[30].
18 сентября 1908 года, вечер. Константинополь (бывший Стамбул), дворец Чираган.
Генерал-полковник Вячеслав Николаевич Бережной.
Всего пять дней понадобилось нам для того, чтобы окончательно решить вопрос Черноморских проливов. И вот – долгожданный миг победы. Османская империя побеждена и низвергнута в прах, турецкий султан, второпях выдвинутый тем, что осталось от младотурецкой партии, сдался в плен, а его брат, наспех назначенный главнокомандующим, взамен ликвидированного нами старого сераскира самым дурацким образом погиб в бою. Неплохой, однако, был человек: играл на скрипке, любил, наверное, на данный момент свою единственную жену, но попался на нашем пути – и в результате остался без головы.
А нечего было лично возглавлять кавалерийскую контратаку против одной из кавдивизий конной армии Брусилова, участвовавшей в охвате Стамбула по периметру. На ежегодных больших маневрах у нас много чего отрабатывалось, в том числе и фокусы в стиле «батька Махно». Представляю себе удивление и даже оторопь турецких гвардейских кавалеристов, когда прямо перед их носом, не принимая общей рубки, казачки разошлись в стороны двумя волнами, а прямо перед мордами турецких коней вдруг обнаружилось три десятка подрессоренных тачанок, с которых на осман подслеповато смотрели тупые рыла пулеметов «максим». На этой войне пулеметы считаются новьём, причем пригодным только для обороны на стационарных рубежах (как это делали германцы) – и тут такой неприятный сюрприз. Кавалерийская лава в атаке набирает большую инерцию, а если тачанки стоят колесу к колесу, тридцать пулеметов на средних и коротких дистанциях обладают страшным убойным воздействием по вражеской пехоте и кавалерии. Слитным огнем загрохотали пулеметы, пронзительно заржали, падая на землю, кони и завопили беспощадно убиваемые турецкие кавалеристы, громоздящиеся друг на друга сплошным валом конских и человеческих тел… Когда в русских пулеметах закончились первые ленты, то открылась страшная картина тотального смертоубийства. И только отдельные кавалеристы, которых от свинцового дождя прикрыли тела передних, развернув коней, отчаянно нахлестывают их плетьми, лишь бы поскорее удалиться от этого поля смерти. И даже казаки не бросились дорубать эти жалкие ошметки. А в это время где-то там, под грудами шевелящихся тел, испускал дух брат новоявленного султана.
После этой бойни в турках что-то хрустнуло – и их войска, за два дня понесшие значительные потери в отчаянных атаках на перешедшие к обороне русские и болгарские части, начали беспорядочный отход в черту города. Все, что осталось от этой безумной авантюры – это тысячи тел в синих мундирах и разбросанные повсюду красные фески. И тут на славу поработали пулеметы, выдвинутые в стрелковые цепи, а также батареи, что вели беглый огонь шрапнельными снарядами. Кое-где турецким аскерам и вовсе не повезло, потому что там их мешали с землей десятидюймовки «Измаилов». Там сцены такие, что детям и беременным женщинам их лучше не показывать. А может, дело было не в смерти нового главнокомандующего, а в том, что десант на азиатском берегу в полной оперативной пустоте начал выполнять свою задачу, ударами с тыла захватывая одну за другой береговые батареи на азиатском берегу пролива.
Возникает впечатление, что турецким начальникам при султане Абдул-Гамиде вовсе не приходил в голову сценарий с высадкой русских десантов на Черноморском берегу по обе стороны горла пролива. Предполагаю, что замыслы турецкого командования были таковы, что русский Черноморский флот всей массой, вместе с гружеными десантом пароходами, вломится в Босфор, чтобы с пистолетной дистанции около километра подвергнуться расстрелу с обоих берегов пролива. Никаких мер для обороны со стороны суши на батареях предпринято не было. Говорят, лет десять назад, аккурат после греко-турецкой войны, взбодрившей Абдул-Гамида, тут побывала большая комиссия из европейских фортификаторов, искавших способ понадежнее запечатать Босфор от русского вторжения. Но предложенные меры показались султану дороговатыми, и потому все ограничилось косметическим ремонтом земляных укреплений. На Чаталже произвели хоть какие-то работы, усиливающие устойчивость этого рубежа против лобовых атак пехоты, – а тут решили, что сойдет и так…
После того как турок оттеснили до полпути к Стамбулу и ниже по Босфору прошли русские броненосцы, которым вменялось поддерживать штурм города, в восьми километрах от горла Босфора, у самого селения Сарыер, наши саперы навели через пролив километровый понтонный мост. Это по нему на азиатский берег широким потоком пошли пехота и кавалерия, предназначенные для полного захвата азиатского берега и расположенного на нем пригорода Ускюдар (Скутари). Эта операция поставила турецкие войска, обороняющие османскую столицу, в безвыходное положение. С этого момента урусы, то есть мы, окружили их со всех сторон, и турки не могли ни получить снабжение, ни сбежать из города, насквозь простреливаемого корабельной артиллерией. В эту же мышеловку попал и новый султан, который то ли замешкался, то ли не предполагал, что все может так обернуться.
