амедлила отпасть от Македонии. Почуяв запах крови, возмутились иллирийцы и фракийцы; в самой Македонии — в горных районах — вспыхнул бунт, который возглавил Александр Линкестиец, правитель области, лишь сравнительно недавно присоединенной Филиппом к македонскому царству. Антипатр, наместник Филиппа, отступал к Пелле.
Ситуация требовала немедленных действий. Оставив в Малой Азин Птолемея с воловиной армии, Филипп поспешил вернуться в Элладу. Во Фракию царь отправил Пармениона: опираясь на гарнизоны Херсонеса Фракийского и Кардии (эти города оставались верными македонскому царю), тот должен был усмирить восставших. А сам Филипп, в который уже раз, прибегнул к тактике непрямых действий: он посадил свой отряд на захваченные у персов в Милете корабли и, пользуясь благоприятными, попутными ветрами[60], пересек море и неожиданно напал на афинскую гавань Пирей, где стоял греческий флот.
Внезапное возвращение Филиппа произвело на греков ошеломляющее впечатление. Захваченные врасплох, в мгновение ока лишившиеся своего флота, на который они возлагали особые надежды (флот Афин по праву считался сильнейшим в Элладе), афиняне сдались, а следом за ними покорились и Беотия с Фокидой. Когда весть о высадке Филиппа достигла греческой армии, стоявшей на реке Галиакмон, наемники разбежались; только спартанцы, которых возглавлял царь Агис, решили продолжать борьбу. Они повернули навстречу Филиппу; осенью 335 г. до н. э. у фессалийского города Фарсал произошло сражение, в котором спартанский отряд был разгромлен Филиппом, успевшим к тому времени значительно увеличить численность своего войска за счет наемников и союзных контингентов из Пелопоннеса.
Пока Филипп приводил к повиновению греков, Парменион прошел вдоль фракийского побережья, отбил у фракийцев захваченные ими поселения и снял осаду с Амфиполя. Антипатр же, воспользовавшись тем, что иллирийцы вторглись в Линкестиду, вернул Македонии утраченные было территории на севере, а затем победил поочередно Линкестийца и иллирийцев. К началу 334 года Эллада и окрестные земли вновь признали над собой власть Филиппа.
На сей раз царь не стал миндальничать с бунтовщиками. Афины и Фивы лишились демократического устройства и получили македонские гарнизоны и македонских стратегов. Наиболее непримиримых патриотов казнили, прочих руководителей восстания (и среди них Демосфена) приговорили к изгнанию. Территорию Лаконики поделили между Арголидой и Мессенией, город Спарта обрел «федеральное подчинение». Летом 334 г. в Коринфе был заключен новый союзный договор, согласно которому Греция признавала свою зависимость от Македонии; этот договор давал Филиппу права абсолютного монарха на всей территории Эллады.
В Малой Азии Птолемей, сделавший своей «походной столицей» Галикарнас, успешно отражал набеги персидской конницы и даже сумел расширить пределы захваченных земель, присоединив Сирию и часть финикийского побережья до Сидона. После захвата Птолемеем Сидона персидский царь Дарий отправил посольство к Филиппу с предложением о мире. Филипп не отверг этого предложения — несмотря на то, что в греческом восстании, как явствовало из допросов, обнаружился «персидский след»: финансируя недовольство греков, Дарий рассчитывал, во-первых, заставить Филиппа отказаться от продолжения Персидского похода, а во-вторых, столкнуть Македонию с Элладой, чтобы некоторое время спустя завладеть обеими. По условиям мира македонскому царю отходили земли Малой Азии, от Геллеспонта до реки Евфрат и от Тавра до Сидона; персы также уступали Филиппу острова — Спорады, Киклады и Кипр — и соглашались не чинить препятствий торговле с финикийцами и египтянами. Филипп, в свою очередь, брал па себя обязательство не притязать на азиатские земли за Евфратом и не поддерживать антиперсидскую партию в Египте. Рискнем предположить, что Филипп отнюдь не собирайся держать слово — по это уже совсем другая история…
Что касается Александра, сына Филиппа, он оставался в Египте до тех пор, пока персы, которым больше не угрожало наступление македонян, не взялись за него всерьез. Александру удалось победить в нескольких локальных стычках, но постепенно его оттеснили к Навкратису. Убедившись в бесплодности стараний сохранить «египетский плацдарм», он покинул Навкратис и отправился на Сицилию, где предложил свой меч сиракузянам. Александр отличился в войне с Карфагеном и стал «национальным героем» Сицилии, однако когда он, опираясь на свою популярность, попытался захватить власть в Сиракузах, это завершилось для него весьма печально: заговор был раскрыт, Александра арестовали и, вместе с соучастниками, приговорили к смерти.
Узнав о случившемся, Филипп справил траур — и официально объявил наследником македонского престола своего сына от Клеопатры Архелая…
Глава IIIК пределам Ойкумены: соперник богов
Зевс между тем посылает в жилище священное Рейи
С быстрою вестью Ириду к воинственному Дионису,
Дабы он дикое племя индов надменных и дерзких
Тирсом своим из Асиды прогнал до самого моря,
Дабы могучего сына бога речного Гидаспа,
Дериадея владыку, сразил, научив все народы
Празднествам полуночным и сбору хмельного гроздовья.
