И конечно, в имперскую армию включили слонов, приведенных из Индии. Сам Александр не успел «опробовать» слонов в бою, но среди диадохов эти животные как боевые единицы были на высоком счету.
Относительно численности армии сколько-нибудь точных сведений не сохранилось, однако подсчеты потерь и пополнений, упомянутых у античных историков, позволяют предположить, что к возвращению в Персию в армии насчитывалось около 15 000 пехотинцев и 2000 всадников (македонян при этом — менее половины). «Рекрутский набор» привлек 50 000 человек — греческих наемников, малоазийской конницы, персидской конницы и пехоты. Таким образом, «доля» македонян в новой армии составляла двенадцатую часть? Однако эту армию — видимо, по инерции — еще продолжали именовать македонской…
Успешное подавление мятежа в Описе и создание новой армии — по-прежнему единственной реальной опоры имперской власти — позволяло с оптимизмом смотреть в будущее. Александр вынашивал планы «Drang nach Westen» — в Аравию, очень и очень привлекательную экономически[92], и вдоль побережья Средиземного моря к Карфагену и далее к Океану[93]. Но этим планам не суждено было осуществиться — оппозиция наконец-то сумела нанести удар.
Смерть Александра принято приписывать «беспробудному пьянству», усугубленному изношенностью организма от постоянных недосыпаний и многочисленных ран. Между тем уже античные историки — Юстин, Диодор, отчасти Курций — говорили об отравлении царя и называли организатором этого деяния Антипатра. В общем-то, версия убийства вполне обоснована: Антипатр был едва ли не последним оставшимся в живых соратником Филиппа; оставаясь в Македонии, он избежал «космополитической инъекции»; мало того, все десять лет своего наместничества он пел совершенно самостоятельную промакедонскую политику — и, что немаловажно, постоянно враждовал с царицей-матерью Олимпиадой, которая не однажды писала сыну, что Антипатр мнит себя вправе занять первое место в Македонии и Элладе и что он не раз обнаруживал свою неприязнь к царю. (Можно сказать, фактическое выделение Македонии и Эллады из состава империи происходило одновременно извне и изнутри — Александр не собирался возвращаться на родину и лишь время от времени требовал оттуда пополнений для армии, а Антипатр, наделенный всей полнотой власти, постепенно стал рассматривать эти территории как свою вотчину, не подчиненную царю и сохраняющую традиции Филиппа.) Получив приказ прибыть в Вавилон, он, вероятно, увидел в этом приказе покушение на его власть — и решил действовать.
Празднество, на котором Александру и подсыпали яд в вино, устроил некий Медий — друг Иоллая, царского виночерпия — и сына Антипатра. Иоллай поднес царю «кубок Геракла» (кубок, отличавшийся внушительными размерами), куда предварительно насыпал яд, присланный отцом. Осушив кубок, Александр громко вскрикнул и застонал. Его отнесли в постель, и на десятый день болезни царь скончался.
Эпоха Филиппа была «золотым веком» в истории Македонии, эпоха Александра — фазой надлома (Л. Гумилев) и началом падения в безвестность. Империя завершила свое существование, так и не успев по-настоящему окрепнуть — точнее говоря, так и не успев стать настоящей империей, то есть цивилизационной системой, какой много веков спустя стала империя Британская. «Разбегание» сатрапий, лишенных общей идеологии, началось еще при Александре, а его смерть только ускорила этот процесс, претворившийся в затяжные войны диадохов.
Глава IVИгры диадохов: возвращение домой
«Создали прежде всего поколенье людей золотое
Вечноживущие боги, владельцы жилищ олимпийских,
Был еще Крон-повелитель в то время владыкою неба.
Жили те люди, как боги, с спокойной и ясной душою,
Горя не зная, не зная трудов. И печальная старость
К ним приближаться не смела. Всегда одинаково сильны
Были их руки и ноги. В пирах они жизнь проводили.
А умирали как будто объятые сном…
После того поколенье другое, уж много похуже,
Из серебра сотворили великие боги Олимпа.
Было не схоже оно с золотым ни обличьем, ни мыслью.
Сотню годов возрастал человек неразумным ребенком,
Дома близ матери доброй забавами детскими тешась.
А наконец возмужавши и зрелости полной достигнув,
Жили лишь малое время, на беды себя обрекая
Собственной глупостью: ибо от гордости дикой не в силах
Были они воздержаться…»
Локус: Передняя Азия, Балканский полуостров.
Время: 323–301 гг. до н. э.
Империя Александра возникла стремительно, в считанные годы — словно вопреки позднему поэту, считавшему, что на свете нет ничего «обширней и медлительней империй»[95]; а распалась она еще быстрее — едва ли не в мгновение ока. Со смертью своего создателя — единственного человека, воспринявшего имперскую идею[96] и пытавшегося ее воплотить, — империя прекратила существование. Наследники Александра оказались в состоянии перенять только «обертку» имперской идеи, то бишь принцип самодержавия; именно этот принцип стал идеологической базой «пост-александровских» государств.
