– Вы вряд ли знаете этого человека…
– Имя!! – рявкнул я.
– Если я назову имя, то смогу надеяться на ваш здравый разум и снисхождение…
– Ты еще торгуешься с нами, скотина ржавая?? – возопил Смола, и в это же мгновение Фролов резким движением подхватил с земли автомат и дал очередь. Ствол был так близко от моего лица, что я ощутил жар пламени и тугие толчки воздуха.
Я отреагировал мгновенно, и в следующую секунду Фролов уже был оглушен сильным ударом приклада винтовки в лицо.
Смола сидел на земле, прижимая руку к боку, и бормотал:
– Как глупо, командир… Не хочу смотреть… Не верю…
Я кинулся к нему, задрал длинный подол серой афганской рубахи. Пуля прошла навылет. Трудно сказать, задела печень или нет. Крови много… Я оторвал от рубахи широкую ленту и перевязал Смолу.
Слишком большой ценой досталась нам эта победа. Этой ценой оплачены наши ошибки и проколы, наши обиды и ссоры. И, смею надеяться, моя жестокость…
Я рывком поднял Фролова на ноги. Он шел, словно пьяный, спотыкаясь и падая. Ноги едва держали его. Взгляд плыл. Губы корежила гримаса, похожая на усмешку.
Я затолкал его в сарай, повалил на мешки с наркотой. Открыл канистру и вылил ее. Потом вышел и запер за собой дверь за замок.
Горящую зажигалку я кинул в маленькое, похожее на бойницу, окошко.
ГЛАВА 36
Когда я выйду на пенсию, я буду писать мемуары. И тогда я во всех красках распишу наш обратный путь.
Я напишу о том, как мы хоронили лейтенанта Дэвида Вильсона, как я рыл могилу недалеко от бастиона, а Остап на клочке бумаги писал по-английски записку с изложением всех недавних событий. На ней же он нарисовал схему с указанием мест захоронения убитого талибами Патрика Джонсона и застреленного в результате трагической ошибки сержанта ВДВ России Сергея Удальцова. Эту записку я положил лейтенанту в нагрудный карман и закопал его. Сверху могильного холма поставил бочку, на которой куском известки написал DAVID WILSON и ниже – дату и время его смерти.
Если в старости у меня не откажет голова и я смогу вспомнить эти дни, я распишу, как мы мчались на угнанном джипе через Среднюю Азию, прорываясь через пограничные посты и блоки; я в деталях опишу, как в казахском поселке глубокой ночью разыскивал врача и как умолял его помочь Смоле, у которого начался сильный жар. Я расскажу вам про оренбургские степи и местных гаишников, пытавшихся остановить меня за превышение скорости. Я расскажу про самарский военный аэродром, где мне пришлось стрелять в воздух, чтобы заставить экипаж «Ан-10» загрузить раненых ребят и лететь с нами в Москву.
Должен вам сказать, это были чудесные приключения, наполненные неуемной жаждой жизни.
А закончилось все в Москве, бурной попойкой в коридоре госпиталя. Об этом я должен рассказать чуть подробнее. Из аэропорта «Чкаловский» я отправил Смолу в госпиталь в сопровождении приехавшей встречать меня Милы. Смола хоть и был в сознании, но жаловался на сильную боль в боку. Вдвоем с Остапом (как были – в американской форме, со страшными небритыми рожами, с пятнами крови на форме) поехали в Центральный дом журналиста. Пресс-конференция была в самом разгаре, и в зал нас, разумеется, не пустили охранники.
Я объяснил, что Владимир Владимирович будет очень рад нас видеть.
Не уверен, что это было правдой, но довод, как ни странно, сработал. Охранник, связавшись с кем-то по рации, кивнул и открыл перед нами дверь.
Мы с Остапом вошли под свет софитов. Журналисты с видеокамерами, фотоаппаратами, диктофонами и блокнотами одновременно повернули лица в нашу сторону, отчего громоздкий Остап, не привыкший быть в центре внимания, остановился, словно наткнулся на невидимую преграду, и густо покраснел. Мне пришлось несильно стукнуть его по почкам, чтобы мобилизовать всю его храбрость и принудить идти дальше.
В противоположном конце зала, на фоне сиреневой стены с крупной надписью «Альфа-новости» стоял выгнутый дугой стол, за которым скрытые частоколом микрофонов сидели Владимир Владимирович и еще двое здоровых и узколобых мужлана. Владимир Владимирович, сверкая лысиной, отвечал на только что заданный вопрос и смотрел куда-то в глубь зала:
– Вы спрашиваете, есть ли у нас доказательства того, что американцы начали уничтожать крупнейшие склады с героином? Докладываю: доказательства будут с минуты на минуту. Тем не менее наша сторона уже выразила американцам глубочайшую признательность за проявленную принципиальность в вопросе борьбы с наркоторговлей…
Здесь он сделал эффектную паузу и перевел взгляд на нас с Остапом. Должен сказать, что владел собой Владимир Владимирович прекрасно. Я не смог разглядеть на его лице даже тени недовольства или тревоги. Напротив, оно вспыхнуло здоровым восторгом, глаза заблестели, руки естественно взмыли вверх.
– А вот и обещанный вам сюрприз! Господа! Позвольте представить вам группу спецназа ВДВ под командованием майора Андрея Власова. Эти люди были отправлены в Афган именно с целью сбора доказательств, что склад взорван американцами… Поприветствуем героев!
