Революция младотурок, начавшаяся было перед самой войной, не сгинула бесследно вместе с Энвер-беем и другими его соратниками по Западной армии, а расползлась вширь и притаилась. Падение Стамбула, означающее крах режима прямого султанского правления, выпустит на волю самые деструктивные настроения, которые разнесут остатки Османской империи в клочья. Тогда восстанут все народы Турции, а не только армяне приграничных с Россией территорий. Будь на троне более вменяемый правитель, он бы уже сейчас запросил у русского царя мира на любых разумных условиях… Но нынешнего султана никто вменяемым не назовет, а это значит, что ужасный конец турецкой державы неизбежен. Все, на что можно надеяться, это не более чем временная отсрочка, связанная с необходимостью подтянуть к Чаталже осадную артиллерию…
Впрочем, русское командование не видело в отсрочке никакой необходимости. Взлом последнего оборонительного рубежа перед Стамбулом по плану генерала Бережного и адмирала Ларионова должен быть произведен исключительно при помощи огня морской и армейской артиллерии, без участия осадных гаубиц и мортир. Все необходимо закончить еще до начала осенних дождей. Одновременно в тылу Чаталжинской позиции планировалась высадка морского десанта, который окончательно опрокинет правый фланг турецких войск и позволит русским армиям широким обходным маневром взять врага в кольцо, не позволив ему отступить в Стамбул. И той группировки османских войск, что там уже есть, и так более чем достаточно для создания изрядной головной боли. Морская пехота, которая провернет это лихое дело, уже погружена на десантные транспорты и разные вспомогательные суда, в любой момент готовые выйти в море. А что касается султана Абдул-Гамида, то его к началу Босфорской наступательной операции следует снять с карты и отправить к высшему судии объясняться за множество своих преступлений. Для этого у русского командования тоже все уже готово. Необходима только последняя отмашка императора Михаила.
12 сентября 1908 года, поздний вечер. Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека.
Присутствуют:
Император Всероссийский Михаил II;
Замначальника ГУГБ – генерал-лейтенант Нина Викторовна Антонова;
Будущий наместник Зоны Проливов – подполковник ГУГБ Мехмед Ибрагимович Османов.
– Итак, господа, – сказал император, окидывая своих собеседников тяжелым взглядом, – дело в Проливах вышло на финишную прямую. Уже завтра начнется завершающий этап операции, и в связи с этим у меня к вам есть один вопрос. Должны ли мы во избежание негативных нюансов превентивно лишить жизни турецкого султана Абдул-Гамида, или есть возможность оставить все как есть, избежав при этом тяжких последствий в виде ожидаемого нами геноцида христианского населения?
– Избежать геноцида или его попыток вряд ли удастся, – покачал головой будущий наместник Зоны Проливов. Турки вполне успешно резали иноверцев до султана Абдул-Гамида, при нем и после него, в том числе и при так называемых «демократических» режимах. Что поделать, если такой метод борьбы за идейную чистоту рядов был изначально заложен в код турецкой нации, и за время существования османского государства уверенность в праве на резню неверных только окрепла. Ликвидировав нынешнего султана, можно добиться только увеличения меры хаоса и дезорганизации в турецком обществе, которое через некоторое время и без султана Абдул-Гамида отреагирует на события привычным для него образом, то есть устроив безобразнейшую резню неверных. При этом большая часть людей, считающих себя правоверными, не подозревает, что неверными пророк Мухаммед называл не людей Книги, христиан или иудеев, а разного рода язычников-идолопоклонников…
– Вам ли не знать, уважаемый Мехмед Ибрагимович, что наклеить политический ярлык «идолопоклонник» – занятие не из сложных, – парировала Антонова, – достаточно того, что христиане осмелились поместить в своих храмах скульптурные и живописные изображения людей. Ну а большинство турок, которые кинутся резать своих соседей-иноверцев, будут думать при этом не о вопросах веры, а о том, как бы присвоить себе их дома, сады и поля, женщин, детей и прочее движимое и недвижимое имущество. Вы уж меня простите, но как были ваши соплеменники бандитами и грабителями пятьсот лет назад, так ими и остались. И именно из этого факта мы и должны исходить в своих расчетах.
– Не за что мне вас прощать, уважаемая Нина Викторовна, – вздохнул подполковник Османов, – так есть. Века побед, когда Османская империя в громе пушек подминала под себя все новые и новые христианские народы, сделали турок чванливыми и жестокими, а их тягу к жизни за счет ограбления иноверцев – неистребимой. И даже тяжелейшие поражения последнего столетия, когда турецкое государство выживало только при европейской поддержке, лишь озлобили турецкую нацию, но не сделали ее умнее. И я не знаю, что тут и в самом деле можно поделать, потому что события вроде геноцида армян пятнадцатого года нашей истории или резни понтийских греков, случившейся уже при Ататюрке, кажутся мне неизбежными…
– Аминь, Мехмед Ибрагимович, – с некоторым раздражением сказал император Михаил, – большая часть из того, что вы сказали, нам была известна и прежде. Поэтому, начиная подготовку к войне за отвоевание Проливов, мы сознательно шли на риск подобного развития событий. Нас волнует другое. Если эта резня случится на территории, которая по итогам Ревельской конференции отходит к Российской империи, едва ли мы, не потеряв лица, сможем простить жестоких убийц и, как и прежде, позволим им жить в наших владениях. И в то же время наш русский культурный код, в отличие от турецкого, не предусматривает для себя возможности истребления или изгнания целых народов. То, что там, в вашем прошлом, делал милейший Сосо, находясь в ипостаси товарища Сталина, все же являлось вынужденным перегибом, обусловленным обстоятельствами тяжелейшей войны за будущее всех народов России. И ведь он не поставил к стенке поволжских немцев, крымских татар, кавказских горцев, калмыков и многих других, а просто выселил их туда, где они уже не могли навредить его державе. Но мы бы не хотели, чтобы у нас возникла потребность применять такие меры внутри уже нашей державы, ибо они разрушительно действуют на мироощущение нашего народа. И не принять их тоже будет нельзя, потому что бездействие в таких случаях куда хуже, чем действия, предпринятые под давлением внешних обстоятельств. Надеюсь, вы меня понимаете, господин Османов?
