Но на семинаре он встретил старого приятеля, симпатичного азиата, с которым познакомился много лет назад. Они вместе зашли в кофейный бар отеля, окна которого выходили на шумную Седьмую авеню. Мервин изложил приятелю приглаженную версию последних событий своей жизни.
– Следующий заказываю я, – сказал Бакстер Чой. – Это будет честно.
Они решили посидеть в баре до открытия семинара – до десяти часов. Кофейный бар, обычно пустой в такое раннее время, сейчас был переполнен – сюда устремились все остальные участники семинара, приехавшие пораньше.
– Это не только нечестно, но еще несъедобно, – мрачно сострил Мервин, хотя и принял предложение Чоя.
– Ты программист? – спросил Чой. – Проектировщик?
– И то, и другое. – Мервин, прищурившись, посмотрел на приятеля, – а сюда я пришел, чтобы присмотреть что-нибудь стоящее для себя.
– Понимаю, – кивнул Чой. – Что тебя интересует? Авиационная радиоэлектроника? Биохимия? Сверхпроводники? Конечно, глупо тратить полжизни на всякое старье у Риччи, хочется интересной работы. У них, наверно, все давно разложено по полочкам.
– И они еще имели нахальство сказать мне, что я думаю не о работе, и... – Он запнулся, спохватившись, что история, в которую он собирался углубиться, противоречит изложенной им версии. – А ты где?
– «Доу Кемикл», – сымпровизировал Чой. – Дефолианты.
Лемнитцер уже открыл рот, чтобы задать какой-то вопрос, но Чой торопливо посмотрел на часы и потянулся за счетом.
– Давайте лучше поговорим о том, как найти тебе достойное занятие, – сказал он.
Он замерзал. Пальцы ныли от давящего холода. Выложенный коричневым камнем подвал был почти пуст, только в углу стоял угольный ларь. Стены пропитались сыростью, как в общественных и грязных туалетах.
Никки уже пришел в себя после туинала. Его трясло от холода. Когда он открыл глаза, ослепительная, ватт в сто пятьдесят, лампочка, висящая на голом шнуре под потолком, обожгла его глазные яблоки пронзительным светом. Он не мог найти выключатель. И выкрутить занемевшими пальцами лампочку тоже не мог. Только разбить – он замахнулся локтем и упал, совершенно выдохшийся от единственного усилия. Никки перевернулся на живот, чтобы избавиться от рези в глазах. Воспоминания: встреча с Керри, кабинка в туалете... Значит, Риччи узнали, кто стоит за взрывами, потрясшими Манхэттен.
Тяжелая дверь со скрипом отворилась. На пороге остановился парень – тот, который назвался Керри Риччи.
– Во-первых, – сказал он, глядя на пленника сверху вниз, – заметь, что никто тебя не связывал и не дубасил. Никто к тебе ни прикасался, пока ты был в отключке. Я помню, что ты, Ник, член семьи.
– В такой семье это один черт.
Кевин кивнул.
– Во-вторых, ничего личного в этом нет. Банни считает, что ты отличный парень. Твой сын, Лео, – наполовину Риччи. Но ты здесь из-за второй половины своего имени. Понятно?
– Похитили кого-то из ваших? – спросил Никки.
– Мне говорили, что ты толковый парень, – не без сарказма заметил Кевин. – Но не предупредили, что ты блестящий мыслитель.
Он захлопнул тяжелую дверь подвала за своей спиной.
Никки прикрыл глаза, спасаясь от пронзительного света.
– Что ты собираешься делать, Керри? Вытряхивать из меня пыль, пока не заговорю?
– Ты заложник. Тебе придется побыть под присмотром какое-то время. Разумеется, в полном здравии. Но это вовсе не значит, что все зубы у тебя останутся на месте. Я обнаружил это в твоей сумке.
Кевин швырнул ему листок бумаги.
Никки подобрал бумагу и увидел зашифрованную сводку, которую вез на юг. Он принял причастие кровью, окропился ею достаточно, чтобы отрапортовать отцу о полном успехе манхэттенских акций. Около ста человек прикончили они с Чоем вдвоем. Бакстер попросил его отвезти данные отцу. Зная характер Шана, он нашел нужным записать ключевые цифры.
– Многовато чисел? – спросил Никки.
– Как тебе это – В14? В – вторая буква алфавита. Февраль второй месяц года. Обычный компьютерный код. Детоксикационный центр на углу Сто семнадцатой и Бродвея взлетел на воздух как раз в Валентинов день, Четырнадцатого февраля. Еще один, В Гринвич-Виллидж, вспыхнул девятнадцатого – что и означает следующая строчка, В19. И так далее, верно? – Он нагнулся и вырвал листок из пальцев Никки. – Интересная приписка внизу – 50 и 150 – килограммы чего-то, конечно. Никаких призов за догадку, вот досада. Тебя считают членом семьи – вопрос только, какой семьи?
– Все это для меня новости, Керри.
Кевин кивнул.
– Конечно. Знаешь, прошло уже два часа после нашего возвращения из Ла-Гардиа. Мы успели распечатать твои фотографии. Три парня узнали в тебе мотоциклиста, бросавшего бомбы. Единственное, что отделяет тебя от пули, – статус заложника. Поэтому воздержись от глупых реплик, о'кей? А теперь – вопросы есть?
– Думаю, ты знаешь, что делаешь.
