У Бориса мелькнула в голове неизбежная в таком раскладе мысль: может, нужно немедленно ликвидировать Абдуллу? Ведь он, получается, не только лично ему, Глинскому, опасен, но и всем остальным. Операция «Виола» – единственный шанс для всех, и если она сорвётся…
Абдулла будто почувствовал что-то, ворохнулся, будто воробей, вздохнул прерывисто:
– Товарищ ста… Николай… Вы не думайте, я вас не выдам… Просто… Ну придумайте что-нибудь. Вы же умный! Вы же их всех хитрее и умнее! Вы же тут не просто так, а чтоб нас всех спасти, да?
– Да тихо ты! Был бы умным – тут бы не сидел, сопли бы тебе не подтирал… Дай подумать…
Под горестное сопение Гафара думалось тяжело. А придумывать что-то было надо.
«Это он так говорит, что не выдаст. А как там на самом деле с утра обернётся – Аллах знает. Дрогнет душа у пацанёнка – и всё, прощай, Родина… Ну а что делать-то?
Допустим, задушу я его. Жалко, конечно, пацана… Нашёл приключений на свою жопу… Ну, допустим, кончу я его… И что мне утром Азизулле говорить? Как объяснять про покойника? Сказать, что он напал на меня и попытался изнасиловать? Азизулла, конечно, редкий мудак, но в такой бред не поверит… Скорее поверит, что я своего „бачу“ убил из ревности… В тоске перед разлукой…»
Борис молчал, угрюмо щурил глаза, вглядевшись в темноту, будто надеялся увидеть там какую-то подсказку. Абдулла сидел тихо, как мышонок.
«Можно, конечно, этому Гафару сердце остановить. Как там Василь Василич учил… Следов никаких не будет… Умер во сне… Или дать Абдулле „особый комочек“, по специальному рецепту сделанный… От него он тоже не проснётся… Но «духи» по-любому что-то заподозрят. Заподозрят и чего-нибудь со мной сделают нехорошее. Хорошее они вообще делать не умеют… Козлы сраные… Убить-то, может, и не убьют, но на цепь посадят… И хрен я что с этой цепи передам заскучавшей Родине… Стоп. Родина.
Родина ждёт… А может, Гафар – этой мой шанс? Может, Аллах послал „союзничка“?
Если передать сигнал с ним… Риск, конечно, авантюра… Но тут по-любому всё – авантюра. Не рискнёшь – ни хрена и не сделаешь. Можно просто сдохнуть в этом долбаном Бадабере… Если Гафар – мой шанс, как его вывести из лагеря?.. И времени совсем нет… Думай, „товарищ Абдулрахман“, думай!»
Внезапно на Глинского снизошло что-то вроде озарения. Он сначала отбросил эту мысль, как совершенно безумную, но потом вернулся к ней, прокрутил, так сказать, в голове с разных сторон…
«Авантюра, конечно… Но что ещё остаётся? Кто не рискует, как известно, тот сидит дома и на войну не ездит. Может, и сработает…»
Борис взял Абдуллу за плечо:
– Так, Гафар. Слушай меня внимательно: от того, как ты всё запомнишь и сделаешь, будет зависеть и твоя жизнь, и моя, и вообще… всех…
– Клянусь Аллахом…
– Да погоди ты со своим Аллахом! Слушай внимательно: завтра Парван собирается на водовозке в город. Что-то в городе ему надо, а на обратном пути собирался как раз воды залить, там кончилась. Водовозка часто глохнет, там, похоже, и тумблёр, и свечи… Неважно… Я обещал Парвану с утра перед выездом посмотреть – чтоб он в дороге не заглох. Ты держись где-нибудь поблизости. Я, когда в мотор полезу, Парвана отвлеку, покажу ему там какую-нибудь «бяку-каку». А ты сразу запрыгивай в люк. Незаметно только, иначе… Сам понимаешь, не маленький.
Если доберешься до Исламабада, запомни адрес: Рамна, 4. И читай суру «корова», всем читай и никуда не уходи… Скажешь, что ты русский, советский… Если не дойдёшь – запомни номер телефона, который я тебе скажу… Постарайся хотя бы позвонить – и только «корову» читай, и всё… Помнишь «корову»?
– Помню…
– Ничего, я тебе ещё напомню, мы с тобой всё отрепетируем… И запомни, Гафар, если всё пройдет как надо – я тебе слово даю, никаких неприятностей на родине у тебя не будет. Будет орден, почёт и уважение. Тебе и твоей семье. Слово даю.
– Слово офицера?
– Да. Слово офицера.
