В Вержболово на русской границе странствующее семейство Гогенбергов ожидал сюрприз: две девицы, на вид весьма юного возраста, представившиеся прапорщиками эскорт-гвардии русского императора Эльзой фон Зайдель и Анной фон Гартвиг. Это двое в одном лице были защитой, гидами, переводчицами, а также официальными лицами, имеющими полномочия решать с местными властями самые щекотливые вопросы. Фрау София знала, что эскорт-гвардия входит в структуру ГУГБ, – а это настолько страшная организация, что при виде ее эмблемы (рыцарский щит с двумя перекрещенными мечами) немеют даже самые храбрые языки. Собственно, их знакомство с того и началось, что фройляйн Эльза показала пограничному чиновнику какую-то маленькую красную книжечку и сказала несколько слов по-русски, после чего все обычные в таких случаях формальности были решены в мгновение ока. Так что не успели высокопоставленные путешественники опомниться, как уже сидели в вагоне первого класса экспресса, следующего до Санкт-Петербурга.
И вот за окном поплыли совсем другие пейзажи, отличающиеся от европейских большим количеством лесов и меньшим – деревень и распаханных полей. И чем дальше на север мчался поезд, тем больше было примет подступающей осени: больше желтых листьев на деревьях, более прохладный воздух; при этом из низких туч сеялся моросящий дождь. А когда за Псковом поезд вырвался из этой мокрой полосы, то очистившееся небо оказалось того морозно-голубого цвета, который бывает только в России, и только в преддверии скорой зимы.
Единственное, чего не увидала фрау София, проехав от самой границы до русской столицы, так это примет того, что эта большая страна, сама по себе равная целому континенту, ведет где-то тяжелую войну. Правда, к тому моменту турецкая мощь была уже сломана, Константинополь освобожден, и по этому поводу уже отбухали орудийные салюты и отзвонили праздничным малиновым звоном колокола на церквях. Лишь в Закавказье, на сирийском направлении, продолжались бои местного значения, но по сравнению с уже отгремевшими битвами это была мелочь.
В Петербурге девушки отвезли Гогенбергов в отель «Европа», расположенный буквально в двух шагах от Зимнего дворца, разместили в заранее забронированном «королевском» номере, который оплачивала принимающая сторона. А уже утром все семейство, обряженное в черные траурные одежды, доставили в Зимний дворец, где слуга, бесшумно ступающий в особых башмаках на войлочной подошве, сопроводил их в Готическую библиотеку. А там их уже ждал царь царей, Император Всероссийский Михаил Александрович Романов – человек, железной рукой согнувший Европу в дугу, один из главных виновников их бед и несчастий. Окинув взглядом траурные одежды фрау Софии, хозяин земли русской сделал подобающее выражение лица и сказал:
– Фрау Софья, прежде всего остального Мы должны вас сказать, что сожалеем о смерти вашего супруга, и заверяем, что приложим все усилия к тому, чтобы виновные в этом злодеянии были наказаны по все строгости закона, и в этом устремлении нас поддерживают кайзер Германии и король Британии…
Герцогиня Гогенберг бросила на русского царя неприязненный, почти ненавидящий взгляд и, забыв все свои страхи перед этим человеком, высказала то, что вертелось у нее на языке:
– Если бы вы не начали эту злосчастную войну, херр Михель, то мой муж и множество других людей остались бы живы…
– Если бы эту войну сейчас не начал я, то несколько лет спустя она началась бы сама, – парировал русский император, – и первыми ее жертвами стали бы ваш муж и вы. Император Франц Иосиф, пусть земля будет ему стекловатой[31], своей безумной враждебностью к России сделал все возможное для того, чтобы эта война стала неизбежной. Приняв дела у своего несчастного брата, я оценил обстановку и понял, что если этой войны не миновать, то начнется она задолго до критического срока – ровно в тот момент, когда это будет удобно Российской империи. Ведь я не Санта-Клаус, и не Иисус Христос – и не обязан делать подарки, подставляя щеки своим врагам. Я – Император Всероссийский, предметом забот которого является только вверенный ему народ. Ну а у старика Франца-Иосифа имелось преувеличенное мнение о своей военной мощи, и то, что это на самом деле совсем не так, он понял слишком поздно, что и привело к разгрому возглавляемую им державу.
