– Добрый вечер, кузен Майкл, – ответил греческий принц, – не могу сказать, что рад тебя видеть, потому что в последнее время ты приносишь нашей семье одно несчастье за другим. Сначала по твоему приказу чуть не убили моего брата Константина, потом ты исключил Грецию из Балканского союза, лишив ее возможности увеличить свою территорию, а теперь германский кайзер Вильгельм при твоем попущении разгромил Францию, лишив меня места посла. К тому же ты жестоко обидел мою супругу, поощряя раздел территории ее родины. Она теперь по этому поводу плачет каждую ночь. Ники к нашей семье был значительно добрее.
– Да, – сказал Михаил, потяжелев лицом, – я не Ники, и никогда им не буду. Как и наш покойный отец, я понимаю, что работа монарха – это тяжкий каждодневный труд, а также необходимость ставить во главе угла в первую очередь государственные интересы и быть суровым и бескомпромиссным, невзирая на лица и титулы, даже с самыми ближними родственниками. А вот Ники этого не понимал, и в результате довел ситуацию до того, что все кому не лень плясали у него на голове. И ты, кузен, тоже. Ну какого черта вы тогда пьяные поперлись в тот японский храм? Повеселиться захотелось? Веселья было хоть отбавляй – и нашему отцу, и моему тестю-микадо, который тогда ко всему этому не был причастен ни в малейшей степени, и всем остальным, вынужденным расхлебывать выросшую из того инцидента русско-японскую войну…
– Ладно, кузен, – смутился Георг, – давай поговорим как добрые родственники. Но только я и в самом деле не понимаю, чего такого мог натворить Константин, что ты сурово и бескомпромиссно приказал стрелять в него из винтовки.
– Не понимает он… – проворчал Михаил. – Твой брат пошел на поводу у дешевых афинских политиканов и был пойман за руку при попытке банальной карманной кражи. И совершенно неважно, что украсть он пытался не кошелек у почтенного господина, а портовый город, имеющий важное стратегическое и экономическое значение, предназначенный Нами во владение Болгарского царства. Но Мы не собирались его за это убивать. Я дал своему человеку команду в случае нарушения соглашения передать греческому командующему письмо, в котором выражалось мое монаршее неудовольствие действиями греческой армии, и дальше поступать по обстоятельствам. Буде ваши солдаты тихо уйдут за Вардар – это одно, а если начнут артачиться, то это другое. На это «другое» у моих людей были широчайшие полномочия, вплоть до начала боевых действий против Греции. Если я пообещал болгарам Салоники, то они должны были их получить любой ценой, потому что иначе я бы сам себя не уважал. Но твой брат пошел гораздо дальше, чем допустимо в таких делах: он достал револьвер и собирался застрелить в спину моего человека и, возможно, болгарского генерала Стоянова. Если бы такой поступок попробовало совершить лицо, не относящееся к правящей фамилии, то пуля прилетела бы ему не в плечо, а прямо в лоб. Стрелок, который произвел тот выстрел, чрезвычайно искусен в обращении с винтовкой «Арисака» с оптическим прицелом, и мог поразить твоего брата в любое место на выбор.
– Но твой человек был чрезвычайно дерзок и наговорил моему брату просто ужасных вещей! – сказал Георг.
– Когда я наделяю кого-то флигель-адъютантскими аксельбантами и посылаю говорить от своего имени, то это значит, что именно я говорю их языком, а не кто-нибудь еще, – сурово произнес Михаил. – Если бы Константин тогда успел выстрелить, и мой человек был бы убит или ранен – вот тогда бы твой брат так просто не отделался бы. Этот мир устроен так, что за своих людей я вынужден мстить без всякой пощады, невзирая на личности тех, кто оказался виновником их гибели. Но так как все обошлось, я решил махнуть рукой и попросту забыть про твоего брата. Нет его для меня, и никогда не было.
– Ладно, я признаю, что в данном случае ты можешь быть и прав! – воскликнул Георг. – Константин описывал все это совершенно по-иному. Но почему ты наказал не только его одного, но и все государство эллинов? Разве же все греки в равной степени так же виновны перед тобой, как и мой брат?!
– Он их наследный принц, – сказал Михаил, – а значит, они забыты вместе с ним. Нет для меня больше такой страны. Кроме того, ваша Греция в эту войну вступила последней и не стяжала в ней ни побед, ни славы. На море греческие моряки разошлись с турками вничью, в Эпире все ваши атаки были отбиты, и даже не регулярными турецкими войсками, а местным албанским ополчением. Уж очень сильно местные албанцы не хотят подвергнуться насильственной эллинизации, как ей подверглись другие народы, оказавшиеся в пределах вашего государства. А до десанта на Измир, то есть Смирну, где ваших солдат ждали местные греки, руки у вашего командования так и не дошли, потому что оно было занято организацией умыкания Салоник. Что же, за такое поведение мы пряниками вашу Грецию должны кормить, что ли, или по головке гладить?
