльский каплун поймет, что ради вкусного кусочка за тридевять земель любезные соседи обрекли его для германской духовки, и немного покукарекает. С другой стороны, легко быть добрым, когда это тебе ничего не стоит, а на самом деле дядюшки Берти и его наследники намучаются еще с этими дикими бедуинами.