Последние дни в Лиме
Теперь, когда войну отменили, Мэри решила не возвращаться в Афины, несмотря на просьбы родителей продолжать учебу в университете.
Она просто не могла. Не сейчас, когда каждая секунда с Билли становилась откровением и приносила радость, смягчая депрессию. Она была намерена оставаться в Лиме, пока его не переведут, а потом ехать вслед за ним. Пока она в состоянии помочь, она будет рядом. Она никогда не называла это любовью. Не решалась дать своим чувствам какое-то имя.
ДНЕВНИК МЭРИ
Вторник, 7 октября
– Обрати внимание, – сказал мне аллен, – мы вернули хлеб Его, но он был сырым.
– И что это значит, помимо отсылки к Библии?
– Мы сделали для церкви новый крест из сосны и красного дерева. Гораздо лучше, чем дубовый, который украли, когда нуждались в материалах.
Пятница, 10 октября
Священник говорит, что произошло чудо – Бог явил в часовне новый крест.
Суббота, 11 октября
Алан Голдсберри позвонил и сообщил, что власти штата выставили Билли счет за медицинское лечение и госпитализацию в Афинской психиатрической клинике и Лиме и требуют, чтобы Билли оплатил его из доходов от продажи картин.
Ниже привожу часть письма к адвокату, которое Билли продиктовал мне и попросил напечатать.
11 окт. 1980 года
Дорогой Алан!
Поговорив с Мэри о вашем телефонном разговоре, я решил лично объяснить тебе мою финансовую ситуацию, чтобы не возникало никакого недопонимания.
Сразу скажу: я скорее удавлюсь, чем заплачу что-нибудь штату. Меня похитили из афинской клиники (на что апелляционному суду было категорически наплевать) и заточили в этой тюрьме без какой-либо терапевтической или психиатрической помощи. Чтобы я здесь сгнил. Моя враждебность по отношению к властям вполне оправдана.
На данный момент у меня нет никаких причин проявлять «добрую волю» по отношению к людям, которые, как никто, причинили мне вред. Хуже был только Чалмер. С моей точки зрения, их просьба заплатить – легальное вымогательство. Отныне я не намерен прогибаться перед ними. И постоянная угроза отправиться в тюрьму больше меня не пугает.
Меня обобрали, мне врали, надо мной физически и психологически издевались, меня высмеивали, оплевывали, обезличивали, унижали, мне угрожали, и у меня вымогали деньги. Притеснения коснулись моих родных и друзей. В прошлом марте Мэри обыскивали.
Если у тебя найдется хоть один довод в пользу проявления «доброй воли», приведи мне его. Алан, вред, который мне причинили, во многом необратим. Ты хоть представляешь, насколько страшно бывает засыпать? Не зная, проснешься ли или, может, какая-то твоя личность убьет тебя во сне. Не зная, сможешь ли когда-нибудь доверять себе и принимать простейшие решения. Понимая, что шансы поправиться – один на миллион.
Черт возьми, в данный момент я даже не уверен, что хочу поправиться…
Алан, я устал вести судебные баталии и вечно проигрывать. Борьба с миром сказывается на нас обоих, финансово и психологически. Я считаю это нашим последним сражением, и если мы его проиграем, то совершенно очевидно проиграем и войну.
Моя последняя надежда – самая слабая.
Воскресенье, 12 октября
Билли удается уже четвертый день держать санитаров первой утренней смены вне общего зала. Они договорились, что он закрывает глаза на все их подпольные, незаконные делишки, а они не заходят в общий зал. Это значит, что уже четыре дня в журнале нет негативных записей о пациентах, нет нагоняев, ограничений и принудительного сидения на стуле.
Пациенты вовсю пользуются вновь обретенной свободой. Трое начали делать вино, как их научил Билли – катетерные мешки и прочее, – но сам Билли в этом не участвует. Попросил в следующий раз принести шахматы, чтобы научить меня играть.
