Со смертью Арридея и Эвридики эти трое оставались единственным препятствиям на пути к македонскому престолу. И первой, безусловно, следовало устранить Олимпиаду: Александр-младший был еще слишком юн, чтобы принимать его в расчет, а персиянка Роксана, в общем-то, никому не мешала. Кассандр созвал войсковое собрание и предложил решить, как поступить с Олимпиадой. Собрание приговорило царицу-мать к смерти; родственники тех ста человек, которых она приказала казнить, побили Олимпиаду камнями.
Фактически в Македонии произошла смена правящей династии. Род Аргеадов уступил роду Антипатра; впрочем, Кассандр, чтобы утвердить свои права на престол, женился на побочной дочери Филиппа Фессалонике. Он пока не осмеливался именовать себя царем, но чувствовалось, что ждать этого недолго — всего лишь до того момента, как уйдет из жизни Александр-младший…
Почти одновременно с Олимпиадой сложил голову и Эвмен, которого все еще продолжали считать последней опорой царского дома. Этот грек из Кардии, бывший личный секретарь Александра Великого, единственный среди диадохов воевал не за собственное благополучие — за семь лет непрерывных войн он так и не удосужился закрепить за собой хотя бы часть отвоеванной территории, — а за идею. Вдохновляемый призраками прошлого, он, в конце концов, был ими предан: «идеализм» оказался растоптанным грубой реальностью.
Весной 318 года, приблизительно в то время, когда Полисперхонт двинулся в Грецию, дабы заставить эллинов исполнять манифест об автономии, Эвмен покинул Киликию с отрядом в 10 000 пехотинцев, в числе которых были и аргираспиды, и 2000 всадников. Вместо того чтобы поспешить на помощь Полисперхонту, Эвмен нанес удар в тыл Птолемею — занял приморские города Финикии, рассчитывая, видимо, переправиться в Элладу морем. Но неожиданное появление флота Антигона, с победой возвращавшегося от Геллеспонта, вынудило его отказаться от этого намерения. Когда же ему донесли о том, что Антигон движется к Финикии с 20 000 пехоты и 4000 конницы, Эвмен принял решение оставить побережье, где существовала угроза оказаться в «клещах» между неприятельскими армией и флотом, и двинулся в глубь материка. В Персиде и соседних областях он надеялся набрать новых наемников, благо, государственная казна, которой он частично располагал, пока не оскудела.
Сатрапов верхних провинций (Бактрии и Парфии) Эвмен считал своими потенциальными союзниками — ведь они на протяжении нескольких лет воевали с приверженцами Антигона, сатрапом Мидии Пифоном и сатрапом Вавилонии Селевком. Поэтому он отправил в верхние провинции гонцов с копиями царского указа о назначении его, Эвмена, стратегом Азии, и предложил объединиться для борьбы с Антигоном. Селевку, во владениях которого, за Тигром, армия Эвмена расположилась на зимовку, было предложено то лее самое. В ответ Селевк заявил, что не может вступать в союз с тем, кого македоняне приговорили к смерти, и, в свою очередь, предложил аргираспидам покинуть Эвмена. Зима прошла в пустых переговорах, а по весне 317 г. Эвмен переправился через Тигр, и двинулся к Вавилону, зная, что Антигон продолжает его преследовать и уже пересек Евфрат.
К великому облегчению Селевка, который не имел достаточно сил, чтобы защитить город, армия Эвмена миновала Вавилон и направилась к Сузам, где находилась казна восточных сатрапий, и где Эвмен назначил встречу своим союзникам. В Сузы прибыли сатрап Персиды Певкест, сатрап Кармании Тлеполем, сатрап Арахозии Сивиртий, сатрап Индии Эвдем и сатрап Арии Стасанор. Общая численность объединенного войска составила 37 000 пехотинцев, около 6000 всадников и 125 слонов, приведенных Эвдемом из Индии; командиром избрали Певкеста как человека, который некогда был телохранителем Александра и пользовался особым расположением царя[122].
Поздней весной 317 года Антигон добрался до Вавилона, соединился с Селевком и Пифоном и выступил к Сузам. Обе стороны искали решающей схватки — и обе ее избегали: Эвмен сомневался в боеспособности своей пехоты, лишь на треть состоявшей из македонян, Антигон же рассчитывал ослабить противника перед битвой маршем по границе верхних провинций — он полагал, что сатрапы этих провинций испугаются за свои владения и поспешат домой, бросив назначенного Полисперхонтом стратега Азии на произвол судьбы[123]. Так или иначе, «бой тени с тенью» продолжался все лето 317 г.; лишь с наступлением осени Антигон возвратился в Перейду, и повел решительное наступление на Эвмена.
