– Нет, нет и нет, – сказала она, – Михаил Александрович, да вы только посмотрите на этого разряженного шимпанзюка. Мот, гуляка, жуир и бабник, в долгах как шелках. Жена от него из-за такой жизни ушла, бедняжка, и даже любовнице настолько осточертели его выходки, что она треснула эту образину по морде зонтиком и выбила несколько зубов. Такой моментально разорит доверенное ему государство, доведет его до революции, а восстание разъяренного плебса подавлять придется уже нам…
Император Михаил довел эту мысль до своих коллег-монархов, и те согласились с мыслью, что и в самом деле их задача – укреплять монархический принцип, а не дискредитировать его, производя в короли разного рода ничтожных личностей или откровенных сумасшедших. Одним словом, вопрос заключался только в том, будет ли испанец удален из общего собрания по-тихому, с некоторой суммой «за беспокойство» и пожеланием «чтоб ты никогда не появлялся среди приличных людей», или это произойдет публично, с шумом, скандалом и напутственным пинком под зад. Британский король был за первый вариант, русский император – за второй, ну а кайзер Вильгельм сказал, что ему все равно. Скандал – это, конечно, интересно, но в последнее время острые ощущения стали как-то приедаться. В результате жюри приняло компромиссное решение – мол, сначала британские агенты в кулуарах предложат мистеру Антонио смотать удочки, желательно куда-нибудь в Северную Америку. Билет на пароход и некоторая сумма на первое время прилагаются, а если это не подействует, то этого человека опустят публично и вышвырнут из Британии на носках сапог с запрещением появляться где-нибудь на территории, подведомственной Континентальному Альянсу.
Отдельной статьей проходили присутствующий здесь же принц Георг Греческий и его супруга Мари Бонапарт, представительница вымершей по мужской линии старшей ветви этого дома. Первоначально они оба думали, что их пригласили по французским делам. В их представлении русский император вполне мог пожелать сделать Мари королевой (были уже прецеденты), а Георга – принцем-консортом при ее особе. Кроме того, греческий принц волновался за старшего брата – ведь тот, какой ни есть, а все ж родня, при том, что гнев императора Михаила может оказаться несовместимым с жизнью. Он еще не был в курсе того, что жизни и здоровью его братца ничего не угрожает, за исключением привычного для него изгнания из Греции. Недаром же в нашей истории старший сын Константина получил прозвище «Король-чемодан» – за упоминание, что этот предмет – самая нужная вещь для греческого монарха.
И когда весь бомонд был уже в сборе, в холле отеля появились британский король, германский кайзер и русский император. Тяжело опираясь на трость, Эдуард Седьмой встал перед мгновенно примолкшими соискателями и громко произнес:
– Джентльмены! Эпоха всеобщей безответственности, вызванная засильем так называемых демократических правительств, сменявшихся зачастую так же часто, как и нижнее белье, осталась в прошлом. Какой смысл был договариваться хоть о чем-то с людьми, которые сегодня власть, а завтра грянет правительственный кризис – и они станут никем и ничем? Мы тут люди прогрессивные, и совсем не против участия народных масс в управлении государством, но все равно для поддержания стабильности и спокойствия в мире над каждым представительским учреждением должна находиться личность монарха, несущего за свою страну всю полноту ответственности перед будущими поколениями и высшими силами. И именно поэтому вас собрали здесь и сейчас.
– Вы, наверное, думаете, что мы решили сделать королем Франции одного из вас, устроив тут конкурс или жеребьевку? – сказал кайзер Вильгельм и усмехнулся. – Размечтались. Чтобы с территории Франции больше никогда не замышлялся реванш, мы решили часть северных территорий передать Бельгии за ее хорошее поведение в прошлой войне, а все остальное разрезать на шесть частей-королевств с передачей их в руки каждого из вас. Государства размером с Бельгию или Швейцарию не смогут никому угрожать, и в то же время никто не скажет, что мы прокрутили Францию через новомодную мясорубку. А ведь так хотелось оставить от этого зловредного образования только мелкий фарш, но кузен Михель и дядя Берти меня от этого отговорили.
