В разговор включилась генерал Антонова, говоря также по-немецки:
– Но, к сожалению, это улучшение будет крайне недолгим. В нашей истории всегда случалось так, что даже при смене общественной формации новый политический строй с точностью копировал все родимые пятна и родовые язвы предшествовавшего государства, которое он низверг и разрушил до основания.
– Постойте-постойте, фрау Нина! – затряс головой румынский король, – вы тут нас обругали такими умными словами, что я почти ничего не понял.
Император Михаил пояснил королю:
– Госпожа Антонова сказала, что если в нынешней Румынии устроить революцию, вместо нынешних национал-либералов привести к власти радикальных марксистов, а в парламент вместо помещиков адвокатов, газетчиков и прочих политических шлюх, набрать рабочих от станка и крестьян от сохи, то всего через несколько лет, вы не увидите принципиальной разницы с государством-предшественником за исключением трескучей политической фразеологии. И при обратной замене марксистов на либералов и демократов произойдет то же. Как ни играй с политическими формами, Румыния всегда останется самой бедной, и в то же самое время самой жадной до чужих территорий страной с несчастным населением. И то же самое творится в единокровной вам Бессарабии. Пока эта территория находится в составе России, там все нормально. Но как только она становится независимой или присоединяется к Румынии, там начинается нищета, политические неустройства и смуты на грани гражданской войны.
– Ах вот оно что… – прикусил губу румынский король, – и что же, по-вашему, уважаемая госпожа из будущего, следует предпринять, чтобы исправить сложившееся положение?
– Мы тоже не всесильны, – пожала плечами генерал Антонова, – и в данном случае не можем придумать ничего иного, кроме как держать территорию Румынии в подчиненном нам состоянии: либо как вассальное княжество, либо как провинцию…
– Да, дядюшка Кароль? Ты какой вариант предпочитаешь? – спросил император Михаил.
– Я, Михель, хе-хе, предпочту почетную и добровольную отставку, – проскрипел престарелый король. – Вон, моя супруга жалуется, что я ношу корону даже во сне. Думаю, что не стоит ждать, когда за мной придет бледная с косой, лучше еще при жизни уступить место молодым. Не так ли, Лиззи?
– О, Кароль! – растроганно воскликнула супруга, прижимаясь к мужу. – Неужели на старости лет ты вдруг вспомнил о том, что у тебя есть жена?
– Вспомнил-вспомнил, – ответил король, – просто раньше у меня все время отнимали государственные обязанности и заботы, но теперь, когда Михель любезно освободил меня от этой тягомотины, я вполне могу предаться радостям семейной жизни.
– Дядюшка! – воскликнула кронпринцесса Мария, – на кого же вы нас покидаете? Фердинанд! – обратилась она уже к мужу, – ну скажи же хоть что-нибудь, наконец, не стой будто истукан!
– Э-э-э… – сказал тот, – дядя Кароль совсем не собирается умирать. И вообще, дорогая, я не понимаю, чего ты так волнуешься…
– Я волнуюсь потому, что если дядя решил отречься от престола, то править Румынией придется тебе! – ответила та, – а это не такое простое дело, даже при том, что из независимого королевства она превратится в вассальное княжество…
– Так в чем же дело, дорогая кузина? – деланно удивился император Михаил. – Поскольку Румыния после этой войны будет переучреждена заново в качестве вассального княжества, то мы можем именно тебя сделать владетельной румынской княгиней, а твой супруг пойдет по второй категории как принц-консорт. Ведь ты у нас будешь познатнее своего мужа. Гогенцоллерны-Зигмаринены никогда и нигде не правили, за исключением Румынии, зато у тебя с одной стороны в предках британская королева не из последних, а с другой – династия Романовых, правящая самым крупным и могущественным государством на планете. «Великая румынская княгиня Мария Первая» – разве же это не звучит? Мой кузен Вильгельм через посредство подобных вассальных договоров управляет половиной Германии, а у меня в вассалах только хивинский хан да бухарский эмир. Так что мне есть куда расти…
– Ну, невестушка, вот ты и допрыгалась! – дребезжащим голоском засмеялся Кароль Первый. – Теперь твоя очередь таскать на голове дурацкую корону, подписывать смертные приговоры, а также помилования и выслушивать нудные дурацкие отчеты министров. Или, наверное, корону у тебя Михель все же отберет, ибо Великой княгине она станет не по чину…
– Ну почему же, дядюшка Кароль? – усмехнулся император Михаил, – корону вкупе с королевским титулом я твоей невестке могу оставить. Мне чужие регалии не нужны, хватает и своих. Вместо того я оставлю за собой право подписывать смертные приговоры и помилования, ибо жизнь и смерть поданных Российской империи должны находиться исключительно в ведении верховной власти. А еще вассальный монарх, выслушав отчеты своих министров, должен будет прибыть ко мне и держать отчет перед своим верховным сюзереном за плоды садов, полей и рек, рост и благосостояние населения и прочие результаты деятельности своего правительства. Ну что, Мария Альфредовна, ты на это согласна? В противном случае из Румынии будут нарезаны две новые губернии: Валахия и Молдавия, которые вкупе с Бессарабией непосредственно войдут в состав Российской империи. После того, что совсем недавно учинили ваши бояре, по-другому в данном случае никак.
