– Приветствую тебя, брат мой Вильгельм, – сказал русский император, когда отзвучал германский гимн. – А теперь скажи, что это за люди там, позади тебя? Что-то я их раньше не видел в твоем окружении…
Понизив голос, Вильгельм ответил:
– Это моя сестрица принцесса Софья и ее супруг греческий принц Константин, которому ты обещал оторвать голову – они прибыли вместе со мной, чтобы молить тебя о прощении. Ты, конечно, можешь выполнить свое обещание, да только тогда моя сестра будет долго плакать, а их дети останутся сиротами… Могу сказать, что со своей стороны я уже снял с этого деятеля немного стружки, и теперь ты можешь доделать остальное, только не убивая его до смерти.
– А, понятно, – сказал Михаил, еще раз скользнув по своей будущей жертве равнодушным взглядом, – я и в самом деле хотел повидаться с твоим зятьком, и раз уж ты доставил его сюда, в мое распоряжение, то прошу пройти в командирский салон. А то тут, наверху, ветрено, холодно, собирается дождь и к тому же любой дурак с биноклем, владеющий чтением по губам, будет способен увидеть наш разговор и продать его газетам.
– О да, – сказал Вильгельм, – об этом у нас обычно забывают и треплются на виду у всех о самых секретных вещах, а потом удивляются тому, что тайное стало явным.
Когда гости спустились в командирский салон, где их ожидала входящая в ближайшее окружение русского царя генерал Антонова, выражение лица у русского императора радикально изменилось. Радушный и хлебосольный хозяин, встречавший своих гостей с распростертыми объятьями, куда-то исчез, и теперь перед Вильгельмом и его родственниками стоял суровый и требовательный царь царей. Но, впрочем, первые его слова были обращены не к провинившемуся греческому принцу, а к своему германскому союзнику.
– А ты знаешь, кузен, за что я больше всего недоволен этим обормотом? – сказал Михаил.
– Догадываюсь, – подкручивая ус, ответил Вильгельм, – ты уже говорил, что больше всего не любишь, когда хоть кто-нибудь нарушает подписанные им соглашения. Мне ты, например, запретил самому объявлять войну Франции и нарушать вечный нейтралитет Бельгии, и оказался со всех сторон прав. В итоге эту работу за меня сделали французы, перемазавшись по уши в дерьме, а кайзер Германии остался белый и пушистый – как будто я ангел. Ха-Ха.
– Вот именно, – кивнул русский император, – нарушение подписанных договоров – где-то по мелочи, а где-то в корне – это и есть болезнь, способная погубить наш мир. Если ничего не делать, то пройдет совсем немного времени – и уже ничему нельзя будет верить: ни вслух произнесенным словам, ни даже подписанным документам. Обман в государственных делах недопустим. То есть он недопустим вообще, но в отношениях между странами, в международной политике, он недопустим вдвойне, втройне и в десятой степени. Не нравится соглашение – не подписывай и не участвуй в коалиции, никто тебя не заставляет, а раз уж подписал, то не тяни руку за чужим куском, потому что ее, эту руку, за это могут оторвать по локоть, а то и по плечо. Понимаешь?
– О да, – сказал германский кайзер, – я верю тебе, ты веришь мне, мы оба, пока не доказано обратное, верим британскому дядюшке Берти, но мы никогда и ни за что не поверим демократическим говорунам, способным болтать все что угодно, лишь бы понравиться плебсу. А теперь я бы хотел, чтобы ты все-таки заслушал оправдания моего непутевого зятя…
– Ну ладно, пусть оправдывается, – пожал плечами Михаил, – да только я все его песни знаю наперед. Мол, великая судьба Греции состоит в том, чтобы собрать под свою руку все земли Византийской империи, а славяне на этих территориях – агрессоры, пришельцы и оккупанты. Поэтому дайте мне это, это и еще вот это. Ну что, разве не так?
– Да, так! – вскинув голову, с апломбом произнес Константин. – Именно нашему поколению суждено возродить Великую Грецию в ее естественных границах, и я не понимаю, почему Россия вздумала нам в этом мешать…
– Ну вот, – на этот раз по-русски сказал Михаил (весь предыдущий разговор шел по-немецки), – опять за рыбу гроши. Нина Викторовна, а вы что скажете?
– Греки похожи на того мужика, который хотел бы купить корову, но при этом денег у него нет даже на кроля, – на языке Шиллера и Гёте ответила та. – Самостоятельно они не только не способны создать Великую Грецию, отвоевав нужные им земли у Оттоманской Порты, но без помощи Великих держав сами давно попали бы обратно в турецкое рабство. Что такое греческая армия в бою один на один, мир увидел десять лет назад, когда она оказалась вдребезги разбита турками-османами. И командовал ею тогда стоящий сейчас перед нами принц Константин. Все, на что способно греческое государство, это миноритарное участие в различных коалициях, а еще вероломство и обман, когда лакомые куски вытаскиваются из-под носа у союзника.
