3 сентября 1908 года, около полудня. Болгария, Константинопольское направление.
Ровно в пять часов тридцать минут утра фронтовую тишину расколол сокрушительный грохот артиллерийских залпов. Фракийская наступательная операция началась. Мортиры и гаубицы, построенные еще к прошлой русско-турецкой войне, не заморачиваясь кризисом среднего возраста, выбрасывают по заранее разведанным целям снаряд за снарядом, и от их ударов содрогаются крепостные укрепления. И не только содрогаются. Русские одиннадцатидюймовые мортиры – это, конечно, не германские «толстушки Берты» (вес снаряда примерно в три раза меньше), но и турецкие укрепления – тоже не предел фортификационной стойкости.
Там, куда падают тяжелые, налитые тротилом бомбы, вздымаются султаны черного дыма и летят во все стороны камни и бревна. Расчет турецкого командования, превратившего этот город в важный опорный пункт, зиждился на неприступности укреплений, контролирующих транспортные пути, что ведут к Стамбулу. Об эту твердыню должны были разбиться тысячи атак, здесь должно было лечь бесчисленное множество русских и болгарских солдат. И теперь под градом тяжелых бомб все эти расчеты обращаются в прах. Царь Михаил навез сюда столько тяжелых осадных мортир (совершенно ненужных в других местах), что способен вбить эту крепость в прах прямо вместе с ее гарнизоном. Русским артиллеристам категорически запрещено вести огонь только по одному объекту: железной дороге, проходящей через Адрианополь-Эдирне к Стамбулу. Это хозяйство нам самим еще потребуется.
Болгарские солдаты в окопах первой линии и русские на исходных позициях тоже наблюдают это светопреставление. Им только что, задолго до обычного времени, раздали горячий завтрак из полевых кухонь, подошедших из тыла – и теперь они, работая ложками, со всем удобством наблюдают за творящимся светопреставлением. А ложечки-то, по крайне мере, у русских солдат, хайтек: нержавеющая сталь, выпускаемая на одном из императорских металлургических заводов. Ложки из этой стали, украшенные личным вензелем императора и российским двуглавым орлом, выдают солдатам, матросам и крестьянам-переселенцам на земли Дальнего Востока и Сибири. Мелочь, а приятно. Солдатики берегут такие ложки как зеницу ока, чтобы забрать их на дембель, а потом на зависть всем хвастаться этим девайсом в родной деревне. Но сейчас они, не отрывая глаз от огненного шоу, со здоровым оптимизмом отправляют в рот одну ложку каши за другой.
Чтобы соблюсти все политесы этого жеманного века, еще первого сентября в Стамбул послу Зиновьеву (не путать с известным большевиком) была отправлена особая депеша, содержание которой он в тот же день объявил Ахмеду Тевфик-паше: «Иду на вы третьего числа сентября месяца. Михаил». Сразу после этого заявления русский посол и его сотрудники сели на специально зафрахтованный пароход и покинули берега Босфора, как положено в таких случаях, а Ахмед Тевфик-паша пошел на доклад к султану. Как там все было, история умалчивает, но голову этому человеку так и не отрубили: то ли Абдул-Гамид понимал, что даже самый лучший министр иностранных дел не в силах отвратить неизбежное, то ли в этот день султану попался особо забористый гашиш, который сделал его добрым.
С этого момента в Стамбуле и вообще в Османской империи все ответственные лица должны были уяснить, что для них настают последние дни. У Турции не было не то чтобы союзников, но даже стран-симпатизантов, готовых оказать государству осман моральную поддержку, а держава русского царя, бросившая вызов Повелителю Правоверных, была сильна как никогда. Только что в считанные дни она разломала на куски Австро-Венгерскую империю, и вот ее полки, еще не остывшие от прежней драки, блестя штыками, встают под стенами Стамбула. Но никто не представлял, что все произойдет именно таким образом. Про Бельфор в турецкой армии все были наслышаны, но никто не думал, что у русских найдутся средства повторить подвиг германских камрадов. Но, как бы то ни было, яркая и шумная бомбардировка тяжелыми мортирами главного опорного пункта османской армии имела отчасти и отвлекающий характер.
В других местах, где турецкие позиции (не такие хорошо укрепленные, как в Адрианополе-Эдирне) обстреливались из дивизионных и корпусных гаубиц, полковой артиллерии, а также ротных и батальонных минометов; зрелищность этого процесса была не такой яркой, но эффект оказывался неизменно уничтожающим. Часа через два после начала обстрела по всему фронту, когда в главной твердыне все еще грохотало и подпрыгивало, пушки на флангах стихли – и русские солдаты, поплотнее затянув на подбородках ремешки новомодных касок, густо полезли из окопов, блестя на утреннем солнце щетиной отточенных штыков. А следом за русскими из окопов полезли болгарские солдаты, только штыки на их винтовках Манлихера (наследие проавстрийского режима князя Фердинанда) были не игольчатыми, а ножевыми. А все остальное – точно такое же, разве что за исключением касок, «мода» на которые до Болгарии еще не дошла.