– Кроме всего прочего, – сказал император Михаил, – с момента своего образования каждое французское королевство будет принято в Континентальный Альянс в качестве миноритарного члена, со всеми вытекающими из этого последствиями и для новоявленных королей и для их подданных. А еще мы, старшие члены Альянса, будем строго следить, чтобы миноритарии между собой не сорились. С этой целью мы решили поставить над вами верховного комиссара по делам территорий бывшей Франции, месье Луи Барту. Никаких властных полномочий у него не будет, но мы наделили его возможностями тотального контроля за вашей деятельностью, так что можете звать его Верховным Ревизором. Если он заметит, что кто-то из вас разоряет свои государства, тиранит подданных или стремится обзавестись вооруженной силой, большей, чем требуется для полицейской службы, или еще каким-нибудь способом нарушает врученные вам кондиции, он тут же обратится к Совету Императоров Континентального Альянса. А уже мы, после проведения соответствующего расследования, сможем постановить отстранить проштрафившегося монарха по утрате доверия, а потом либо передадим власть наследнику, либо назначим нового короля. Франция, и вообще Европа, должны стать территориями всеобщего мира, процветания и безопасности, и мы готовы сделать для этого все необходимое, вплоть до самых экстраординарных мер…
По холлу отеля прокатился этакий приглушенный шелест; присутствующие стали тревожно переглядываться, но никто не высказал никаких возмущений или осуждения. Если уж они согласились принять власть не по праву завоевания или наследования (то есть по Воле Божьей), а из рук других людей, пусть даже и являющихся владыками огромных империй, то следовало ожидать, что эта власть не будет абсолютной, и на нее будут наложены серьезные ограничения. Вместо того у будущих монархов возник другой вопрос.
– Ваше императорское Величество, но почему будущих королевств шесть, а нас тут семь возможных претендентов и одна претендентка? – спросил Филипп Орлеанский.
– Во-первых, – сказал император Михаил, – супружеская пара Георга Греческого и Мари Бонапарт будет наделена соответствующим владением за пределами территории бывшей Франции. Об этом я с ними побеседую позже, а сейчас они только свидетели происходящего. Во-вторых – один из присутствующих здесь принцев крови не прошел негласный предварительный отбор, но отказался добровольно покинуть наше общество. Несмотря на то, что этот человек полностью соответствует требованиям к происхождению и нынешнему статусу, мы не будем делать монархом того, кто в силу своих личных качеств гарантированно разорит, промотает свою страну, влипнет в серию скандалов, а в итоге доведет доверенное ему государство до революции. И это последнее утверждение так же верно, как и то, что после зимы всегда бывает весна. Если этот человек понял, что я говорю именно о нем, то лучше ему прямо сейчас подняться в свой номер, собрать вещи и удалиться, потому что в противном случае его выдворят силой и из этого отеля, и вообще с территорий, контролируемых силами Континентального Альянса. Итак, считаю до трех.
На счете «два» Антонио де Орлеан и Бурбон стремительно поднялся со своего места и, громко ругаясь, удалился прочь – собирать вещи. Имелась у русского императора репутация человека, делающего всего два предложения (хорошее и плохое) и не бросающего слов на ветер. Так что неудачливый претендент счел, что лучше исчезнуть с глаз самому, чем продолжать навязываться и быть выкинутым на пинках. Впрочем, сразу после выхода из отеля этого человека схватили агенты Секретной Службы, посадили в карету с зарешеченными окошками и отвезли в Дувр, где его посадили на пакетбот, идущий в Сантандер. Вот и все об этом человеке.
Ну а тем временем дележка Франции подходила к концу. Филипп Орлеанский получил во владение центр с Парижем и большую часть Шампани, а его брат Фердинанд – Прованс, включавший в себя долину Роны и средиземноморское побережье. Жан Орлеанский получил Бургундию – узкую полосу от границы с Люксембургом до швейцарской границы (при этом ему пришлось согласиться, чтобы в расположенных на эти землях бывших французских крепостях: Эпинале, Вердене, Нанси и Бельфоре стояли германские оккупационные гарнизоны). Гастону Орлеанскому по его собственной просьбе досталась Нормандия (включавшая в себя Бретань), поскольку там у него имелось родовое поместье. Аквитания досталась Луи Бонапарту, а Лимузенское королевство (Пуату, Лимузен, Овернь) – его старшему брату Виктору Бонапарту.
На этом дележ французского пирога завершился; новоиспеченным монархам, у каждого из которых имелось хоть какое-то количество сторонников, предстояло отправиться по месту работы, чтобы начать формировать свои органы власти, к которым по мере развития ситуации будут переходить полномочия от германских оккупационных войск.
28 сентября 1908 года, вечер. Лондон, отель Сент-Джеймс, императорский номер.
И вот император Михаил пригласил к себе для приватной беседы своего двоюродного брата Георга Греческого и его очаровательную супругу Мари Бонапарт. То есть приватную, да не совсем. Как всегда в подобных случаях, русскому царю царей ассистировала генерал Антонова, мнению которой Михаил доверял. За истекшие четыре года она еще ни разу не ошиблась в людях, делая молниеносные экспресс-заключения. Вот и сейчас, едва взглянув на греческого принца и его французскую супругу, она чуть заметно кивнула. Под свободным платьем у Мари Бонапарт обозначался объемистый живот. Мода такая пошла, что ли – все молодые женщины, на кого ни глянь, беременны на последнем сроке. Императрица Мария Владимировна, Виктория Великобританская – и вот, мадам Мари Бонапарт-Глюксбург принцесса Греческая и Датская.
– Добрый вечер, кузен Джордж, – по-английски поприветствовал Михаил своего гостя, – присаживайся и попроси присесть свою супругу. Разговор у нас будет долгим и весьма интересным.