– А ты знаешь, что я не могу тебя прикончить, поскольку ты – предмет торговли. Но я нуждаюсь в сотрудничестве. Я хочу знать, какого черта вы решили наехать на нас.
Подвижное лицо Кевина застыло, стало тяжелым, грубым.
– Итак, как в игре, «бей-и-беги». Вы задали нам хорошую трепку – и исчезли. Что за этим кроется?
Медленно, словно чтобы не вспугнуть его, Никки встал и сел на сундук.
– Ты же не поверишь, если я скажу, что это было тренировкой? – Кевин отрицательно покачал головой. – Даже если это правда?
– Это звучит не особенно ловко. Там, наверху, есть человек, которому это не понравится.
Никки ткнул пальцем в потолок.
– Наверху? Значит, мы не одни?
– Такие, как мы с тобой, – прочувствованно произнес Кевин, – никогда не бывают одни.
Обмороки и возвращения в сознание чередовались жестокими взрывами. Напряжение и изогнутом теле грозило медленной смертью от удушья. Он будил себя, прибегнув к мелким хитростям. Сознание. Тьма. Удушье. Сознание. Тьма. Он больше не мог тревожиться ни о чем, кроме смерти. О смерти – его смерти – говорили два скота в комнате. Даже страшная боль в позвоночнике была ничем по сравнению с ужасным предчувствием смерти.
В комнате звякнул телефон. Один из калабрийцев с ворчанием снял трубку. После короткого обмена репликами он сказал своему сообщнику:
– Tomaso e qua[83].
– Ты узнал его голос?
– Змеиный голос. Хитрый, гордый голос сицилийца. Что еще нужно?
– Я даже не помню, как он выглядит.
Постучали в дверь. Один из калабрийцев пошел открывать.
– Tu non sei Tomaso[84], – сказал он молодому китайцу, стоявшему на пороге.
– Buon giorno. – Два сухих хлопка – словно переломили деревянный прут через колено. Два глухих звука – чьего-то падения. Дверь шкафа скользнула в сторону. Над ним навис кто-то с плоскогубцами в руках. Мгновение – и исчезла страшная боль в спине и вокруг шеи. Чарли окунулся в блаженное беспамятство.
Когда он пришел в себя, комнату заливало зимнее холодное солнце. Скорчившись на боку, Чарли разлепил веки и встретился взглядом с мертвыми глазами Мимо и Пино. Их открытые глаза казались пустыми, но зато третий – в центре лба у каждого – распускался прекрасным живым цветком. На удивление мало крови, подумал Чарли. Если Томазо Молло и вправду был змеей, его жало почти не оставляло следа. На их лицах застыло выражение удивления, словно такая ловушка была чем-то неслыханным для людей ндрангетты.
Застывший в позе мороженой креветки, Чарли смотрел на своих похитителей. Это работа специалиста, отметил он. Может быть, англичанина? Англичане – опытные убийцы. Но что делать англичанину на ионическом побережье Калабрии, что могло объединять его с человеком, прибравшим к рукам Корлеоне?
Чарли со стоном попытался пошевелиться. Его спину пронзила боль, как от удара током. Он снова посмотрел на мертвые глаза калабрийцев и подумал, что быть жестоко связанным – это намного лучше, чем быть мертвым. Он застонал и снова провалился в беспамятство. Шло время.
Он очнулся и увидел перед собой лицо Кевина. Или Керри.
– Т-ты?..
– Чарли, ты в порядке?
Чарли поискал глазами синее пятнышко – его не было.
– Керри?..
Сын Стефи бросился к телефону. Чарли прислушался.
– Я должен отвезти его к врачу. Кто у тебя есть в Вашингтоне? – Пауза. – Позвони ма. Ciao[85]. – Он повернулся к Чарли. – Послушай...
Но Чарли уже снова отключился.
В темноте она безумно вцепилась в трубку.
– Да?.. Алло?..
– Его нашли. Он будет в порядке, – сказала Уинфилд.
Гарнет рухнула на стул, словно отброшенная ударом.
– Вы уверены, что с ним все в порядке?..
– Керри сказал, что все будет в порядке.
– Что это зна...
– Мне нужно бежать, – перебила Уинфилд. – Свяжусь с вами позже. – И повесила трубку.
Гарнет вскочила, все еще сжимая в руках телефон. Наклонившись, чтобы поставить его на место, она вдруг сообразила, что боль в спине исчезла.
– Классная берлога, угу? – спросил Чой.
Он привел Лемнитцера в свою квартиру на Виллидж, недалеко от Пятой авеню, и сказал, что это квартира его подружки.
– Ну что, еще по глоточку?
– Искушение винной ягодой... – Лемнитцер утонул в глубоком кресле с подлокотниками, испустив протяжный, вздох. Семинар – дело дохлое. Никому не нужны программисты. По Уолл-стрит толпами бродят безработные программисты. Никто не предлагает работу, все ищут. Это был уже четвертый «глоточек» виски после окончания семинара. Лемнитцер уже не чувствовал боли, но был еще способен удержать в голове разбегающиеся мысли.
– Твое здоровье. – Чой поднял свой стакан.
– М-м, – отозвался Мервин и спохватился, что успел отхлебнуть из своего стакана еще до того, как был произнесен тост.
Потрясающе скверные манеры, подумал Чой. Парень хорошо относится к китайцам и пьет, как лошадь. Но годится ли он для