С распадом и гибелью империи произошло смещение географического центра того пространства, которое Александр выстраивал «под себя»; при Александре центром был Вавилон, а при диадохах — собственно «преемниках» — центр переместился в восточное Средиземноморье: Lebensraum, достигавший Океана, вновь «ужался» до пределов Внутреннего моря. Индия фактически отпала еще при жизни Александра, а диадохи махнули на нее рукой — не было ни сил, ни средств покорять Индию заново; лишь Селевк, вытесненный из Средиземноморья, предпринял такую попытку, но не смог закрепиться на Инде[97]. Дальние персидские провинции тоже не привлекали внимания; дальновиднее прочих диадохов оказался все тот же Селевк, воспользовавшийся ситуацией и постепенно подчинивший себе земли от Месопотамии до Арахозии. На территории Бактрии и Согдианы со временем возникло Бактрийское царство, Парфия мало-помалу превратилась в могущественную восточную державу, которая успешно соперничала с Римом… Но все это было значительно позже, а почти сразу после смерти Александра боевые действия развернулись в привычном «эллинизированном» ареале — в Греции, в Малой Азии, в Сирии и Финикии — и продолжались там около сорока лет.
Нельзя отрицать очевидного: диадохов тянуло к Элладе и к Средиземному морю. В отличие от Александра им не было тесно на родине, их не гнал прочь «дух Филиппа» и не манил Океан. Истинные эллины, выросшие в средиземноморском ландшафте, они не желали ничего иного; даже Селевк со временем распространил свои владения до Киликии и Фригии, то есть вернулся к морю. Но «малая родина» была действительно малой, особенно в сравнении с просторами погибшей империи, и никак не могла вместить всех, кто лелеял самодержавные амбиции; потому-то столь ожесточенной и столь кровопролитной была растянувшаяся на десятилетия борьба…[98]
Первый «раздел власти» состоялся сразу после смерти Александра, когда царя еще не похоронили. На военном совете присутствовали все высшие военачальники империи, кроме Кратера, который увел в Элладу ветеранов и находился в тот момент в Киликии, и Антипатра, прочно осевшего в Македонии. Остальные были в сборе — Пердикка, Птолемей Лагид, Селевк, Неарх, командир македонской пехоты Мелеагр, Эвмен, Леоннат, Лисимах, а также сатрап Великой Фригии Антигон. Мелеагр изложил на совете требование пехоты — избрать новым царем Арридея, слабоумного сводного брата Александра. Гетайры, от имени которых говорил Пердикка, настаивали на избрании царем еще не родившегося сына Александра от персиянки Роксаны. А Неарх предложил в цари сына Александра от наложницы Барсины, т. е. незаконнорожденного. После долгих споров был принят компромиссный вариант: царями провозглашались Арридей (под именем Филиппа III) и Александр IV (сын Роксаны); регентом же при обоих царях назначили Пердикку — на том основании, что именно ему, по легенде, умирающий Александр передал царский перстень со словами: «Достойнейшему»[99].
Разумеется, власть царей была поминальной, а их избрание — чисто политическим мероприятием, доказывавшим, что «дело Александра» продолжает жить и что подданные по-прежнему верпы Аргеадам. А реальную власть обрели военачальники и сатрапы: в Великой Фригии закрепился Антигон, во Фригии Геллеспонтской — Леоннат, во Фракии — Лисимах, в Египте — Птолемей, в Мидии — Пифон, в Вавилонии — Селевк, в Сирии — Лаомедон, в Киликии — Асандр, в еще не завоеванных Каппадокии и Пафлагонии — Эвмен. Македонию и — шире — Элладу — «отписали» Антипатру и Кратеру: первого назначили стратегом-автократором (верховным главнокомандующим), а второго — простатом, то есть гражданским управителем. Пердикке как регенту подчинялись все войска в Азии.
От регента сразу же потребовались решительные действия: пришло известие о новом бунте греческих колонистов в Бактрии. На подавление восстания Пердикка отправил Пифона, которого сопровождали 3000 пехотинцев и 800 всадников; сатрапы дальних (или Верхних) провинций, кроме того, прислали ему на подмогу 10 000 пехоты н 8000 всадников. Имея в своем распоряжении такую армию, уже вкусившему вольницы Пифону трудно было удержаться от соблазна расширить собственные владения. Он и не стал сдерживаться: перебив часть восставших и склонив остальных к подчинению, Пифон провозгласил себя сатрапом Верхних провинций. (Кстати сказать, так зародилось греко-бактрийское государство, впоследствии получившее известность как Бактрийское царство.)