Раздался дружный вой и аплодисменты. Заработали видеокамеры. Защелкали фотоаппараты. Вспышки слепили нас, как разрывы осветительных ракет. К моему лицу подплыла овальная мочалка на длинном телескопическом шесте с надписью «УРА-Новости». Со всех сторон посыпались вопросы:
– Скажите, пожалуйста, сколько килограммов героина было уничтожено на ваших глазах?
– Вы встречали сопротивление талибов?
– Можно ли утверждать, что у нас с американцами наладились настоящие союзнические отношения в области противодействия наркоторговле?
Журналисты обступили нас плотным кольцом. Мне показалось, что Остап сейчас упадет в обморок. Мужлан, который сидел рядом с Владимиром Владимировичем, протиснулся к нам, взял меня под руку и потащил к столу.
– На вашей одежде пятна крови? Или это краска? – кричали нам в спину.
– Вас только двое. А где остальные?
– Сколько еще складов американцы планируют уничтожить?
Я взял под локоть Остапа. Тот уже еле передвигал ногами. Могучий спецназовец, не знающий страха в бою, до смерти стеснялся тощих девчонок с диктофонами и задротов с фотокамерами.
Мужланы уступили нам место рядом с Владимиром Владимировичем. Тот, сияя улыбкой, протянул нам руку, но мы от пожатия уклонились, что не преминули запечатлеть на свои камеры журналисты.
– Обещаю вам звания Героев России и депутатские кресла в Думе следующего созыва, – шепнул он нам, перегнувшись через стол и столкнув на пол несколько микрофонов.
– За что такая честь? – уточнил я.
– Если ты подтвердишь тот факт, что это сделали американцы, то отлаженная коррупционная машин даст сбой, – шептал Владимир Владимирович, продолжая сверкать лысиной и зубами. – Наша наркомафия сдохнет от злости, когда узнает, что американцы начали уничтожать их товар. И мафия тотчас ликвидирует человека за Красной Стеной, через которого платила дань американским лоббистам. А лобби, коль им больше никто платить не станет, прикажет своей армии: уничтожайте! И поток наркотиков в Россию резко упадет. Мы делаем святое дело, парни!
– Нет, не так, – возразил я. – Вы лжете. Вы все это задумали только ради того, чтобы занять место убитого человека за Красной Стеной. Вы пообещаете наркомафии, что американцы больше не тронут склады. И мафия понесет деньги вам. Миллиарды долларов…
– Господа! – вдруг громко возмутился патлатый мужичок с тощим задом и обвисшими джинсами, пристраивая на плече видеокамеру, словно гранатомет. – Долго вы будете там шептаться? Вы не отвечаете на наши вопросы! Что происходит? Это безобразие!
– А Кондратьев узнал об этих ваших планах, поэтому вы убили его, – довершил я уже едва ли не в полный голос, отчего Владимир Владимирович чуть шевельнул бровями и исподлобья кинул взгляд в зал.
– Я очень боюсь людей, – произнес он, глядя прямо мне в глаза, – которых нельзя купить… Запомни, майор: вы не проживете и пяти минут после выхода отсюда…
Он повернулся к мужлану, что-то шепнул ему. Мужлан кивнул и вышел из зала. Владимир Владимирович откинулся на спинку стула, поднял руку и объявил:
– Продолжаем, господа! Пожалуйста, вопрос!
Но было хорошо заметно: Владимир Владимирович уже не владеет собой так хорошо, как при нашем появлении.
Я коснулся плечом плеча Остапа, моего верного боевого друга.
– Страшно? – спросил я.
– Да. Очень, – признался он. – Быстрее бы на улицу…
Он все понял. Он знал, что нас ожидает за дверями зала. И все же под пулями ему было комфортнее, чем под прицелами объективов.
– Вообще-то склад взорвали мы, группа спецназа ВДВ России, – начал я отвечать на вопрос. – А помогал нам только один американец – лейтенант Дэвид Вильсон. В этом бою он геройски погиб…
Я говорил все громче и быстрее, замечая, как стремительно меняется настроение в зале, как затихают разговоры, как все вокруг погружается в напряженную тишину, прерываемую лишь щелчками затворов и фотовспышек. Журналисты медленно впадали в состояние шока. Я никогда не был силен в ораторском искусстве, но сейчас слова словно сами выплескивались из меня, и я говорил громко, ровно и уверенно, и не сдерживал эмоций, и не подбирал печатных выражений. Когда я начал говорить о черной роли Владимира Владимировича и его приспешника Фролова во всей этой истории, одной немолодой журналистке стало плохо, и она едва не упала в обморок. Владимир Владимирович криво улыбался, пытаясь сохранять хладнокровие. Один раз он попытался возразить, схватил первый попавшийся микрофон и сказал: «Это еще надо доказать!», но микрофон оказался отключенным, и этих слов никто не услышал.
Под конец пресс-конференции лысина Владимира Владимировича приобрела малиновый оттенок. Он уже не пытался возражать, лишь сидел с вымученной натянутой ухмылкой, представляя, должно быть, как будет кромсать нас на кусочки во дворе Дома журналиста.
Я встал, поблагодарил журналистов за крепкие нервы, якобы нечаянно опрокинул бутылку с минералкой на Владимира Владимировича и объявил: