Но сейчас мы здесь, в революционном Будапеште. Обстановочка – дикая помесь из сцен Парижской коммуны и нашего октября семнадцатого года. Повсюду множество красных знамен, транспарантов с надписями на венгерском языке, гуляет штатская публика, вдыхая воздух свободы и украсив себя большими сочными алыми бантами – у мужчин они приколоты к петлицам, а у дам к шляпкам. Эти красные банты тут повсюду, а у тех, кто несет службу – вместо них нарукавные повязки. Ими украшены железнодорожные рабочие, станционные служащие, полицейские, а также извозчики и прочие работники бытового обслуживания – вплоть до лоточников, продающих горячие пирожки. Эти люди пока еще не понимают ни глубинного смысла произошедших событий, ни их ближайших и отдаленных последствий, но из их радостного и в общем непринужденного вида можно сделать вывод, что крушение старого мира поддержали самые широкие слои общества, за исключением разве что верхнего слоя сливок былой элиты. Все они рады, что война закончена, что русские армии не будут штурмовать их город, а еще тому, что в ближайшее время по домам вернутся их родные и близкие, которым не повезло (или, наоборот, повезло) попасть в русский плен.
Наиболее заметным элементом в толпе являлись так называемые народогвардейцы, одетые в еще необмятую серо-стальную форму гонведа, дополненную красными кокардами и такими же красными нарукавными повязками. По большей части они смотрятся обыкновенными мужиками (только венгерской национальности), которых бестолковые интеллигенты из старого правительства оторвали от земли в самое страдное время. Это нетерпение поскорее вернуться по домам крупными буквами читается у них в глазах, а еще им глубоко фиолетово на восьмичасовой рабочий день (ибо в деревне по сути своей он не нормирован), на всеобщее избирательное право, на свободу прессы и собраний. За революционерами они пошли, чтобы поскорее прекратить никому не нужную войну, а потом, свергнув министров-капиталистов – скорее к своим полям убирать урожай, пока перезрелый колос не начал ронять зерно прямо в землю. Думаю, что вождь венгерской революции Дьюла Альпари[19], именно по причине осознания зыбкости и непредсказуемости имеющейся в его распоряжении вооруженной силы, и пошел на соглашение с нашим императором Михаилом, не вступая в жаркие дискуссии по отдельным вопросам.
А вот и он – встречает меня прямо тут, на вокзале: молодой еще, круглолицый мужчина в маленьких очках с железной оправой, похожий на недоучившегося студента. Прикид на революционном вожде вполне соответствует окружающей обстановке: офицерские кожаные сапоги (рядовые с сержантами носят ботинки с обмотками), серо-стальные офицерские бриджи со вставками и черная кожаная куртка-косуха, рукав которой туго перехватывает красная повязка. А позади него, на некотором отдалении – группа суровых угрюмых мужчин неопределенного возраста в точно таких же куртках. То ли телохранители, то ли штаб и советники; а может, и то и другое. Да, никогда не думал, что сподоблюсь увидеть такое, до сей поры мне казалось, что все революционные зрелища придутся на долю того моего двойника, что угодил в горячий революционный тысяча девятьсот семнадцатый год.
– Здравствуйте, товарищ Бережной, – с сильным акцентом, но на вполне понятном русском языке сказал мне вождь венгерской революции, – я очень рад, что император Михаил прислать именно вас.
– Здравствуйте, товарищ Альпари, – ответил я, – комендантом Будапешта и окрестностей назначен генерал-лейтенант Никитин, командир первого армейского корпуса, а моя задача – только оценить местную обстановку и выработать для него рекомендации… Дня три, а может быть, четыре я у вас пробуду, а потом мы распрощаемся ко всеобщему удовольствию.
– Но почему, товарищ Бережной?! – потрясенно спросил мой собеседник, нервно протирая платком стекла очков. – Мы рассчитывать, что вы будете с нами, как человек из другого мира, который с сочувствием относиться к борьбе простого народа за свои права… Любой другой обычный генерал, русский или венгерский, скорее всего, захочет вернуть все взад, как быть при император и король Франц-Иосиф.
– Ваши опасения совершенно напрасны, – сказал я, – Владимир Николаевич знаком мне с самых первых дней в этом мире, и я уверен, что как дисциплинированный офицер он будет досконально выполнять имеющиеся инструкции. И если вы не будете выходить за рамки предложенных вам кондиций, он наверняка не будет вмешиваться в вашу деятельность. А у меня есть еще работа: в Черноморских проливах живьем закапывать в землю отчаянно сопротивляющееся и визжащее больное животное Европы, ибо назвать человеком озверевшее турецкое государство язык уже не поворачивается.