– Взамен на приличное поведение мы предлагали передать этим обормотам населенную греками область Смирны, – сказал Михаил, – а теперь не знаем, что с ней делать, ибо нам самим она не нужна, а поощрять Грецию за проявленное вероломство было бы верхом глупости.
Услышав эти слова, кайзер сделал охотничью стойку. А ну как Смирна и окружающая ее область в благодарность за союзнические отношения отойдет под управление Второго Рейха, чтобы тот присоединил эти территории к своей колонии Анатолия?
– Мы долго думали над этим вопросом, – после некоторой паузы продолжил Михаил, – и решили, что область Смирны, Крит и бывшие в составе Османской империи острова в Ионическом море составят собой альтернативное греческое государство понтийских греков, королем которого мы сделаем принца Георга, младшего брата присутствующего здесь принца Константина. Собственно, после разгрома Франции этот не такой уж и плохой человек, служивший греческим послом в Париже, остался без работы и нуждается в новом занятии, которого хватило бы до конца его дней.
Вот так – оказалось что у русского императора на эти территории совсем другие планы. Впрочем, кайзеру не очень-то и хотелось. У него буквально в глазах рябило от новых колоний, поэтому на какое-то время он был удовлетворен, впав в благодушие сытого крокодила.
– Неплохая идея, брат мой Михель, – сказал Вильгельм, – но ты так и не сказал, что ты решил сделать с моим зятем, а также с той частью Греции, которой сейчас управляет его отец, Георг Первый?
– А ничего не будет, – пожал плечами русский император, – потому что твой зять уйдет отсюда своими ногами, живой-здоровый, и его даже не отхлещут розгами как нашкодившего недоросля. Он для меня ничто, никто и звать его никак, только: «Эй ты» и «пошел вон». Теперь в твоем праве дать этому обормоту какой-нибудь титул и поселить у себя в Германии на правах приживала при супруге. Хотя, успей он тогда выстрелить – и все было бы совершенно по-иному. За убийство людей, которым доверено говорить от моего имени, я мщу беспощадно, невзирая на лица и титулы. Что касается старой Греции, то, пока это «сокровище» служит там наследником престола, для меня эта страна прекращает свое существование. Для меня ее теперь просто нет. Восстановление отношений может последовать только в том случае, если нынешний король сделает своим наследником короля Понтийской Греции, а непутевого старшего сына навсегда отстранит от власти. Все равно ничего хорошего это семейство не ждет. Dixi! Быть посему.
24 сентября 1908 года. полдень, пролив Гибралтар, дальний броненосный рейдер «Измаил».
Некогда принцесса Виктория Великобританская, а ныне Виктория Эдуардовна Ларионова, вице-адмиральша и человек, посвященный в особо важную тайну.
Путешествие по Средиземному морю в конце сентября похоже на круиз в бархатный сезон. Погода тиха и прозрачна, солнце уже не жжет, а лишь ласково греет. Высоко в небе парят белые облачка, а если перегнуться через леера (шляпа на такой случай удерживается специальной резинкой), то можно увидеть, как бритвенно-острый форштевень «Измаила» режет зеленоватую и в то же время прозрачную средиземноморскую воду. Русские инженеры, творчески переработав знания будущего, построили хороший корабль: быстрый, крепкий, сильный и, главное, красивый. Как говорит мой муж – красота корабля – свидетельство его совершенства и целесообразности. А он хорошо разбирается в таких вещах. И вот, это путешествие по ласковому морю на красивом корабле, в компании приятных мне людей переполняет мое существо самыми трепетными чувствами. «Я счастлива!» – думаю я. Господи, я и вправду так счастлива, и для этого есть сразу три причины. Первая – то, что я еду домой в Лондон, в страну промозглых туманов и вечной сырости. Там я увижу дорогого отца (мы с ним виделись, когда он вместе с адмиралом Фишером приезжал на Ревельскую конференцию, но как-то мельком) и других дорогих мне людей. К сожалению, я не увижу моего брата Георга – его больше нет в живых. Его сразила пуля ирландского фения, руку которого направляли наши заокеанские кузены. Будь они все прокляты. Я надеюсь, что Британия найдет способ достойно отомстить его убийцам – не только тем, кто нажимал на курок, но и тем, кто отдавал приказ и отсчитывал деньги.
Вторая причина моего счастья – малыш, который время от времени шевелится у меня в животе. Если родится мальчик – я назову его Георгом, и мой адмирал совсем не против этого имени. Пройдет еще два месяца или чуть больше – и мой супруг во второй раз станет отцом. Я вижу, с какой нежностью он смотрит на мою погрузневшую фигуру, как меняется его лицо, когда он проводит ладонью по моему уже заметно выступающему животу. Ведь малыш внутри моего чрева воистину является овеществленным плодом нашей любви, общим продолжение и меня и его.
Ну а третья причина моего счастья вот какая: Россия и Великобритания наконец-то перестали враждовать. Отцу и адмиралу Фишеру все же удалось сбить мою Родину с гибельного пути к саморазрушению. Правда, мой муж говорит, что я рано радуюсь. Мол, в их мире два раза уже случалось, что наши страны объединялись против общего врага, но после короткого периода вынужденной дружбы бри