– Да, я признаю вашу правоту, – с горечью подтвердила герцогиня Гогенберг. – Мой муж, когда был жив, объяснял мне то, что вы сейчас сказали. Он говорил, что вы обещали ему после войны оставить в нашем владении Богемию и Моравию, Венгрию и, возможно, Хорватию. Единственное, чего я тогда не подозревала, это то, что его собственная жизнь станет частью этой великой неизбежности, созданной, как вы говорите, нашим безумным стариком Прогулкиным…[32]
– Мы не хотели смерти вашего мужа, – глухим голосом ответил император Михаил, – и даже предупреждали его, чтобы он был поосторожнее. Там, в другом мире, общеевропейская война началась с того, что вас и его в Сараево застрелили сербские террористы, нанятые англо-французскими агентами. Единственное, что достоверно известно о том деле – это что главный сербский инфант-террибль, Драгутин Димитриевич своих людей на это дело не посылал, ибо никой выгоды от этого убийства Сербия не имела, получив вместо того кучу неприятностей, поставивших ее на грань существования. Ваш муж внял нашим предупреждениям лишь наполовину. Вас он заблаговременно отправил в безопасное место, а для себя не озаботился даже надлежащей охраной. Правительство Франции, желающее вовлечь Германию в войну на два фронта, решило, что для того, чтобы остатки империи Габсбургов сражались до последнего австрийца и мадьяра, им необходимо организовать убийство вашего супруга. Мол, авось, генерал Конрад фон Хётцендорф не разберется, чьи уши торчат из-за занавески, и развяжет против Континентально Альянса войну без правил до последней капли крови. Я считаю такие методы политики преступлением, имя которому – государственный терроризм; поэтому все замешанные в этом деле должностные лица Франции будут судимы международным судом и понесут надлежащее наказание, а само это государство будет разделено на несколько карликовых монархий «бельгийского» масштаба и прекратит свое существование.
– А как же мы? – с горечью спросила герцогиня Гогенберг, – неужели вы позвали нас сюда только чтобы объявить о том, что я и мои дети остались бездомными и без источников к существованию? Австро-Венгерская империя под вашим ударом разлетелась на мелкие куски, и наша семья, наверное, уже не найдет своего места среди этих обломков…
– Смею заметить, что в империи Франца-Иосифа у вас и у ваших детей вообще не было будущего как у наследников престола, – сказал император Михаил. – Там вас считали «парвеню» – наглой выскочкой, захомутавшей доверчивого принца, потенциальную блестящую партию для многих родовитых дур, на которых так богаты правящие фамилии Европы. При этом ваши дети были исключены из списков австрийского императорского дома, а сами вы поставлены позади всех прочих эрцгерцогинь, хотя как жена наследника престола вы должны были бы возглавлять их шествие. Разве же это было не унизительно для вашего достоинства?
– Да, – подтвердила герцогиня, – унизительно. Но сейчас, после смерти своего мужа, я превратилась в ничто, в овеществленный сгусток пустоты, а мои дети потеряли всяческие перспективы в будущем. Еще совсем немного – и о нас окончательно забудут…
– Вы совершенно неправы, фрау Софья, – хмыкнул русский царь, – я отчетливо вижу, что передо мной стоит Максимилиан – король Чехии и Моравии, Эрнст – король Хорватии и София Вторая – королева Венгрии, а также вы – королева-мать, единая в трех лицах…
– Я – венгерская королева?! – от изумления забыв правила приличия, громко воскликнула Софья-младшая. – И это вместо того, чтобы играть в куклы?! Должно быть, ваше императорское величество решило так неудачно пошутить?
– Софья! – тут же змеей зашипела ее мать, – веди себя прилично!
Но император Михаил, изучающе посмотрев на девочку, кивнул и серьезно сказал:
– Никаких шуток, моя юная фройляйн. Именно вы будете венгерской королевой, и больше никто другой. Мы приняли это решение сразу после того, как погиб ваш отец, и не видим причин для того, чтобы от него отказываться.
– Но в Венгрии сейчас революция, коммуна – в самом безобразном ее смысле! – воскликнула Софья-старшая. – Над Будапештом реют алые знамена, а ваши солдаты своими штыками охраняют это безобразие от людей, желающих вернуть все на круги своя. И в таких условиях вы желаете посадить мою малолетнюю дочь на венгерский престол – только для того, чтобы опьяневшие от власти санкюлоты господина Альпари отрубили ей голову?
– Никто никому голову не отрубит, можете не беспокоиться, фрау Софья, – парировал Михаил, – революция в Венгрии (а на самом деле только в Будапеште) сделала только то, что было необходимо сделать еще шестьдесят лет назад. Что касается господина Альпари, то это жесткий реалист и прагматик, понимающий, что плетью обуха не перешибешь. Он знает, что мы не намерены терпеть рядом с собой никаких республик и в то же время понимаем, что править Венгрией так, как это делалось раньше, теперь уже невозможно. Это же должны понять и вы. Чтобы ваша дочь стала настоящей венгерской королевой, а не только ее личинкой, как сейчас, ей еще предстоит много чему научиться, так же как и вашим сыновьям, Максимилиану и Эрнсту, участки работы которых будут попроще, но ненамного.
– Учиться?! – переспросила герцогиня Гогенберг. – Но как и чему? Ни в одном университете Европы не учат на королей и королев, а обучение частным порядком, как это практикуется обычно, чаще портит обучающихся, чем приносит им пользу.
– Вы неправы, фрау Софья, – покачал головой император Михаил, – этой осенью, едва закончатся все военные дела, в Санкт-Петербурге, в кадетском корпусе ГУГБ откроется постоянно действующий факультет прикладной политики, на котором будут обучаться будущие короли, королевы и высокоранговые политики, пригодные для должностей министров и полномочных послов. И первой обучающейся на этом факультете будет моя племянница Ольга, планирующая в ближайшем будущем стать сербской королевой. Но вашей дочери пока туда рановато. Ей и в самом деле еще лет семь надо будет играть в куклы, попутно постигая н