– Развод? – переспросил я. – Но как такое возможно, да еще сразу, прямо на заставе? Ведь это весьма длительная и непростая процедура…
– В исламе это проще, – покачал головой господин Османов, – произнес мужчина жене при свидетелях три раза слово «талак» – и развод совершен. А если упрямец не захочет освободить женщину, желающую от него уйти, то наши солдаты просто заколют его своими штыками, превратив всех его жен во вдов. Но такой эксцесс случается крайне редко, поскольку эти люди прекрасно понимают, что для них означает блеск обнаженной стали.
Тут мадам Натали подала голос:
– То, что было соединено силой, силой может быть и расторгнуто. Несчастные женщины вместе со своими детьми найдут у нас убежище и возможность начать новую жизнь, а принудившие их к браку самцы сгинут в безвестности на азиатском берегу…
– Аминь! – сказал Николай Бесоев и пояснил в ответ на мой недоуменный взгляд: – пока я тут буду помогать Мехмеду Ибрагимовичу в тех делах, где христианин по исповеданию предпочтительнее магометанина, моя супруга, по просьбе государя-императора, в статусе специального исполнительного агента как раз и будет курировать эти лагеря для перемещенных женщин. Вот такое уж у нас с ней семейство.
– Ни один человек у нас не должен пропасть или почувствовать себя брошенным, – сказал господин Османов, – но в то же время упаси меня Всевышний вникать в женские дела. Местный народ не поймет, да еще и осудит. А вот Наталье Вадимовне это занятие как раз по чину. Будь у меня законная супруга, я бы ее тоже погнал на этот общественный фронт, но за четыре года, в отличие от прочих присутствующих, как-то не сподобился жениться. Стар я уже для таких фокусов…
– Господь с вами, Мехмед Ибрагимович! – засмеялась мадам Натали, – да какой же вы старик!? Совсем наоборот: вы у нас мужчина в самом расцвете лет! Хотите, я из нашего контингента подберу вам невесту – красавицу, мусульманку, добрую и работящую, которая, как и предписано хорошей жене, будет любить вас больше собственной души? А если захотите, то могу подобрать даже не одну, а сразу четырех, как положено настоящему повелителю правоверных. Вон, у бывшего свежеиспеченного султана имеется дочь от первой жены во вполне брачном возрасте…
– Натали! – с нажимом произнес Николай Бесоев, – будь добра, не смущай Мехмета Ибрагимовича. Есть вещи, о которых не принято говорить вслух, особенно при посторонних.
– Да ладно тебе, Николя… – покраснев, ответила господину Бесоеву, его супруга, – я же пошутила! Вы уж, Мехмед Ибрагимович, простите глупую бабу, если я вас чем обидела…
Господин Османов в ответ только отмахнулся: мол, полноте вам извиняться, Наталья Вадимовна, пустое все это, – а Вячеслав Николаевич строго сказал:
– В каждой шутке всегда есть доля шутки, хотя и говорить таких вещах действительно лучше за закрытыми дверями. А теперь, друг мой Джорджи, скажи: какие выводы как будущий король, ты извлек из этого, с позволения сказать, зрелища?
Я немного подумал и ответил:
– Мне кажется, что главное здесь вот что: даже самое благое дело, как освобождение этой земли от пятивекового турецкого гнета, не обходится без негативных последствий, которые необходимо умерять всеми силами. Быть может, эти люди бегут даже не от русской власти, а из-за страха перед тем, что их прежде угнетаемые и унижаемые соседи теперь распрямятся и примутся наводить справедливость по примитивному варварскому принципу «око за око, зуб за зуб». Думаю, что ваш император поступил весьма умно, когда позволил уйти всем, кто пожелает. Таким образом он избавил себя от источника будущих смут и необходимости расследовать множество прошлых преступлений. Среди этих беглецов, возможно, и есть люди, непричастные ни к чему плохому – и они уходят из своих домов только потому, что поддались стадному инстинкту, – но я не думаю, что о них стоит жалеть, ведь они сами выбрали свою судьбу. Глядя на то, как тут все организовано, могу сказать, что едва ли я мог бы сделать лучше…
Вячеслав Николаевич внимательно глянул на меня и сказал:
– Сегодня утром от твоего отца пришла телеграмма, что отныне ты не просто наследный принц, а еще и законный заместитель сербского короля на конференции Континентального Альянса в Лондоне. Теперь, пройдя определенную школу, ты полностью готов к этой роли и к кое-чему еще. Имей в виду: сразу после завершения всех этих дипломатических скачек твой отец намеревается подать в отставку, чтобы еще при жизни возложить на твои плечи всю тяжесть ответственности за существенно увеличивающуюся страну. Так что еще немного, раз-два – и детство кончилось, ты король сербский…
Это заявление буквально привело меня в оторопь. Неужели все случится так скоро? А ведь я рассчитывал еще на пять-десять лет относительно привольной жизни, когда мой отец будет править, а я, не особо спеша, буду набираться опыта… И вот выясняется, что врываться на бал мне придется прямо с корабля, причем с шашкой наголо. А ведь у нас в Сербии, даже если не хватать чуждые нам земли, национальных проблем ничуть не меньше, чем тут, в Приливах, и заниматься ими придется как раз мне. Прав Вячеслав Николаевич, неустанно повторяя, что будущий король должен учиться, учиться и еще раз учиться. И то, что мы наблюдаем – тоже наглядный пример крайнего варианта решения национальных проблем.