– Но это же жестоко, месье Михаил! – вдруг заговорила сидевшая до того молча Мари Бонапарт, – ведь эти люди оказались ни в чем не виноваты, а вы обрушили на них свой гнев. И, кроме того, как вы объясните то, что с вашего позволения наша Милая Франция была сначала жестоко изнасилована грубыми пруссаками, а потом и вовсе расчленена на части? Вы, будто в насмешку, выдали каждом из возможных претендентов на французский трон по куску их общей родины, смешав при этом старую Орлеанскую династию и нас, Бонапартов…
– Мадам Мари, – галантно сказал Михаил, – я преклоняюсь перед вашим умом, но вынужден отвергнуть ваш пафос. Эпоха безответственности, как сегодня утром сказал британский король, закончилась, и отныне каждый должен отвечать за свои действия. Это касается и Франции, о судьбе которой вы плачете. Часть последствий за предательство союзника, подвергшегося вероломному нападению, для французского государства наступила немедленно, часть оказалась отложена на некоторое время в надежде, что партнер придет в чувство и исправится. Но вот прошло время, и мы увидели, что никакого исправления не произошло. Несмотря на то, что ваши правительства сменялись так же быстро, как и фигуры в калейдоскопе, общий политический курс оставался неизменным. Главной целью французской официальной и неофициальной дипломатии оставалось создание ситуации, при которой Германия была бы вынуждена сражаться на два фронта, потому что в Париже считали, что это позволит им вернуть Эльзас и Лотарингию. Остальное вы знаете. Не было в России таких мерзавцев и террористов, которые не подпитывались бы деньгами французских Ротшильдов и не поддерживались бы вашим Вторым Бюро. Но окончательно чашу терпения переполнило убийство австро-венгерского императора Франца Фердинанда, организованное вашим правительством как раз в тот момент, когда дело дошло уже до быстрой капитуляции. К тому же не Германия объявила войну вашей Франции и нарушила нейтралитет Бельгии, а совсем наоборот. Расчленяя территорию французской республики на шесть королевств, мы преследуем только одну цель – не допустить, чтобы оставшиеся силы вашего народа были потрачены на подготовку очередного реванша, которая окончательно подорвет его возможности к существованию.
– Скажите, мадам, – неожиданно обратилась Мари Бонапарт к генералу Антоновой, – назначение месье Луи Барту Верховным комиссаром по Франции – это была ваша идея?
– Да, наша, – с вызовом ответила та, – это только французы могут додуматься создать винтовку, в которой отсутствует такая важная деталь как предохранитель. Люди, назначенные сегодня королями, весьма разные. Среди них есть как потенциально очень хорошие монархи, так и те, кто в будущем может не оправдать оказанного доверия. Мы не испытываем никакой вражды к простым французам, и потому предприняли все меры для того, чтобы они как можно скорее могли начать пользоваться возможностями, которые дает членство их территорий в Континентальном Альянсе, а это: свобода перемещения людей и выбора ими места работы, свобода пересылки почтовых сообщений, а также свобода торговли, когда товары, произведенные во французских королевствах, смогут беспошлинно перевозиться для продажи в любую точку Континентального Альянса.
– И, соответственно, – закончила мысль Мари Бонапарт, – русские, германские и британские товары тоже беспошлинно смогут продаваться во Франции, что окончательно убьет нашу промышленность. Рабочие и инженеры, уволенные с закрывшихся заводов и фабрик, сядут в поезда и свободно уедут туда, где у них будет возможность найти работу – то есть к вам в Россию, после чего у Франции не останется ни единого шанса на возрождение. Сначала вы победили Францию и разделили ее на шесть частей, а теперь собираетесь ее полностью переварить. Королевства, на которые вы разделили территорию Франции, будут постепенно утрачивать свою роль, превращаясь в подобия больших муниципалитетов, а Континентальный Альянс все больше и больше будет занимать в умах наших сограждан место отсутствующего у них национального государства. Пройдет два-три поколения, и ни у кого даже мысли такой не останется – попробовать вернуть все на круги своя…
– Да, мы ставим перед собой такую цель, – с вызовом ответила генерал Антонова, – континентальная, а потом и планетарная империя – это высшая форма самоорганизации человеческого общества.
Мари Бонапарт хотела было еще что-то возразить, но супруг ее мягко прервал.
– Погоди, дорогая, – сказал он, – этот спор может длиться до бесконечности. Но ты только подумай о том, что бы творили на французской земле боши, если бы пришли к вам одни, не будучи взнузданными союзническими отношениями с Россией…
– Наверное, ты прав, дорогой, – ответила Мари Бонапарт, – просто мне как-то не по себе от мысли, что моя Милая Франция должна будет исчезнуть, без остатка растворившись в непонятном мне Континентальном Альянсе.
– Знаешь, я тебе, конечно, сочувствую, – сказал Георг, – но сейчас меня больше интересует то, зачем на самом деле нас пригласили на эту встречу. Насколько я знаю своего двоюродного брата, – кивок в сторону императора Михаила, – сейчас он должен сделать нам предложение, от которого мы ни в коем случае не откажемся. Есть у него такая привычка.