Дело уже шло к приказу об общем штурме, и тут, будто очнувшись от наваждения, султан Мехмед Пятый прислал парламентера под белым флагом с предложением о начале переговоров о капитуляции. Как я предполагаю, войск в его распоряжении имелось еще предостаточно, да только их морально-психологическое состояние было весьма далеко от идеала. Эта армия давно бы обратилась в бегство, да только бежать из окруженного Стамбула оказалось невозможно. Убивать за веру эти люди соглашались, а вот умирать за нее – уже нет. Чем более жесткие меры для сохранения дисциплины и боевой стойкости применяло турецкое командование, не останавливаясь перед массовыми расстрелами, тем ниже падал дух турецких аскеров, проникшихся ощущением того, что эта война уже проиграна и любые жертвы в ней окажутся напрасными.
Десять лет назад османская армия с легкостью разгромила греков, в результате чего в турецкой армейской среде возникло несколько преувеличенное мнение о возрождении былой военной мощи. Но греки – это всего лишь греки, армия «третий сорт»: уже не дикари, но еще не первоклассная европейская держава, и даже не государство второго ряда, вроде Италии. Такая страна как Греция способна воевать с кем бы то ни было только в составе коалиций. И если грекам их место показали турки, то самим туркам «политику партии» объяснили сначала болгары, с легкостью отобрав у них Македонию, а потом уже и мы, на пинках вынесшие к Стамбулу громоздкую Фракийскую группировку. Турция на европейском континенте тоже не равна никому, и противостоять первоклассным державам в одиночку также не может. А ведь когда-то это был монстр, способный претендовать на мировое господство и угрожать европейским империям завоевательными походами.
Но что было, то сплыло. Держава, построившая свое могущество на крови, насилии и глумлении над побежденными, закончила свои дни так же жестоко и бесславно, как жила. Отобрав у Османской империи последние лохмотья от былого могущества и славы, мы оставили турецкого султан голым. И это вызвало страшное разочарование в его подданных. Не такого человека они хотели видеть своим господином. Отсюда – и желание его временного величества поскорее капитулировать, пока собственные приближенные не удавили его шелковым шнурком или не подняли на штыки разозленные аскеры…
Переговоры прошли на нейтральной полосе, сразу за стенами так называемого Семибашенного Замка. Хоть прежде это сооружение использовалось в качестве тюрьмы, султан Мехмед Пятый превратил его в свой последний форпост. Наивный средневековый мальчик с европейским образованием… По этой прибрежной крепости «Измаилы», поступи такой приказ, могли бы бить главным калибром, визуально наблюдая цель глазами своих комендоров, и закончилось бы все это грудой битого камня и смертью всех, кто пытался укрыться в этом месте. Но, скорее всего, укрылся он там не от нас, а от собственного народа, только и ищущего, на ком бы сорвать зло – и в таком случае это и в самом деле не самый плохой выбор.
Итогом моей личной встречи с этим человеком стала капитуляция: почетная для самого султана и безоговорочная для его государства. И теперь султан Мехмед Пятый, он же Мехмед Селим Осман-оглы, вместе со старенькой мамой, молодой женой, взрослой дочерью от первого брака и двухлетним сыном оказались под защитой русских солдат. И только после этого все они облегченно вздохнули, потому что в Стамбуле верить в последнее время нельзя было уже никому. Фирман о капитуляции был оглашен через глашатаев, но некоторые воинские части отказались складывать оружие, так что их пришлось принуждать к этому силой. Вон, под окнами дворца застыл броненосец «Потемкин-Таврический», и стволы башен главного калибра развернуты в стороны дымящегося еще кое-где города. Если местный Эйзенштейн и снимет фильм про этот корабль, то это кино будет об этих славных днях, когда мы выбивали из Проливов дурацкую османскую пробку. Пятьсот лет оккупации этого города жестокими захватчиками закончились – и теперь, после долгой турецкой ночи, когда любой его обитатель мог быть убит без всякой причины, над древним Константинополем занимается заря нового русского века.
Но это было вчера, а сегодня в Константинополь прибыл мой старый знакомый подполковник Мехмед Османов, отныне Наместник зоны Черноморских проливов. В присутствии иностранных послов, русских и болгарских генералов, сербского принца, болгарского царя, а также интернированного турецкого султана, он от имени императора Михаила зачитал манифест об установлении российского суверенитета над зоной Черноморских проливов и городом Константинополь. Османская империя при этом ликвидируется, а ее султан считается низложенным. И хоть сам он не совершал никаких преступлений, турецкий менталитет, считающий геноцид вполне допустимым методом внутренней и внешней политики, требует ликвидации этого государства и долгого, кропотливого перевоспитания этого народа. Присутству