– Аллахом клянусь, я всё сделаю…
– Хорошо. Я тебе верю. Давай-ка «корову» повторим, а потом начнём телефонный номер запоминать: первые три цифры – начиная с трёх, каждая на единицу больше, потом – раз-два-три, а с седьмой цифры, она, кстати, семь, – каждая из трёх на единицу меньше. Схватил? Тут за ошибку в любой цифре такая цена…
В эту ночь они практически не спали – да какой тут сон? Забылись почти перед рассветом, и почти сразу же их разбудил призыв на утренний намаз. Глинский даже обрадовался пронзительному крику муэдзина: в коротком сне к нему опять приходил зеленоглазый «англичанин», он усмехался и впервые что-то сказал, только непонятно, что именно, – губы шевелились, а звука не было…
Борис вытер пот со лба, отходя от кошмара, и выругался про себя: «Что ж ты, сука, теперь всё время ко мне по ночам шляться будешь? Не сидится тебе в раю… или где ты там… Мне что, каяться перед тобой? Не дождёшься… Не я б тебя – ты б меня завалил и небось не каялся бы…»
После утренней молитвы всё пошло своим чередом. Покупатели Абдуллы приехали в раздолбанной «тойоте» с предвыборным плакатом на дверце. Гафара переодели дервишем и посадили у стены на корточки. Сами покупатели вместе с Азизуллой куда-то ушли, наверное, туда, где можно было спокойно и без лишних глаз поторговаться. Абдулла сидел смирно и дрожал всем телом. Потом к воротам подъехала водовозка, за рулем которой сидел хмурый, невыспавшийся Парван. Мастери сразу подбежал к нему, деловито поднял капот, начал копаться в моторе, привычно для всех ругаясь. Парван зевал и потягивался, злясь на Мастери, который всё хотел ему что-то показать в двигателе… Привязался, как репей просто. Ну заглянул «прораб» с умным видом в мотор, потаращил немного глазки. Разумеется, не понял ни черта, но несколько раз важно кивнул…
Охранники, те, что сидели за пулемётами на вышках, тоже толком ещё не проснулись. Да к тому же один – Мансур, который мучился животом и всё время бегал к выгребной яме…
Никто не заметил, как в люк водовозки скользнула маленькая, щуплая фигурка.
Когда машина выезжала из ворот крепости, Мастери развеселил охранников: он споткнулся и упал, рассыпав свои инструменты. Охранники долго смеялись, слушая, как он ругается…
То, что Абдулла сбежал, моджахеды поняли не сразу. Сначала они просто искали его по всем углам и думали, что кто-то решил с «бачой» поразвлечься. «На посошок», так сказать. Когда же до Азизуллы «дошло»… Он словно с цепи сорвался. Орал, будто резаный. Шмон устроили не только в крепости – аж по всему лагерю. Охранники носились, как тараканы ошпаренные, и лишь благодарили Аллаха за то, что майор Каратулла уехал на несколько дней в Исламабад по каким-то своим делам.
Разумеется, взяли за шиворот и Мастери, но тот сразу «дурака включил» – мол, делов никаких не знаю, сами своего «бачу» ищите, где хотите… Даже возмущаться стал, за что тут же заработал от Азизуллы стеком по роже… И не один раз, кстати… Три дня «духи» бесновались. И все эти три дня Глинский молился, чтобы у Гафара всё получилось. Борис уже и сам не понимал, Богу он молился или Аллаху или им обоим одновременно…
С каждым новым днём в его душе крепла надежда…
Но на четвертый день Абдуллу привезли в лагерь – избитого, связанного, как барана…
…Посмотреть на показательную экзекуцию согнали всех пленных. Особенно старался хазареец Юнус с вонючим ртом – он лично для начала выбил ногой Гафару все зубы, а потом…
Борис молча смотрел на этот кошмар потухшими глазами и взгляд не отводил. Вскоре уже Абдулла даже не кричал, а как-то отчаянно надсадно выл – дико, страшно, на одной ноте… Но Глинского он так и не выдал.
А потом Юнус вырезал Гафару язык – и тут же скормил его лагерным собакам…
Однако насмерть парня всё же не забили – по непонятным причинам. Азизулла внезапно остановил расправу. Кто знает, может, хотел дождаться возвращения Каратуллы и предоставить ему право решать, как поступить с беглецом-предателем дальше?
Абдулла, всё так же воя, сумел лишь доползти до выгребной ямы, постоянно сплевывая кровь…
К нему подошел «хирург» Юнус и, видимо, сделал что-то, чтобы парень не истёк кровью и не захлебнулся ей – что именно, Борис не увидел за широкой спиной хазарейца. Да он, честно говоря, и видеть не хотел…
Потерявшего сознание Абдуллу так и оставили валяться у выгребной ямы, запретив остальным пленным к нему приближаться.
Честно говоря, Глинский был уверен, что паренек до следующего рассвета не доживёт. Но, видимо, в этом тщедушном теле ещё оставалась какая-то первобытно-дикая тяга к жизни. Даже к такой жизни…
Гафар бредил и стонал в забытьи более двух суток. На третьи он очнулся и даже смог пройти несколько шагов, прежде чем упал. Даже Юнус удивился его кошачьей живучести. Всё это время Глинский буквально с ума сходил от неизвестности. Поговорить с Абдуллой Борис смог лишь через неделю после его страшного возвращения в крепость, хотя, конечно, разговором их общение можно было назвать с очень большой натяжкой. Гафар мог только мычать, кивать, отрицательно трясти головой да чертить пальцем в пыли цифры. Тем не менее он смог передать Мастери самое главное – дойти он не дошёл, но позвонил. Борис много раз переспрашивал, правильно ли он его понял. Гафар, превратившийся в маленького старичка, упрямо кивал. Вот только Борис не очень понял, откуда он позвонил, – по его кивкам, мычанию и каракулям на земле выходило, что из полиции. Полицейские его задержали, приняли за дервиша и поначалу дали даже позвонить… Гафар вроде «корову» в трубку прочитал, но не до конца, что ли… Но больше половины. А потом уже полицейские заподозрили что-то не то и передали паренька контрразведке. Там он, разумеется, сказал всё – и кто он, и откуда… Но Бориса вроде бы не выдал, стоял на своем, мол, испугался продажи и убежал, случай подвернулся…
И Глинский поверил, что Абдулла не врёт. Ну нельзя так врать с вырезанным-то языком и едва не отправившись на тот свет в диких муках… И к Борису вернулась пусть робкая и слабая, но всё равно вернулась надежда… Надежда на то, что его операция вступила в завершающую фазу. Он, капитан Глинский, сделал всё, что мог. И что не мог – тоже. И он выполнил свое задание… Теперь нужно было набраться терпения и ждать. Ждать и верить…