– Вот это деловой разговор! – восхитился Кароль Первый, – я так не умею. Соглашайся, Мария – другого шанса сохранить это место за нашей семьей у тебя не будет.
– Э-э-э, Мария… – проблеял кронпринц Фердинанд, – действительно, соглашайся. Если так надо, то и я согласен. Никогда не мечтал править Румынией, и с радостью уступлю эту тяжкую обязанность тебе… Быть может, у тебя это получится лучше.
И тут вдруг снова заговорила Нина Викторовна Антонова:
– Насколько Румынии не везло на королей (Кароль Первый единственный не в счет), настолько же ей везло на королев, ибо замуж за румынских кронпринцев выходили девушки деятельные, живые и сострадающие своей несчастной новой родине…
– Я это знаю, – эхом отозвался император Михаил, – и именно поэтому сделал кузине Марии это предложение, а вовсе не из-за того, что она мне родня. Еще раз повторяю свой вопрос, сударыня: вы согласны стать правящей королевой, подписав с Российской империей вассальный договор, или мне пустить вашу Румынию на мясо за ненадобностью? Правда, сразу должен сказать, что Добруджу я у вас все равно заберу, это не обсуждается. И дети ваши – те, что старше семи лет – должны будут проходить обучение в специальных заведениях Российской империи. Когда эти мальчики и девочки подрастут, им предстоит стать полезными членами общества, а не бездельниками и прожигателями жизни…
– Ладно, кузен! – махнула рукой Мария, – пусть будет по-твоему. Только обещай, что потом ты и госпожа Антонова расскажете мне, чем же мои дети вызвали ваше неудовольствие, раз вы назвали их бездельниками и прожигателями жизни. Для меня как для матери это очень и очень важно…
15 июля 1908 года. 17:15. Великобритания, Лондон, Белая гостиная Букингемского дворца.
Присутствуют:
Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких Берти);
Лорд-протектор королевства – адмирал Джон Арбенотт Фишер (он же Джеки);
Министр иностранных дел – Уинстон Черчилль.
Король и адмирал Фишер, его верный клеврет, пили чай. В последнее столь бурное время такие встречи у них стали регулярными, а эта отличалась от прочих еще и тем, что на нее был приглашен Уинстон Черчилль – молодое дарование британской политики; король с адмиралом называли его просто Уинстон. Кстати, Клементина Хозье все же согласилась стать миссис Черчилль – правда, только со второго раза, когда жених вместе с цветами и презентом вручил ей визитную карточку, на которой рукой короля были начертаны слова: «Мисс Хозье, если вы выйдете замуж за мистера Уинстона Черчилля, то выполните мою монаршую волю. Эдуард Седьмой, для друзей просто Берти». Царь Петр когда-то примерно таким же образом женил своего арапа – так чем британский монарх хуже первого русского императора?
– Как я понимаю, – сказал Черчилль, – Лондонская конференция состоится уже после того, как в Европе рассеется дым и осядет пыль, поднятая в результате бурной деятельности императора Михаила и кайзера Вильгельма?
– Вы все правильно понимаете, – ответил адмирал Фишер, – именно тут, в городе, спасенном от разрушения русскими моряками, будет поставлена точка в затеянной русскими и немцами перепланировке Европы.
– Но только не думайте, что русские или немцы любой ценой нуждаются в легитимации своих территориальных приобретений, – проворчал король. – Если так сложится, то они преспокойненько обойдутся и без нашего одобрения. Но тогда плакало наше вступление в Континентальный Альянс и связанные с этим положительные моменты для нашей державы… зато отрицательных будет хоть отбавляй. Так что никакого повторения Берлинского или, не дай Бог, Парижского конгрессов быть не должно, никакого выкручивания рук и попыток лишить русских и немцев плодов их побед.
– Зато мы сами можем попытаться приобрести кое-что сверх запланированного, – сказал адмирал Фишер. – Если французы нарушат вечный нейтралитет Бельгии, мы получим право вступить в войну на стороне Континентального Альянса и немного урезать их территории в свою пользу. Совсем чуть-чуть – на город Кале и его окрестности…
– Все это хорошо, – сказал Черчилль, аккуратно отпив немного горячего чая из чашки, – но не зайдут ли эти изменения слишком далеко, не превратится ли Континентальный Альянс в монстра, которого уже невозможно будет победить никакими усилиями?
– Разумеется, превратится, Уинстон, – проворчал король, – он, собственно, уже стал таким монстром, и нечего поделать с этим невозможно. У моего кузена Майкла и его советников из будущего на руках находится вся колода карт, а у нас только то, что они скинули на стол с барского плеча. С германским кайзером в Петербурге, конечно, более откровенны, но ненамного. У русских есть свой проект будущего, который они воплощают со всей возможной решимостью. В этом будущем нет места ни Австро-Вен