– Понимаю, Михаил, – кивнул тот, – и могу сказать, что это ваше пожелание реализовать значительно проще, чем не допустить резни и геноцида, так сказать, вообще. Просто операция в Проливах должна быть настолько стремительной, чтобы после устранения султана в Стамбуле никто ничего не успел понять, а бои шли бы уже на его улицах. При таком образе действий в любом случае может погибнуть немало неверных и правоверных, но это уже будет не геноцид, а, как говорили наши заклятые «друзья» американцы, «сопутствующие потери»…
– Ну, уже легче, – вздохнул Михаил. – Но нас все равно беспокоит тот факт, что если Австро-Венгрию мы разобрали на запчасти почти бескровно для обеих сторон, то с Турцией так не получится. Если Фракийскую операцию можно сопоставить с приграничным сражением в Галиции и на Карпатах, то освобождение Константинополя обещают превратиться в яростную бойню, когда русская и турецкая кровь потечет по улицам рекой. Боюсь, что после такого сражения город можно будет сносить и строить заново на том же месте. И в то же время мы не видим никакой возможности обойтись без столь жестоких мер, ибо в первую очередь для нас важно устранение перманентных угроз нашему государству, а уж во вторую очередь мы должны думать об остальном.
– Кисмет, – сказал подполковник Османов, – или, как говорил Марк Аврелий: «делай что должно и да свершится что суждено». Но мы все сейчас в одном положении. В самом начале, когда историю требовалось сбить с гибельной колеи, мы все твердо знали, что делать надо, а что нет. Потом, когда мы сумели обеспечить боковой сдвиг и развитие событий пошло параллельно нашей истории, мы знали, чего на самом деле делать нельзя, а о том, что делать необходимо, только догадывались. Теперь, после выхода на траекторию свободного полета, мы только предполагаем и догадываемся и о том, что сделать необходимо, и о том, что делать ни в коем случае нельзя. Знание о нашем прошлом мире нам уже ничем не помогает.
– Согласен с вами, – кивнул император Михаил, – никаких привязок к вашему прошлому отныне быть не может, и готовых решений тоже. Поэтому я спрашиваю вас не как пришельца из будущего, а как преданного нам русского офицера, и в то же самое время этнического турка и правоверного магометанина. Вопрос Проливов решить необходимо, тут двух мнений быть не может, но как уменьшить то количество крови, что должно пролиться во время этой операции?
– Если вы хотите знать мое личное мнение, – сказал подполковник Османов, – то султан Абдул-Гамид вызвал в своих подданных такую ненависть, что по его смерти старого вампира вряд ли кто будет оплакивать. Кроме того, вопрос престолонаследия в Османской империи находится в весьма неурегулированном состоянии и решается в основном путем заговоров и переворотов. Сейчас наследником султана считается, несмотря на наличие взрослых дееспособных сыновей, его единокровный младший брат Мехмед Решад. Этот человек настолько тучный, что его едва ли смогут опоясать мечом Османа, и настолько легкомысленный, что вовсе не интересуется делами государственного управления. Да и не дают ему ничем интересоваться. Абдул-Гамид – настолько подозрительная сволочь, так боится свержения путем переворота, что даже запретил своему брату разговаривать по телефону. В нашем прошлом сверг Абдул-Гамида избранный после младотурецкой революции парламент, провозгласивший султаном Мехмедом Пятым его брата-наследника. И этот же парламент девять лет спустя, когда Мехмед Пятый умер, провозгласил султаном Мехмедом Шестым Мехмеда Вахиддердина, еще одного единокровного брата нынешнего султана. Но дело в том, что здесь и сейчас никакого парламента в Османской империи нет, Абдул-Гамид правит в режиме личной власти, так что совершенно непонятно, кто будет решать вопрос престолонаследия, если и сам султан, и его наследник разом отойдут в иной мир. В спокойное время этот вопрос со временем как-нибудь решился бы, при относительно небольших репутационных и человеческих издержках. Но если султан и его наследник будут уничтожены одновременно с операцией по прорыву наших войск через Чаталжинскую линию и высадкой Босфорского десанта, то сумятица, вызванная этими смертями, может оказать решающее влияние на успех операции по захвату Константинополя. Также одновременно с султаном и наследником желательно ликвидировать главнокомандующего турецкой армией сераскира Мехмеда Реза-пашу, потому что в таком случае рассыплется вся структура армейского командования и государственного управления. Не будет ни султана, который смог бы назначить нового главнокомандующего, ни главнокомандующего, который на армейских штыках смог бы привести к власти нужного ему принца. А потенциальных султанов в Стамбуле как тараканов за печкой…