При этом, поддерживая атакующих огневым шквалом, огонь продолжали вести только ротные и батальонные минометы, а артиллеристы начали сворачивать свои позиции и брать орудия на передки – с тем, чтобы двинуться вперед вслед за пехотой, поддерживая ее при любой попытке противника оказать сопротивление. В соединениях постоянной готовности такие «стандарты» были отработаны на «отлично». Сказалась подготовка армии к определенной дате, которая и решит будущее всего мира. В противном случае поддержание армии в постоянном состоянии высокой алертности было бы чрезвычайно дорогим занятием – таких затрат не выдержит ни один вменяемый бюджет.
С левого фланга, от Малко-Тырново на Лозенград-Кыркларели, наносит свой удар первая армия генерала Третьякова при поддержке маневренной бронегруппы из двадцать первого века. При этом русские части входят в прорыв, а болгарские расширяют его горловину вправо и влево. С правого фланга, форсировав обмелевшую в конце лета Марицу, через Узенпрю на Бабаэски и далее опять же на Лозенград, наступает вторая болгарская армия Стефана Тошева, пятая армия генерала Плеве и вторая конная армия Брусилова. При этом русская кавалерия переправляется вброд, а русские и болгарские пехотинцы форсируют реку на лодках и по наплавным мостам. При этом болгарские войска опять же отжимают разорванный пополам турецкий фронт к Адрианополю-Эдирне и на юг, расширяя горло прорыва, а русские уходят вперед, разрезая пополам турецкие тылы.
В районе Лозенграда две ударные группировки русской армии должны сомкнуться и разгромить дислоцированные там турецкие резервы. Часть турецких аскеров отступит вглубь Фракии, и их должна гнать и рубить кавалерия и бронегруппы, ибо ни от тех, ни от других на своих двоих аскерам не убежать. Другая часть разгромленной группировки будет отходить на Адрианополь-Эдирне, по которому в стиле «бери больше – кидай дальше» молотят русские осадные мортиры. Этих к месту последнего упокоения, толкая в спины острыми штыками проводит русская пехота. Впрочем, до избиваемой крепости не должен добежать ни один аскер, ибо между ней и Лозенградским направление состоится еще один прорыв фронта, на этот раз частями второй армии генерала Иванова. Задача этой армии – взять крепость Адрианополь-Эдирне в ближнюю осаду и подготовить ее штурм.
В самом Лозенграде, как докладывает разведка, никаких особых укреплений нет, турецкая артиллерия расположена на господствующих высотах вокруг города и, по мнению тамошнего командующего Абдулла-паши, этого достаточно для обороны. Каменистый грунт не располагает к отрыванию окопов, уж больно это трудоемко без динамита и специальной техники, поэтому османские аскеры для защиты от пуль складывают невысокие стенки – где высотой по колено, а где по пояс, – и расчищают за ними место, где они залягут, отстреливаясь от наседающих гяуров. Страусиная позиция, особенно в свете того, что с полевых аэродромов в ближних тылах русско-болгарской армии уже поднимаются в воздух жужжащие «утята» и «ишачки». «Утенок» на рассеянную пехоту способен оказывать только моральное воздействие, что, однако, не исключает атаки мелкими бомбами открыто стоящих турецких пушек. Зато «ишачок» при низковысотной штурмовке может запросто простегать из курсового пулемета залегшую стрелковую цепь, чем вызовет небывалое «оживление» у малограмотных и суеверных османских аскеров.
Но это не все. Одновременно с началом наступления на вершине фракийского выступа у самого его основания третья болгарская армия и шеста армия генерала Реннекампфа форсировали Марицу в ее нижнем течении и начали свое продвижение к Чаталжинской линии, в обход основной и резервной группировки турецкой армии. При этом утром второго дня наступления, когда русско-болгарская группировка достигнет траверза Галлиполийского полуострова, от нее отделится шестнадцатый армейский корпус, в задачи которого входит последовательное овладение европейским, а потом и азиатским берегом пролива Дарданеллы. С моря ее в этом будут поддерживать дальнобойные десятидюймовые орудия линейных крейсеров адмирала фон Эссена, рассчитывающего быть у места событий ровно через шесть суток – то есть ровно в тот момент, когда туда должны подойти армейские части.
Выполнить эту задачу несложно. Турецких частей на полуострове считай что и нет, поскольку султан соскреб воинские части со всей Турции, чтобы прикрыться ими в Стамбуле, да и личного состава на береговых батареях тоже осталось только половина. Лучших из лучших артиллеристов забрали на Чаталжинский рубеж, потому что прежде у сербов и болгар флота в Средиземном море не было вовсе, а греческий флот турки уже немножко били (правда, греки уверены, что все было наоборот). Впрочем, если навстречу русским убийцам торговли выползет турецкий антиквариат времен прошлой войны, то существовать допотопным турецким крейсерам «Мессудие» и «Ассари Тевфик», и также новенькому броненепалубнику американской постройки «Меджидие» останется ровно до того момента, пока русские артиллеристы не возьмут их под накрытие. Но это едва ли случится, ведь ходить в самоубийственные атаки совсем не в турецких традициях.