– Да, – сказал император Михаил, – есть у меня к тебе такое предложение. Точнее, к тебе и твоей супруге, потому что работать эту роль вам придется семейным подрядом – как королю и королеве…
– Надеюсь, что речь не идет о том, чтобы свергнуть с трона моего отца? – сказал Георг. – А то я знаю вас, русских. От турецкого султана, говорят, даже трупа не осталось для пристойного погребения.
– Нет, – покачал головой Михаил, – твоему отцу ничего не угрожает, как и твоему брату. Ведь они и мои родственники тоже, разве ты забыл? Лишить их власти и попытаться заставить осознать свои ошибки я еще могу, а вот планировать их убийство и сам не буду, и другим не посоветую. Когда-нибудь потом, когда дядя Георг осознает всю глубину своего падения, то он сам назначит тебя своим наследником вместо Константина. И это может произойти только так, и не иначе. Сейчас речь пойдет о другом. Малоазийские территории с подавляющим греческим населением, которые мы планировали передать в состав греческого государства, а также захваченные нашими флотскими десантами острова в Эгейском море, ныне остались бесхозными. Мне в Российской империи они не нужны, и делать из них германскую или британскую колонию я также не намерен. В эту же кучу можно добавить находящийся под международным протекторатом остров Крит, турецкий суверенитет над которым растворился в воздухе. Все это вместе я планирую назвать «королевством Понтийская Греция», вручив бразды правления над этими территориями тебе и твоей очаровательной и очень умной супруге. Ну что, кузен Георг, берешься?
– Э… – сказал кузен Георг, – а что на это скажут другие твои подельники, то есть участники Континентального Альянса?
– Британский король и германский кайзер уже поддержали это решение, – ответил император Михаил, – а остальные не имеют права голоса по этому вопросу. Даже болгары, которые от меня получили все что хотели, и даже немного больше.
– А эта твоя Понтийская Греция тоже станет участником Континентального Альянса? – спросил ошарашенный Георг. – А то без твоей поддержки и защиты новому, только что организованному государству не выжить. Я занимался организацией правительства на Крите, и знаю, что это просто адский труд.
– Разумеется, станет, – подтвердил Михаил, – с теми же правами и полномочиями, что уже имеются у Сербии и Болгарии. И военную защиту от действий разных ушлых личностей вроде итальянцев я тебе тоже обеспечу. Заключим для этого отдельный договор, и пусть только кто попробует сунуться. Мою армию теперь уже все знают, боятся и уважают.
– В таком случае я согласен! – торопливо сказал Георг. – От такого предложения я действительно не могу отказаться. И Мари тоже, ведь она моя жена перед богом и людьми и обязана повсюду следовать за своим супругом.
– Да я бы и так согласилась, – вздохнула его супруга, – подумать только – нам с тобой предстоит создать новое государство на землях, только что вызволенных силой оружия из-под магометанского гнета! У меня просто голова кружится от восторга…
– Ну вот и хорошо, – сказал император Михаил, вставая, – значит, мы договорились. А сейчас позвольте вас проводить, потому что время уже позднее, а все детали можно обговорить и завтра.
Вместо эпилога
2 октября 1908 года, час пополудни. Северное море, на траверзе острова Терсхеллинг, дальний броненосный рейдер «Измаил», адмиральский салон.
Стремительный боевой корабль в маскировочной окраске русского императорского флота легко вспарывал форштевнем серо-стальные воды Северного моря, каждый час проглатывая по двадцать пять миль пути. Пройдет еще пять часов – и при свете последних сполохов заката «Измаил» бросит якорь в гавани Вильгельмсхафена. Там его пассажиры сойдут на берег, чтобы сесть в уже ожидающий их литерный поезд германского кайзера, который довезет их сначала их всех до Потсдама, а потом только русскую делегацию до пограничной станции Вержболово, где императора Михаила, его свиту и гостей будет ждать литерный царский поезд до Санкт-Петербурга. А «Измаил» тем временем без особой спешки направится на север в пункт приписки на Мурмане, куда уже ушли его систершипы «Гангут» и «Кинбурн».
Правда, кайзер уговаривает своего русского собрата задержаться в Потсдаме на недельку-другую, у него там уже запланирована обширная программа: парады, приемы и снова парады, которых так жаждет воинственная прусская душа. Уговорит или нет, пока неизвестно. Не лежит у русского императора душа к такому времяпровождению, хотя он вполне может задержаться на пару дней, чтобы потрафить союзнику.
Но даже если уговорит, там, в Потсдаме, люди будут разные, поэтому настоящий торжественный обед для Посвященных случился в адмиральском салоне «Измаила». Эти люди – и пришельцы из будущего, и местные уроженцы – добились своего, положив историю этого мира на новый курс. Об этом и зашел разговор, когда обед был съеден и на столе остались только стаканы с горячительными и прохладительными напитками и курительные принадлежности.