По этой же причине сюда привели этого сопляка Бориса. В его Болгарском царстве с национальным вопросом тоже не столь хорошо, как хотелось бы. Кроме болгар, там есть конфликтующие с ними турки и греки, нейтральные румыны и некоторое сербское меньшинство. Туркам и грекам тоже, быть может, следует открыть возможность для исхода, ведь их присутствие ослабляет болгарское государство. А еще в Болгарии имеются болгарские беженцы от турецкого террора с ранее оккупированных территорий – после войны их нужно либо вернуть на прежнее место проживания, либо окончательно обустроить на новом месте…
– Хорошо, Вячеслав Николаевич, буду иметь этого в виду, – сказал я. – А теперь скажите, когда и каким образом мы отправимся в Лондон на эту самую конференцию?
– Думаю, что уже завтра, – ответил мой наставник, – отряд адмирала фон Эссена наконец-то, после более чем полугода сплошных походов, направляется в свою базу на Мурмане и прихватит по дороге до Лондона тебя, меня, царя Бориса и Виктора Сергеевича. Надеюсь, Джорджи, ты будешь не против небольшой морской прогулки на новейшем линейном крейсере в нашей приятной компании? Могу заверить, что и твои «сестренки» будут вместе с нами. Как фрейлинам твоей будущей супруги им тоже следует посмотреть мир и набраться новых впечатлений.
М-да… а вот в море, кроме короткого перехода на миноносце из Варны в Одессу, я еще не бывал. Не думаю, что это специально придумано императором Михаилом, но такая «небольшая прогулка» тоже должна расширить мой жизненный опыт. И опыт Бориса тоже, ведь, несмотря на царский титул, он всего лишь пацан четырнадцати лет от роду, и в прежней жизни не видел ничего, кроме отца-тирана. Если все так, как есть, то еще сегодня здесь поблизости объявится его опекунша – дочь британского короля и супруга адмирала Ларионова Виктория Великобританская. Как только я увижу ее широкополую шляпу-аэродром (истинные леди не загорают даже под осенним солнцем) – сразу пойму, что вся компания для морского путешествия в Лондон уже в сборе.
21 сентября 1908 года, полдень. Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека.
Присутствуют:
Император Всероссийский Михаил II;
Графиня София Хотек фон Хотков унд Вогнин, светлейшая герцогиня Гогенберг, вдова последнего императора Австро-Венгрии и мать троих детей.
Получив приглашение императора Михаила прибыть вместе с детьми для переговоров в Санкт-Петербург, вдова императора Франца Фердинанда испугалась. Несмотря на то, что письмо русского царя царей было оформлено надлежащим образом и не носило ни малейших следов свирепости, свойственной этому государю (как считали в Европе) или даже простого неудовольствия, несчастная София Хотек фон Хотков унд Вогнин увидела за этим вызовом в Зимний дворец большущий подвох. Ей захотелось схватить детей в охапку и бежать – неважно куда: в Аргентину, Канаду или на Маршалловы острова.
Но потом, пометавшись встревоженной курицей, фрау София немного успокоилась, вспомнила, что ей когда-то говорил муж, и решила, что ехать надо. Русский император своих приглашений два раза не повторяет и, что еще хуже – отказавшийя от его предложений потом будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Были уже прецеденты с румынской королевской семьей. Старый король Кароль попросился в отставку, но вместо его племянника-наследника русский император сделал правящей королевой – подумать только! – супругу этого принца-ботаника, принцессу Марию Эдинбургскую, одновременно приходящуюся близкой родней британскому королевскому дому и дому Романовых, а уже та принесла ему вассальную присягу. Нет, ехать в Санкт-Петербург надо и без всяких колебаний – это однозначно.
Поэтому, набравшись мужества, светлейшая герцогиня Гогенберг собрала детей и при одной доверенной служанке отправилась в дальний путь из Лозанны в Санкт-Петербург. К тому времени пассажирские поезда через Германию снова, как и в старые времена, ходили с точностью швейцарского хронометра. Сражения в Европе уже стихли и только где-то далеко, под Стамбулом, продолжали грохотать пушки. Русский медведь в меру возможностей продолжал обустраивать южный выход из своей берлоги, через колено ломая разных непокорных, не понимающих собственной пользы. Заря нового мира вставала на востоке, и если союзникам Российской империи она обещала невиданное процветание и барыши, то ее противники не видели в ее свете ничего, кроме пылающих слов «горе побежденным».
За толстым богемским стеклом вагонного окна мелькали километровые столбы, чистенькие немецкие деревни и серые, будто припудренные пеплом, города. И лишь изредка на узловых станциях экспресс обгонял эшелоны с демобилизованными солдатами запаса, возвращающимися домой после войны – короткой, как вспышка молнии. Ражие бородатые германские мужики, загоревшие под жарким французским солнцем на полях августовских сражений, веселые и нехмурые, возвращались к своим городам и весям. Улыбаясь, они махали руками проезжающим мимо составам – ибо работа была несложной, потери небольшими, а мир в Европе после этой войны обещал быть вечным. Германия, впитав в себя провинцию Остмарк, стала по-настоящему единой. Франция, низвергнутая в прах второй раз подряд, больше никогда не поднимется, а кроме нее, других возмутителей спокойствия в Старом Свете, считай что и нет.