28 августа 1908 года, Болгария, линия фронта в восьми километрах от Свиленграда.
Наследный принц Сербии королевич Георгий Карагеоргиевич.
Третьи сутки мы с Вячеславом Николаевичем инспектируем позиции на Андрианопольском направлении. Наши болгарские братья тут неплохо устроились. Во всем видна рука многоопытных русских инструкторов, которым, в свою очередь, эти тонкости немудреного на первый взгляд окопного быта передали русские военные специалисты из будущего. Траншеи тут полного профиля, с противошрапнельными козырьками; личный состав живет в глубоких блиндажах, перекрытых несколькими слоями бревен, и ходит в укрытые от обстрела сортиры, которые ротные санитары не ленятся каждый день присыпать лопатой хлорной извести. Пусть обонять такое амбре сложновато, зато хлорка исправно уберегает солдат от обычных в таких случаях болезней живота.
Эту линию обороны болгары возвели сразу, как только оттеснили осман от границы. Это было то время, когда болгарская армия прилагала основные усилия в Македонии, а у турок процесс мобилизации только начинался. Потом турки нагнали во Фракию большое количество мобилизованных ополченцев из редифа и, пользуясь малочисленностью болгарских заслонов, попытались отбросить их обратно, но, несколько раз жестоко умывшись кровью, прекратили напрасно тратить жизни своих аскеров. Вон они, валяются грудами грязного синего белья, уже вспухшие и зловонные, наполовину съеденные червями. Тут не бывает перемирий для уборки погибших и не ходят парламентеры под белыми флагами. Всего несколько лет назад турки на своей территории с нечеловеческой жестокостью подавляли восстания впавших в отчаяние болгар. И теперь беженцы из тех краев, да и четники ВМОРО, ставшие в Болгарии царя Бориса силой, возвращают туркам все долги сторицей.
В боевых порядках болгар имеется множество станковых пулеметов, и установлены они не в открытых гнездах, подверженных воздействию шрапнельного огня, а в перекрытых тремя накатами бревен деревоземляных огневых точках. Даже в самый жаркий полдень там, в ДЗОТе, сумрачно и прохладно, а впереди, во фланкирующей амбразуре, недоступной для прямого обстрела со стороны турецких позиций, раскидывается чуть всхолмленный простор, освещенный беспощадным южным солнцем. Пулеметы под германский патрон (как и у нас в Сербии) стоят на своих столиках, смазанные, заправленные водой и в любой момент готовые к действию. Достаточно сдернуть с замка прикрывающий его от всякой дряни плат – и можно стричь атакующих турок будто сорную траву.
При этом надо сказать, что сидение в этих комфортных благоустроенных окопах болгарским солдатам уже изрядно надоело. Им хотелось неудержимым натиском атаковать врага, колоть его штыками, вымещая на несчастных аскерах века рабства и унижения. И только железная рука адмирала Ларионова, удерживая за шиворот, не давала нашим братьям-славянам наделать ненужных глупостей. Лобовые атаки турецких укреплений, занятых численно превосходящим противником, не могли привести ни к чему, кроме больших человеческих потерь. А ведь с самого начала эта война за счет грамотно выбранного момента и передовой тактики была для болгарской армии почти бескровной, и русский император и его верный соратник адмирал Ларионов не хотели нарушать такую хорошую традицию только из-за нашего буйного славянско-балканского темперамента.
Успокаиваться болгарские солдаты начали только после того, как во втором эшелоне за их спинами из железнодорожных вагонов стали выгружаться первые русские солдаты. При этом первой прибыла тяжелая осадная артиллерия: мортиры и осадные пушки калибром в восемь, девять и одиннадцать дюймов. И пусть по большей части вся эта, как говорит Вячеслав Николаевич, утварь для убийства создана еще к прошлой войне с турками, против укреплений Андрианополя она представляет собой весьма действенный инструмент, ибо прилагающиеся к ней в комплекте бомбы давно переснаряжены с черного пороха и влажного пироксилина на новомодный тротил. С такой поддержкой болгарским солдатам уже не надо заливать свой кровью подступы к этой крепости, а можно не спеша и с толком разнести ее тяжелыми снарядами.
Сейчас вся эта артиллерия молчит, потому что Российская империя пока (вот именно ПОКА) с Оттоманской Портой не воюет, но сам факт того, что эшелоны с русскими войсками один за другим прибывают во Фракию, изрядно беспокоит османское командование. Несколько массовых атак добавили перед болгарскими окопами свежих трупов в синих мундирах. Я не понимаю, на что надеялись турецкие паши, тыкая растопыренными пальцами в кирпичную стену – разве что на то, что им удастся прорвать фронт до того, как император Михаил объявит им войну? Напрасные надежды. Насколько я знаю своего будущего родственника, он готов объявить султану войну в любой момент, в том числе и выручая болгарскую армию из трудного положения. Только она в этом не нуждается: линия обороны за время стояния под Андрианополем, совершенствовалась и улучшалась каждый день и час, и теперь под ее прикрытием можно развертывать войсковую группировку любой мощности.