– Товарищи, – сказал русский император, – к настоящему моменту мы сумели сделать так, что теперь Европу уже не потрясут две затяжные мировые войны, не будет трех русских революций, не случится штурма Зимнего Дворца, падения монархии в Германии, Гражданской войны в России, холокоста, печей Освенцима и Дахау, а американские бомбардировщики не сбросят атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки…
– Погодите, Михаил Александрович, – сказала генерал Антонова, – с последним пунктом у вас как раз не все ясно. Аналогом нашей Второй Мировой войны в вашем мире Континентального Альянса, скорее всего, станет Первая Межконтинентальная. В тот момент, когда американскому капиталу станет тесно в своем Новом Свете, следует ждать с его стороны небывалой вспышки агрессии в наш адрес. Стагнировать в изоляции тамошние владыки мира явно не захотят, а экономические рычаги, вроде нефтяного эмбарго против Континентального Альянса, будут неэффективны. Отсутствие непосредственного соприкосновения воюющих армий, недоступность основных промышленных центров воюющих сторон для ударов бомбардировщиков, а также примерное равенство сил может сделать эту мировую бойню чрезвычайно затяжной. Так что не исключено, что даже если начнется эта война в середине тридцатых годов, то к ее концу дело дойдет до стратегических бомбовозов и атомных бомб. Самые угрожаемые направления в таком случае: с территории восточного побережья США – Британские острова, с Аляски – Чукотка и Камчатка, до южной оконечности включительно, с баз на Филиппинах – вся Япония и южная часть Приморья с Владивостоком, а еще Формоза, Порт-Артур, Корея и Манчжурия…
– С Филиппин мы вместе с японцами вышибем их в кратчайшие сроки без особого труда, – сказал Бережной. – Тут и к гадалке не ходи. Аляска – гораздо более сложный вариант, а уж к Восточному побережью на трезвую голову и не подступиться.
– Именно поэтому межконтинентальная война грозит быть такой затяжной, – сказал адмирал Ларионов. – Прежде чем подступиться к континентальной территории Северной Америки, нам необходимо будет выдержать битву за Исландию и Карибскую кампанию, и все это время иметь чрезвычайно растянутые коммуникации снабжения через весь Атлантический океан. Думаю, что это дохлое дело. Но как мне кажется, уважаемая Нина Викторовна по вопросу ядерного оружия немного сгущает краски. Если посмотреть список участников команды Манхеттенского проекта, то две трети научных кадров там – эмигранты из Европы, беженцы от злодея Адика. У коренных, с позволения сказать, уроженцев Североамериканских штатов ума хватало только на администрирование материальными ресурсами. Если мы действительно не допустим тут ничего подобного нашей собственной истории, когда интеллектуалы Старого Света волнами спасались от преследований и неустройств за океан, то с научным развитием у североамериканцев будут иметься определенные затруднения. Они ведь и в наше время тоже выезжали на эмигрантах.
– Зато мы приложим все возможные усилия, чтобы у Континентального Альянса ракетно-ядерный меч появился как можно скорее, – сказал император Михаил. – Мы в общих чертах знаем, насколько это важно, владеем информацией о людях, способных это сделать, и обладаем первичными научно-техническими знаниями. А дальше дело только в постановке задачи и в финансировании. Думаю, как только это оружие будет готово, мы вынудим янки к капитуляции, не останавливаясь перед демонстративным применением самого страшного оружия в мире… – император вздохнул. – Думаю, что это случится еще при нашей жизни, а уж наши дети точно будут погружены во все это по самые уши.
– Кстати, герр Ларионов, говоря «Адик», вы имеете в виду некоего Адольфа Гитлера, уроженца Австрии, сейчас примерно девятнадцати лет от роду? – немного невпопад спросил кайзер Вильгельм.
– Да, ваше королевское величество, именно его, – подчеркнуто корректно ответил адмирал Ларионов.
Подкрутив ус, кайзер сказал:
– Еще тогда, когда Вена только стала германским городом, русский император сообщил мне, что в числе миллионов моих новых подданных есть один такой, который в вашем мире ужасающими преступлениями опозорил честное имя немецкой нации. После этого кузен Михель предложил мне разобраться в этом деле самому. Мол, молокососу всего девятнадцать лет, и в будущем он может стать тем ужасающем чудовищем, а может и не стать. О да, это был жест доверия, который еще больше укрепил наш союз. Ведь герр Тамбовцев мог прислать в Вену специальных людей, которые сделали бы так, что с юным засранцем произошло что-нибудь непоправимое, но вполне естественное. Например, он упал бы головой в реку, отравился вчерашними колбасками или некачественным пивом. В летнее жаркое время бывает и не такое. Но вместо этого Михель объясняет мне, в чем дело, и говорит, разберись сам. Тогда я приказал произвести негласное расследование. Да. Несколько агентов тайной полиции выехали на место. Один из них, весьма обаятельный молодой человек, голубоглазый блондин, свел знакомство с главным фигурантом, а другие опросили его знакомых и школьных соучеников. Результат весьма показательный. Все его знакомые, в том числе и наш агент, говорят, что этот молодой человек буквально сочится злобой, направленной на весь мир. Он ненавидит все вокруг, и эта ненависть никак не связана с его неудачами на художественном поприще. Она была у него с самого юного возраста. Исходя из этого доклада, я думаю, что этот человек неисправим, и предлагаю принять совместное решение о его судьбе. Ведь от его действий в конечном итоге более всего пострадали Россия и Германия. Я бы бросил этого мерзавца в тюрьму Моабит и навсегда забыл о его существовании. Какое твое слово, брат мой Михель?