Неудивительно, что Александр выбрал второй путь. Покорение Финикии происходило быстро и «безболезненно» — до тех нор, пока македоняне не приблизились к Тиру. Впрочем, даже существенная потеря темпа — осада Тира растянулась на семь месяцев, притом, что на покорение всей Малой Азии ушло полтора года, — казалась малозначащей в сравнении с достигнутым благодаря захвату побережья стратегическим преимуществом.
Город Тир был крупнейшим из всех финикийских прибрежных поселений. Господствуя над побережьем в районе современного Ливана, он представлял собой средоточие морских торговых путей и оставался последней базой персидского флота в Средиземноморье. Кроме того, через Тир шло снабжение военным снаряжением Кипра и Спарты — то есть тех греков, которые еще осмеливались открыто враждовать с Александром. Иными словами, подчинение Тира диктовалось и стратегическими, и экономическими соображениями.
Еще по дороге к Тиру Александр встретил делегацию жителей города во главе с сыном царя Аземилка (сам царь вместе с кипрскими царьками находился при персидском флоте). Эта делегация от имени тирийцев выразила покорность Александру и заранее согласилась на все его предложения.
Тир располагался «на суше и на море»: старый город (Палетир) находился на берегу, а новый, обнесенный крепостными стенами, — на острове в полутора километрах от материка. Божеством-покровителем Тира считался финикийский бог Мелькарт, которого греческая традиция отождествляла с Гераклом[48]. Именно Мелькарт, точнее — желание Александра почтить своего божественного предка и нежелание тирийцев удовлетворить эту просьбу, стало «яблоком раздора» и формальным поводом к осаде города.
По сообщениям античных историков, Александр попросил разрешения принести жертву Гераклу-Мелькарту в храме нового города, на что тирийцы предложили царю совершить жертвоприношение в Палетире: ведь Александр наверняка войдет в город не один, а в сопровождении армии, чего они, стремясь сохранить нейтралитет, никак не могут допустить.
Разумеется, жертва Гераклу и в самом деле была только благовидным предлогом со стороны македонского царя. Что касается тирийцев, уже в древности их ответ трактовался как двуличный: Арриан говорит, что они продолжали сомневаться в исходе войны между македонянами и персами, а Диодор прямо заявляет, что тирийцы рассчитывали «услужить Дарию, приобрести прочную его благосклонность и получить богатые дары за свою услугу: отвлекая Александра длительной и опасной осадой, они давали Дарию возможность спокойно готовиться к войне». Мало того, тирийцы убили послов Александра и сбросили в море их тела.
Поведение тирийцев вынудило Александра приступить к осаде города — осаде, которой суждено было стать хрестоматийным образцом полиоркетики (осадного искусства). Перед началом осады, на военном совете, Александр произнес речь, в которой обрисовал текущую военно-политическую ситуацию и варианты ее развития:
«Друзья и союзники, нам опасно предпринимать поход на Египет (на море ведь господствуют персы) и преследовать Дария, оставив за собой этот город, на который нельзя положиться, а Египет и Кипр в руках персов. Это опасно вообще, а особенно для положения дел в Элладе. Если персы опять завладеют побережьем, а мы в это время будем идти с нашим войском на Вавилон и на Дария, то они, располагая еще большими силами, перенесут войну в Элладу; лакедемоняне сразу же начнут с нами войну; Афины до сих пор удерживал от нее больше страх, чем расположение к нам. Если мы сметем Тир, то вся Финикия будет нашей и к нам, разумеется, перейдет финикийский флот, а он у персов самый большой и сильный. Финикийские гребцы и моряки, конечно, не станут воевать за других, когда их собственные города будут у нас. Кипр при таких обстоятельствах легко присоединится к нам или будет взят запросто при первом же появлении нашего флота. Располагая на море македонскими и финикийскими кораблями, и присоединив Кипр, мы прочно утвердим наше морское господство, и тогда поход в Египет не представит для нас труда. А когда мы покорим Египет, то ни в Элладе, ни дома не останется больше ничего, что могло бы внушать подозрение, и тогда мы пойдем на Вавилон, совершенно успокоившись насчет наших домашних дел. А уважать нас станут еще больше после того, как мы совсем отрежем персов от моря и еще отберем от них земли по сю сторону Евфрата».
В этой речи обращает на себя внимание неоднократное упоминание Египта — страны, которая издавна вела торговлю с Грецией и, наравне с Причерноморьем, обеспечивала хлебом Афины. По всей вероятности, помимо «замыкания» береговой линии своих личных владений в восточном Средиземноморье, Александр поставил перед собой цель окончательно усмирить Афины, взяв под контроль обе морские торговые коммуникации — Геллеспонт и Египет.
Но вернемся к Тиру.