Локус: Иранское нагорье, Гиндукуш, Северный Пенджаб.
Время: 330–323 гг. до н. э.
Идеология Персидского похода для всех его участников, исключая Александра и ближайшее окружение царя, заключалась в мести персам за поругание греческих святынь и освобождении ионийских городов; Александр, как уже неоднократно упоминалось, втайне лелеял мечту о собственной территории, над которой не витала бы тень Филиппа, а ближайшие сподвижники — Гефестион, Пердикка, Неарх, Птолемей — шли не столько за царем, сколько за своим другом, с которым привыкли быть вместе с детских лет: они трезво оценивали ситуацию, от них не укрылась постепенная «смена приоритетов» похода, однако они поддерживали Александра во всех его начинаниях, руководствуясь не логикой, но чувствами. Вообще, при «походном дворе» сложился этакий «кружок пассионариев», во главе которого, разумеется, стоял сам царь, заражавший своей жизненной энергией окружающих; другие члены этого «кружка» тоже несли в себе пассионарный заряд, выделявший их из общей массы, чем, кстати, объясняется тот факт, что именно они, а не кто-либо другой, поделили между собой империю после смерти Александра.
Но для остальных македонян, не говоря уже о греческих союзниках и фессалийцах, война велась за освобождение Малой Азин. Отсюда вытекало, что предел Перейдискому походу должен был положить хребет Тавра как естественная, природная граница Малой Азин. Впрочем; когда Александр повел армию на Финикию и Египет, это было воспринято с пониманием: мстить так мстить, если имеется возможность захватить персидские земли, ею нужно воспользоваться. Марш на Вавилон с последующим захватом Суз и Персеполя также укладывался в логику «похода мести»: когда-то персы, ведомые Ксерксом, разрушили Афины (480–479 гг.), а теперь объединенное войско эллинов завладело их столицами и сожгло дворец царя царей.
Чтобы сполна насладиться местью и забить последний гвоздь в крышку гроба для Персидского царства — Александр разделял кровожадный настрой своих воинов, — требовалось покончить с Дарием, который формально еще оставался царем. И Александр двинулся в Мидию.
После поражения при Гавгамелах Дарий бежал в Восточные сатрапии, где предпринял попытку собрать новое войско. Основу этого войска составили греческие наемники, сопровождавшие Дария от самых Гавгамел; их насчитывалось до 4000 человек. Кроме того, в войско входили пехотинцы, набранные в восточных сатрапиях (около 20 000), пращники и лучники (4000), царские телохранители-«бессмертные», бактрийская конница под Командованием сатрапа Бактрии Бесса (3000); ожидались еще подкрепления от племени кадусиев, обитавшего на северо-западе Мидии, у берегов Гирканского (Каспийского) моря, и от скифов — давних врагов Персидского царства, забывших о былой вражде перед лицом новой угрозы. Малое количество конницы — ударной силы персидского войска — доказывает, что Дарий и не помышлял о контрнаступлении, что все его помыслы были исключительно об обороне (правда, если бы скифы сдержали обещание и прислали подмогу, у персов появилась бы возможность для контратаки — ведь именно скифская конница в свое время разбила отряды Кира Старшего).
Вавилония и Ариана.
Когда стало известно, что подкрепления от скифов не придут, а Александр приближается к столице Мидии Экбатанам, Дарий покинул город и повел войско к Каспийским воротам, куда прежде отослал свой обоз, и дальше, в Бактрию. Арриан упоминает, что сначала Дарий намеревался дать Александру бой, но потом передумал и бежал на северо-восток. «Передумать» царя царей заставило назревавшее среди придворных недовольство. Правители восточных сатрапий (в общем-то — самовластные монархи[62]) открыто насмехались над Дарием, который оказался недостойным титула «царя царей». Дошло до того, что начальник конницы Набарзан предложил царю «на время» уступить власть Бессу, сатрапу Бактрии и побочному родственнику Ахеменидов, как единственному, кто способен дать отпор Александру. Оскорбленный Дарий отказался — и тем подписал себе, как вскоре выяснилось, смертный приговор.
По всей видимости, он по прежнему полагался на свое царское достоинство, рассчитывал, что титул и принадлежность к прославившему Персию роду Ахеменидов соберут вокруг него людей, а когда это случится, немногочисленные изменники понесут заслуженное наказание. На деле же все вышло иначе: Дарий настолько скомпрометировал себя в глазах подданных своими поражениями (заодно припомнили, что власть он получил, мягко выражаясь, не совсем законным путем), что впору было заподозрить, будто он лишился милости Ахурамазды, верховного божества иранцев и покровителя царского дома. Царская харизма Дария стремительно истончалась. «По мере отступления иранцев все дальше на восток, всплывало то, что до сих пор зрело в глубине: недоверие, подозрительность, предательство» (Ф. Шахермайр). Войско таяло: Бесс, Набарзан и сатрап Арахозии Барзаент отделились и увели с собой свои отряды. В итоге у Дария остались лишь телохранители, около 2000 лучников и — ирония судьбы! — греческие наемники, сохранившие верность своему «работодателю». В этих условиях Дарию оставалось только отступать в надежде, что враг рано или поздно прекратит погоню.