К.К.], пока сын Роксаны Александр не достигнет совершеннолетия; Лисимах — повелителем Фракии; Птолемей — Египта и пограничных с Египтом городов Ливии и Аравии; Антигон получает господство над всей Азией, а греческие города должны получить автономию». Имя Селевка не упомянуто: Антигон, вполне естественно, воспринимал бывшего сатрапа Вавилонии как мятежного подданного, а не как равноправного участника переговоров; вдобавок Селевк в ту пору находился далеко на юге.
Обращает на себя внимание очередное — которое уже по счету! — упоминание о предоставлении автономии эллинским полисам. Griechenland tiber alles — таково было кредо диадохов, которые отказались от политики Александра, опиравшегося на восточную знать. Александр пытался стать «своим чужим», и ему это почти удалось, а его преемники оставались для народов былой империи чужаками; единственной их реальной опорой были «эллинские элементы» в восточных городах. Отсюда постоянная оглядка на Элладу, даже постоянное заигрывание с полисами и стремление привлечь их на свою сторону. Если Александр откровенно пренебрегал Грецией, то для диадохов, считавших себя прежде всего эллинами, она была и оставалась центром Ойкумены[144].
В том же 311 году погиб последний из Аргеадов — Александр-младший: Кассандр, которому мирным договором поручалось опекать сына Роксаны, предпочел избавиться от претендента на престол, уже давно ставший для него своим. Это убийство прошло практически незамеченным: ни одна из враждующих сторон не воспринимала Александра-младшего всерьез. Не только Кассандр, но и Антигон, и Птолемей давно примеряли царские венцы; «устранение» последнего Аргеада[145] играло на руку всем, ибо значительно ускоряло «процедуру» превращения регента или сатрапа де-юре в полновластного монарха.
Между тем перемирие длилось недолго. И вновь первым его нарушил Птолемей Лагид: его отряд высадился в Киликии и изгнал из нескольких городов гарнизоны Антигона на том основании, что они занимают эти города вопреки указу об автономии полисов.
Потеряв города Киликии, Антигон вскоре лишился и верного союзника: племянник регента Птолемей, получив приказ вернуться в свою сатрапию на Геллеспонте, перешел на сторону Кассандра. Видимо, он рассчитывал, что Кассандр гораздо скорее сделает его стратегом Эллады[146].
Антигон отреагировал немедленно: к Геллеспонту, где находились владения Птолемея (там от имени последнего правил некий Феникс), он послал своего младшего сына Филиппа, а Деметрий двинулся в Киликию освобождать города, захваченные египтянами. Кроме того, Антигон заключил тайное соглашение с кипрским царем Никоклом, недавним союзником Птолемея Лагида (впрочем, Лагид, узнав об измене Никокла, подослал к нему убийц, так что этот союз выгоды Антигону не принес).
Птолемей Лагид продолжал беспокоить противника диверсиями на сирийском и киликийском побережьях, но ничего более существенного не предпринимал; его попытка взять в конце 309 года Галикарнас закончилась неудачно: к городу подоспел Деметрий, и Птолемей был вынужден отступить.
Антигон тем временем повторно готовился к вторжению в Грецию. Лисимах, узнав о его намерениях, приказал возвести на полуострове Херсонес Фракийский город, который преграждал бы дорогу от Геллеспонта в глубь страны. Этот город он назвал своим именем — Лисимахия.
Птолемей опередил Антигона. Весной 308 года он присоединил к своим владениям Киклады, освободил остров Андрос — и высадился в Пелопоннесе, где занял города Коринф и Сикион. Впрочем, надолго в Греции он не задержался; более того — заключил с Кассандром мир, фиксировавший за каждым из них имеющиеся территории, и отбыл в Египет.
Столь поспешно покинуть Элладу его заставили вести из Кирены. Офела, наместник Птолемея в Кирене, отложился от своего господина еще в 312 году. Договором 311 года за Киреной была признана автономия, а год спустя Офела заключил союз с сиракузянином Агафоклом, противником Карфагена, и по просьбе нового союзника стал вербовать по всей Греции желающих воевать с Карфагеном. Набрав 10 000 человек пехоты, 600 всадников и 300 колесниц, он выступил на соединение с Агафоклом, стоявшим под Карфагеном. Встреча была вполне дружеской — а затем Агафокл обвинил Офелу в измене и убил, а киренских воинов присоединил к своей армии[147]. Узнав о смерти Офелы, Птолемей вернулся в Египет и снарядил экспедиционный корпус для захвата обезглавленной провинции, которая, в силу географической близости, была для него куда важнее Греции.
Но другие диадохи были отнюдь не прочь разыграть «козырную карту» Эллады. Антигон, остановленный на Геллеспонте Лисимахом, предпринял обходной маневр: весной 307 года из Малой Азии в Афины вышел флот в 250 кораблей под командой Деметрия. На этих кораблях были воины осадные машины, оружие, запасы провианта — и 5000 талантов серебром, выданных Антигоном Деметрию на «освобождение Греции».