Кстати, болгарские солдаты в окопах меня узнают даже в русском офицерском мундире. Они считают, что тогда, во время своего первого визита в Софию, я принес им удачу и надежду на лучшую жизнь. Мне улыбаются, солдаты отдают мне честь, а офицеры приветствуют как старого знакомого. Еще недавно Сербия и Болгария относились друг к другу настороженно, почти враждебно – и вот все изменилось к лучшему. Болгарин с сербом снова братья навек, а вскоре мы с Борисом, скорее всего, станем родственниками, ибо он положил глаз на младшую сестру моей невесты Татьяну. Об этом мне сказал Вячеслав Николаевич, с которым мы время от времени беседуем «вне строя», и не только о военных делах. А еще он сказал, что Борис в своей детской ревности непроизвольно стал брать с меня пример. И это хорошо, ведь, несмотря на всю ту дурь, что сидит в моей голове, у меня есть чему поучиться. Лишь бы он не полез следом за мной под турецкие пули. В четырнадцать лет, когда каждый мнит себя неуязвимым, такой героизм обычно заканчивается некрологом в газетах. Мол, был такой парень, жил совсем недолго – и по глупости умер молодым, ничего не свершив. Аминь.
И тут я вспомнил о письме, которое прислал мне русский император, когда узнал о моих военных похождениях на горных перевалах. Ох и стыдил он меня, ох и ругал за самоубийственное мальчишеское безрассудство… И в то же время не забыл наградить орденом Святого Георгия, который невозможно получить иначе, чем за подвиги на поле боя. Тогда это было для меня загадкой. Вячеслав Николаевич после разъяснил, что ругал и награждал русский император как бы разных людей. Упреки в безрассудстве и недомыслии предназначались наследному сербскому королевичу, а вот награда досталась храброму поручику Карагеоргиевичу, своей отвагой способствовавшему выполнении важной боевой задачи. Мол, эти два человека – не родственники, и даже, более того, не знакомцы – порознь живут внутри моего сознания, и в каждый момент своей жизни мене нужно четко осознавать, кто из этих двоих должен принимать решения. Ну а с того момента, как я стану сербским королем, поручик Карагеоргиевич должен будет навсегда подать в отставку, как когда-то подал в отставку поручик синих кирасир Мишкин, шебутной хулиган и забияка…
Немного помолчав, Вячеслав Николаевич добавил, что понимает меня лучше, чем император Михаил, и потому отпустил в роту к штабс-капитану Долину, участнику сражений еще той русско-японской войны. Без этого я был бы уже не я: держать на цепи такой бурный темперамент бессмысленно и опасно. Кроме того, штабс-капитан и его простые оружные парни должны были научить меня тому, когда риск оправдан, а в какие моменты нет. Мол, они в этом деле большие специалисты. К тому же тормозить мое безрассудство вменялось «сестренки». Я не хотел, чтобы они понапрасну лезли в самое пекло, потому и не рисковал без всякой нужды. Впрочем, у Бориса, как я его понимаю, другой типаж. В отличие от меня, чистокровного балканского славянина, наделенного всеми достоинствами и недостатками характера своих предков, он все же чистокровный европеец, а болгарского в нем – лишь воспитание. Не полезет он просто так под пули (ни с чувством ревности, ни без него) и закрывшую его собой телохранительницу в сторону не оттолкнет. Это ни хорошо, ни плохо – это так и есть. Зато государем он может стать получше меня, потому что ему не надо будет сдерживать совершенно неуместные в политике прекрасные порывы души.
После того разговора я посмотрел на себя со стороны – и понял, что за четыре с небольшим месяца, прошедших со дня моего прибытия на железнодорожный вокзал в Софии, в корне изменился не только сербский наследный принц Георгий, приобретя определенную толику политической мудрости и широту кругозора. Нет, на самом деле самые бурные пертурбации претерпел поручик Карагеоргиевич – ему довелось узнать, чем мужество и отвага взрослого мужчины и бойца отличаются от юношеской лихости и безрассудства. И Вячеслав Николаевич был прав: значительную роль в этих преобразованиях сыграло мое занятие рукопашным боем – сначала со специальными инструкторами на базе морской пехоты в Ораниенбауме, а потом и с фельдфебелем Неделей, большим знатоком разных хитростей и уловок.
Рукопашный бой – это не драка, в которую можно ринуться, направо и налево размахивая кулаками; тут важно не только знание приемов, но еще выдержка, расчет и предвидение того момента, когда противник на мгновение станет особенно уязвим. Все это можно применять не только в бою, но и в политике, и при планировании военных операций (чем, как я понимаю, Вячеслав Николаевич и переигрывает наших местных генералов). Уж на что силен (я бы даже сказал, могуч) Апис-Димитриевич – а мастер рукопашного боя, уступающий ему во всем, кроме владения искусством рукомашества и дрыгоножества, уложил бы его за пару приемов. Как тут говорят, «большой шкаф громче падает».
Точно так же рухнул, с грохотом развалившись на несколько частей, громоздкий шкаф Австро-Венгерской империи. Вместо затяжной, кровопролитной войны, какой она виделась еще совсем недавно, произошло нечто подобное стремительной летней грозе, когда поражение империи Габсбургов обозначилось уже после двух недель боевых действий. Теперь перед нами еще один комод – Османская империя. Сорок лет назад ее не дали добить сплотившиеся вокруг Бисмарка европейские державы, но сегодня Франция и Австро-Венгрия отошли в небытие, а Германия и Британия – на нашей стороне. Такому генералу как Вячеслав Николаевич (не зря его сделали Главнокомандующим) несложно будет обрушить и эту конструкцию. Да-да – недаром мы третий день лазаем по окопам первой линии, высматривая различные уязвимые места в турецкой обороне. И вместе с нами ходят не только командиры болгарских воинских частей и начальники дивизий, занимающих этот участок фронта, но и русские офицеры-артиллеристы, которые в решающий момент обрушат на головы неразумных осман многотонный град из огня и металла.