Сражение состоялось в области Габиена, на дороге из Мидии в Перейду. По замечанию античного историка, противники выстроили войска, руководствуясь условиями местности и собственными представлениями о достоинствах и недостатках своих воинов. Эвмен прижал левое крыло к холмам, а на правом, ударном крыле поставил свою азиатскую конницу и 40 слонов; в центре стояла пехота — гипасписты, аргираспиды, стрелки — и еще 40 слонов; слева расположились 45 слонов и конница союзников. У Антигона слонов было почти вдвое меньше (65 против 125), зато он превосходил Эвмена численностью пехоты (28 000 против 17 000) и конницы (10 400 против 6 300). Важнее же всею — и тут нельзя не согласиться с И. Дройзеном — было то, что он распоряжался один, и его армия привыкла повиноваться. На правом крыле Антигон поставил гетайров, которыми командовал его сын Деметрий, и фракийцев, центр заняла пехота, в том числе 8000 ветеранов, а слева выстроились под командой Пифона легкая конница, стрелки и пращники. Тридцать слонов находились справа, около десятка — слева, а остальные поддерживали пехоту.
Первым атаковал Пифон, причем он применил тактический прием, характерный для азиатских воинов, — нападение лавой, притворное бегство и новое нападение. Слоны Эвмена обратили Пифона в бегство, после чего — едва ли не впервые с приснопамятного сражения Александра с Дарием при Гавгамелах — сошлись в схватке фаланги. Как ни удивительно, более опытная пехота Антигона не устояла; окажись на его месте менее хладнокровный полководец, Эвмен праздновал бы победу и стал бы полновластным хозяином Азии. Но Антигон заметил, что в неприятельской линии образовался разрыв между центром и левым флангом, — и ударил в эту брешь всеми силами своего правого крыла. Эвмен поспешно приказал отступать, и к вечеру противники уже находились на расстоянии трехчасового перехода друг от друга.
Антигон понес значительные потери; до 4000 пехотинцев и около 60 всадников убитыми, приблизительно 4000 раненых; потери Эвмена составили не более 600 пехотинцев и полутора десятка всадников убитыми, меньше 900 раненых. Ночью, чтобы не привлекать внимания неприятеля, Антигон снялся с лагеря и отступил в Мидию. Эвмен не стал преследовать его и остался зимовать в Габиене.
Это решение, не столько продиктованное тактическими соображениями, сколько навязанное Эвмену союзниками, оказалось роковым. В конце декабря 317 года. Антигон неожиданно появился в опасной близости от зимних квартир противника, разбросанных по всей Габиене. В его армии на сей раз было до 22 000 пехотинцев, 9000 всадников и все те же 65 слонов; Эвмен выставил 37 000 пехоты, 6000 всадников и 114 слонов. (Надо сказать, приблизительно с этого времени слоны начинают играть все более важную роль в средиземноморских боевых действиях.) Построение армии Антигона было классическим: пехота в центре, конница на флангах, в авангарде — пельтасты и слоны. Эвмен поставил на левом крыле конницу союзников, 60 слонов и отборные отряды пельтастов, в центре расположил гипаспистов, аргираспидов и наемную пехоту с оставшимися слонами; правое крыло составляла остальная конница.
Антигон заметил, что лагерь Эвмена остался почти без прикрытия, и отправил туда особый отряд, который под прикрытием клубившейся над полем боя пыли должен был разграбить вражеский обоз. Он и не предполагал, что этот рейд окажет решающее влияние на ход событий.
Сражение началось с позорного бегства Певкеста, который спасовал перед конницей Антигона[124]. Некоторое время спустя левое крыло армии Эвмена попросту перестало существовать. В центре же дела обстояли несколько лучше — там ожесточенно сражались аргираспиды, эта элита армий Александра и его преемников. По сообщению Диодора, они без всякой поддержки «перебили около 5000 человек у неприятеля, не потеряв сами ни единого». Тем не менее, общий перевес постепенно склонялся на сторону Антигона. Отряды Эвмена повсюду отступали, их лагерь был захвачен и разграблен; к ночи уцелевшие собрались на берегу протекавшей неподалеку реки.
Аргираспиды, обозленные потерей своего имущества — враги захватили их жен, детей и все те сокровища, которые были в обозе, — не желали слушать Эвмена, который призывал продолжить бой утром. Он говорил, что вражеская пехота разбита, что войско Антигона более прежнего уступает в численности, что завтра будет возможность не только вернуть утраченное добро, но и завладеть вражеским лагерем. Однако командиры аргираспидов решили возвратить имущество иным способом: они послали гонца к Антигону и передали, что готовы принять любые условия, лишь бы получить назад то, что им принадлежит. Антигон поставил единственное условие — выдачу Эвмена, и вскоре к нему привели полководца союзников, связанного по рукам и ногам.
Одна из легенд об Александре Македонском гласит, что перед Индийским походом он приказал воинам сжечь всю добычу, которую они завоевали на Востоке, чтобы ничто в дальнейшем не отвлекало их от ратных дел. Судьба Эвмена — липшее подтверждение тому, сколь мудрым был этот приказ македонского царя и как изменились за прошедшие годы македоняне, пожертвовавшие военачальником ради того, что могли вернуть наутро воинской доблестью[125].
Несколько дней Эвмен провел в заключении — видимо, Антигон надеялся привлечь его на свою сторону. Но когда в армии стало нарастать опасное возбуждение — причем сильнее прочих тем, что Эвмен еще жив, в