Деметрий беспрепятственно достиг Афин и высадился в Пирее; гарнизон Кассандра укрылся было в Мунихии, но сдался после двухдневной осады, и Деметрий, практически без боя, овладел важнейшим как в стратегическом, так и в политическом отношении городом Эллады.
На собрании афинского демоса он заявил, что прибыл вернуть Афинам их прежнюю свободу и былое могущество, что привез с собой 150 000 мер хлеба, что Антигон готов выделить афинянам лес для постройки ста триер, но при одном условии — афинские граждане должны наказать тех, кто поддерживал Кассандра.
Щедрые дары, преподнесенные, конечно же, от имени регента (и, в общем-то, изрядно смахивавшие на подачку), вызвали в Афинах ликование, которое, в конце концов, вылилось в подобострастное поклонение очередному «избавителю от македонской тирании».
Бывшие правители города, в первую очередь Деметрий Фалерский, и их приближенные были приговорены к смерти, статуи того Деметрия расплавили, рядом со статуей тираноубийц Гармодия и Аристогитона (эту статую вывез из Греции Ксеркс, Александр Великий обнаружил ее в царском дворце в Персеполе и вернул в Афины) воздвигли золотые колесницы четверней с изображениями «Спасителей» — Антигона и Деметрия[148], одарили обоих золотыми венками, поставили в их честь алтарь, увеличили число фил (административных единиц, на которые делились Афины) с десяти до двенадцати, причем две новые филы получили названия Антигониды и Деметриады, учредили в благодарность «освободителям» ежегодные игры с шествиями и жертвоприношениями; месяц мунихий переименовали в деметрион, праздник Дионисий — в Деметрий[149]; кроме того, вольнолюбивые афиняне, еще совсем недавно отвергавшие царскую власть, теперь при всяком удобном случае называли Антигона и Деметрия царями.
Пожалуй, почести, оказанные в Афинах Деметрию, явственнее всего свидетельствуют о том, насколько изменились афиняне за годы македонской оккупации. Могущество Афин, равно как и подлинная свобода афинских граждан, остались далеко в прошлом; агонизирующий полис напоминал молодящуюся старуху, готовую на любые жертвы, только бы не лишиться привычного внимания. Демос поддерживал тех, кто больше платил, ораторы состязались в славословиях сменявшим друг друга градоначальникам. Вообще, история Афин в эллинистическую эпоху есть «история упадка и разрушения Афинской талассократии».
Деметрий купался в восхвалениях и, похоже, забыл, что прибыл в Элладу воевать с Кассандром. Он провел в Афинах остаток 307 года, предприняв одну-единственную вылазку, которая завершилась захватом Мегары. Возможно, в следующем году он и вспомнил бы о своем поручении, однако в начале 306 года Антигон срочно вызвал сына в Азию.
Погрязший в греческих междоусобицах Кассандр и продолжавший воевать с беспокойными фракийцами Лисимах не представляли для Антигона серьезной угрозы — как и Селевк, прочно осевший в Верхних сатрапиях. Зато Птолемей Лагид, после подавления восстания в Кирене вновь обративший взор на Восточное Средиземноморье, внушал регенту опасения. Разведка доносила, что Птолемей сосредоточивает на подвластном ему Кипре флот и переправляет туда воинские контингенты, готовясь, по всей видимости, к вторжению в Малую Азию. Чтобы не допустить этого, Антигон пожертвовал Грецией и вместо похода в Элладу перенес направление главного удара на Кипр.
Сам он, впрочем, остался в Сирии, где продолжил строительство своей столицы, Антигонии-на-Оронте, а на Кипр отправил Деметрия со 110 боевыми кораблями и 50 транспортами, которые везли до 15 000 пехотинцев и 400 всадников. Деметрий высадился на северо-восточном побережье острова, разбил там укрепленный лагерь, захватил близлежащие города, а затем приступил к осаде Саламина — крупнейшего порта на южном побережье Кипра. Защищал Саламин египетский гарнизон под командой Менелая, брата Птолемея Лагида; узнав о численности армии Деметрия, Менелай отправил к брату гонца с просьбой о помощи. Тем временем Деметрий приказал строить катапульты, камнеметы, баллисты и осадные машины (именно после осады Саламина он получил прозвище Полиоркет — «осаждающий города»); среди последних особенно выделялась гелепола — многоэтажная башня на колесах в форме усеченной пирамиды. Диодор описывает гелеполу так: «Каждая сторона ее имела в длину сорок пять локтей [около 20 м. — К.К.], в высоту же она имела девяносто локтей [около 40 м. — К.К.], была разделена на девять этажей и вся была поставлена на четыре сплошных колеса, имевших восемь локтей в вышину… В нижних этажах гелеполы он разместил разнообразные камнеметы, из которых самые большие метали камни в три таланта; в средних — самые крупные стрелометы, а в верхних — самые легкие стрелометы и множество камнеметов. Свыше двухсот человек должны были надлежащим образом обслуживать эти орудия». Кроме того, гелепола несла два тарана.