Услышав это, Дьюла Альпари задумался. Для местных левых Российская империя является в какой-то мере образцом правильного политического устройства и пределом мечты в преобразовании венгерского общества. Единственное, что портит благостную картину – это отсутствие всеобщего избирательного права, которое они так жаждут заполучить у себя. А ведь все дело в том, что император Михаил хочет сначала отладить российскую политическую машину, и только потом подключать к ней всеобщие выборы в парламент. В противном случае вместо работоспособного органа управления государством, предназначенного детализировать и развивать императорскую политику, есть вероятность получить бесполезную говорильню, куда с охотой набьются краснобаи-демагоги вроде душки Керенского. А такого гамна нам и даром не нать, и с деньгами не нать.
– Так значит, товарищ Бережной, вы считать, что для нас не быть ничего страшного? – закончив свои размышления, спросил у меня вождь венгерской революции.
– Разумеется, товарищ Альпари, ничего страшного не произойдет, – сказал я, – Император Михаил с сочувствием относится к борьбе простого народа за свои права, и народы Венгрии тут не исключение. Наш государь ни в коем случае не собирается устраивать подавление вашей революции, просто для него нежелательно, если вы выйдете за рамки, предписанные вам в кондициях. Но в то же время он прекрасно понимает, что некоторые ваши противники воспримут ваше миролюбие как слабость и через некоторое время попытаются совершить контрпереворот, вернув всю власть в руки того ничтожного меньшинства, которое владеет самыми большими богатствами в вашей стране. А ведь ваша власть и в самом деле слаба, и опираться вы можете только на немногочисленный класс промышленных рабочих. И если вы в развитии своей революции пойдете дальше проведенной перед вами красной черты, то враждебными вам окажутся и мелкая буржуазия, и крестьянство, ныне являющиеся вашими союзниками. Именно поэтому вам необходимо придерживаться кондиций, и по той же причине наш император предложил вам свое покровительство и помощь войсками для поддержания порядка. В присутствии русских солдат контрреволюция будет сидеть тихо, и вы в более-менее спокойной обстановке сможете закончить все свои организационные мероприятия.
– А дальше? – с горечью спросил Дьюла Альпари. – Ваш император хотеть посадить нам на шея новый король, то есть королева, и все, что быть раньше, вернуться обратно.
– Да нет, – ответил я, – всеобщее избирательное право, обязательное и бесплатное всеобщее среднее образование и государственная медицина, восьмичасовой рабочий день, запрет на детский труд и соцминимум заработной платы – все это будет вписано в мирный договор, который на многие годы и десятилетия станет основой для существования венгерского государства. А новая венгерская королева необходима вам для того, чтобы успокоить легитимистов и консервативно настроенных крестьян. В противном случае у вас тут в Венгрии неизбежна гражданская война с неясными последствиями для вашей революции. Что касается самой будущей королевы, то Софье Гогенберг, дочери покойного императора Франца Фердинанда, сейчас всего семь лет. Прежде чем сесть на престол, она будет воспитываться у нас в России: сначала в моей семье, вместе с дочерями императора Николая (младшая из которых приходится ей ровесницей), а потом ей предстоит обучаться в кадетском корпусе ГУГБ, на факультете прикладной политики, организованном специально для правильного социального воспитания будущих монархов и высокоранговых политиков. Мой император говорит, что лет через пятнадцать, когда процесс обучения закончится, вы нам за такую королеву еще скажете спасибо…
– Ну если это так… – пожал плечами Дьюла Альпари, – пятнадцать лет – долгий срок, а ГУГБ – это суровая школа, я это знать. Может, мы в самом деле будем сказать спасибо, а можем не сказать – но я желать знать, кто будет править Венгрией все это время?
– Править будет регентский совет – три человека, представляющие собой лидера правящего парламентского большинства, лидера оппозиции и представителя моего монарха, являющегося гарантом существования вашего государства, ответил я. – Если кто-то посмеет нарушить установленные им условия, то пусть пеняет на себя: ответ будет молниеносным и безжалостным.
Немного подумав, вождь венгерской революции кивнул и сказал:
– Мы знать, что ваш царь не любить когда ему перечить и очень рад, что он на нашей стороне. А теперь, если вы не устать с дороги, я хотел бы пригласить вас проехать по город посмотреть и убедиться, что у нас все в порядке.
Я сказал:
– В первую очередь мне необходимо встретиться с членами свергнутого правительства. Некоторые из них – в частности, бывший премьер-министр Шандор Векерле – довольно неплохие люди и опытные специалисты, и их сотрудничество с вашей властью было бы крайне желательно.
– О да! – воскликнул Дьюла Альпари. – Это и в самом деле так. Но этот человек громко ругаться и говорить, что он никогда-никогда не будет работать на народ. А ведь мы даже не сажать их в тюрьму. Так что давайте ехать быстрее – мне интересно знать, как вы будете его разговаривать. А потом мы будем желать вам удачи в ваш война с турками. Это тоже очень важный и нужный дело, которое непременно следует доделать до конца.