Поскольку флот у македонян фактически отсутствовал, а твердыня Тира располагалась на острове, Александр принял решение выстроить между материком и островом дамбу, чтобы поставить на ней осадные машины. По приказу царя были согнаны жители окрестных поселений: они разрушили постройки Палетира и стали скатывать камни в воду; одновременно македоняне строили плоты и осадные башни, дерево для которых добывали в Ливанских горах, чередуя рубку леса со стычками с «дикими арабами». Возведение дамбы шло достаточно споро, пока она не приблизилась к острову на расстояние полета копья: с этого момента работы замедлились, так как осажденные принялись забрасывать строителей дамбы копьями с городских стен и с легких судов, предпринимавших вылазки из Сидонской и Египетской гаваней[49]. Чтобы защититься от копий, македоняне выдвинули на край дамбы две осадные башни, покрытые шкурами; внутри башен находились лучники, отстреливавшие вражеских копьеметателей. Тогда тирийцы снарядили большой корабль, начинили его трюмы смолой, серой и соломой, при попутном ветре подогнали к дамбе и подожгли. Пламя мгновенно перекинулось на башни, а ветер, вдобавок, усилился, и к вечеру начался шторм, который прорвал дамбу.
Осада Тира.
Александр тем временем, оставив командовать Пердикку и Кратера, отправился покорять окрестные арабские племена гор Антиливана, что заняло около десяти дней. Вернувшись и узнав о случившемся, он приказал строить дамбу заново, на сей раз, перемежая камни целыми деревьями, ветви которых, цепляясь друг за друга, удерживали бы постройку. Как пишет Курций, «бросали в море целые деревья с огромными ветвями, сверху заваливали их камнями, потом опять валили деревья и засыпали их землей; на все это накладывали новые слои деревьев и камней и таким образом скрепляли все сооружение как бы непрерывной связью. Но и тирийцы усердно создавали все, что можно было придумать для затруднения этих работ… они, незаметно скользя по воде, проникали до самого мола, зацеплялись крюками за торчащие из воды ветви деревьев, тянули их на себя; если они подавались, то увлекали за собой в глубину моря много другого материала; затем без труда сдвигали освободившиеся от нагрузки стволы и ветви деревьев, а при разрушении основания и все сооружение, державшееся на раскидистых ветвях деревьев, рушилось вслед за ним». Одни строили, другие разрушали, ситуация становилась патовой — и тут Александр получил донесение о том, что в Сидон прибыл финикийский флот.
Расчет Александра оказался правильным: как только финикийские города перешли под власть македонян, и тем самым возникла угроза Кипру, финикийцы и киприоты покинули Фарнабаза и поспешили присоединиться к Александру. В Сидоне собрались 80 финикийских триер, 12 кораблей с Родоса, 13 триер из Малой Азии и одна македонская пентера. Кипр предоставил 120 кораблей. Таким образом, новый македонский флот почти втрое превосходил численностью флот Тира, составлявший 80 кораблей. В Сидон же пришли и набранные в Греции наемники — до 4000 человек.
Военная техника македонской армии.
Разместив пехоту на кораблях, Александр отплыл из Одона к Тиру. Появление македонского флота заставило тирийцев забыть о вылазках и перейти к глухой обороне. Одна часть македонских кораблей блокировала гавани, потопив при этом три вражеских триеры, а другая охраняла дамбу. Под прикрытием флота на дамбе установили вновь осадные башни, катапульты и тараны, кроме того, метательные орудия расположили и на палубах кораблей. «Пассивная фаза» осады закончилась, македоняне приступили к разрушению городских стен.
Чем явственнее вырисовывалась перспектива падения города, тем изобретательнее становились тирийцы: они перерезали якорные канаты македонских кораблей (так продолжалось до тех пор, пока македоняне не заменили канаты цепями), бросали в море камни, затрудняя кораблям Александра подход к стенам (эти камни извлекали со дна при помощи веревочных петель), баграми и крючьями стаскивали македонских воинов с осадных башен, лили на головы осаждающих кипящие нечистоты и раскаленный песок, установили на стенах вращающиеся колеса, которые ломали вражеские стрелы или отбрасывали их в сторону, а под камни, выпущенные из палинтонов (камнеметов), подставляли кожаные мешки, набитые водорослями.
Если исходить из того, что Тир сражался за Дария, упорство тирийцев не поддается объяснению. Но если принять во внимание, что Тир, номинально входивший в состав Персидского царства, пользовался известной автономией (местное самоуправление, чеканка собственной монеты, значительный доход от морской торговли), становится понятно, что тирийцы отстаивали собственную независимость. Вдобавок они рассчитывали на помощь Карфагена — тирийской колонии в Северной Африке, куда еще в начале осады отправили часть женщин и детей.
Когда же карфагеняне сообщили, что не смогут помочь, жители Тира решили напасть на македонский флот — ведь без поддержки флота осада вновь перешла бы в «пассивную фазу». Вылазку предполагалось организовать из Сидонской гавани, которую блокировали корабли под командованием Кратера и кипрского царя Пнитагора (Египетский порт блокировали финикийцы, а командовал ими сам Александр). Выждав, когда кипрские матросы отправятся на берег за водой и провиантом, тирийцы вышли из гавани на трех пентерах, трех тетрерах и семи триерах. Им удалось потопить три корабля, но тут подоспел Александр на македонской пентере, которую сопровождали пять триер. Морской бой получился скоротечным и неудачным для осажденных: они потеряли до половины кораблей, участвовавших в вылазке.