Четверг, 16 октября
Поскольку персонал восстановительной терапии сегодня уехал в Колумбус, мастерские закрыты. Я пришла в половине второго, и Билли тут же расставил шахматные фигуры.
– Меня научить нелегко, – предупредила я.
– Я научил своих внутри, и мы теперь часто играем в голове. Шахматы очень помогают мыслительной дисциплине. Важно держать ум занятым.
– Почему?
– Чтобы он не стал кузницей дьявола.
– Не жди, что я сразу все освою. Мне надо время на осмысливание.
– Ничего. Мне нравится долгая игра.
Я думала над каждым ходом.
– Ну? – спросил он, теряя терпение.
– Я думала, тебе нравится долгая игра.
– Да. Час-другой.
– По-твоему, это долго?
Ломая голову над пятым ходом сорок пять минут, я, опасаясь новой атаки Билли, в конце концов решила никак не ходить.
– Ну?
– Я не хочу ходить, – сказала я.
– В смысле?
– Не вижу причин ходить.
– Но по правилам ты должна.
– Ничего я не должна, если не хочу. Я ходить отказываюсь.
Он смеялся до слез. К четырем пятнадцати он больше не мог терпеть и стал играть за двоих, тратя на ход меньше двух минут. Переходя на другую сторону, он сопровождал игру непрерывными комментариями и насмешливыми замечаниями в адрес соперника.
Интересно, это он так играет у себя в голове?
Потом позволил мне снова включиться в игру, но, когда на втором ходу я задумалась, опрокинул короля.
– Ты выиграла. Признаю техническое поражение.
– Так я и знала, тебя надо брать измором.
Он что-то пробормотал в ответ, но я не расслышала.
– Слушай, позвони Голдсберри и попроси узнать, кто и когда повезет меня на слушание. Мне надо подготовить детей внутри, а то проснутся в тюрьме, перепугаются и что-нибудь натворят.
Понедельник, 27 октября
Оглядываясь на последние две недели, думаю, что Билли пытается пройти через стресс ожидания с помощью большей диссоциации, действуя как отдельные личности. Сегодня был наглядный тому пример. Билли-О, судя по всему, на время потерял товарищей. Виден разительный контраст, когда он переходит от Учителя к очень ребячливому Билли, а потом к аллену, который «точно знает», что вернется в Афины… и к растерянному Билли, который едва что-то соображает.
Когда снова появился Учитель, я решила спросить, каково это – рассоединяться и снова сплавляться.
– Представь, что наконец выходишь из автобуса после полуторачасовой поездки в компании надоедливых попутчиков.
– Тогда зачем рассоединяться? Почему не оставаться сплавленным?
– Ты пойми, диссоциативное расстройство неизлечимо. Лучше бы врачи учили нас, как с этим жить.
– Пораженческое настроение, – заметила я. – Смиряешься с несовершенством.
– То, что кому-то видится уродливым наростом, может оказаться большим коричневым алмазом.
– Никогда не думала в таком ключе.
– Когда убираешь защитные механизмы, мастерски созданные психикой, человек становится уязвим… и впадает в депрессию, потому что не знает, как ему быть. Врачам надо работать не над тем, как лишить множественника защиты, а как дать ему новый, более эффективный механизм. Но поскольку на данном этапе развития медицины это невозможно, диссоциативное расстройство идентичности неизлечимо.
– Очень пессимистично.
– Ну почему же. Скажем так: если множественник и вылечится, он сделает это собственными силами.
Сегодня вечером я, как было велено, позвонила Голдсберри. Он еще не выяснил, когда Билли повезут в суд. Белинки, заместитель генерального прокурора, не сможет участвовать в слушании, но Голдсберри свяжется с тем, кому поручат это дело. По словам Белинки, Департамент психиатрии еще не определился, куда направить Билли, если судья даст добро. Белинки предложил Центральную психиатрическую больницу Огайо (ЦПБО) в Колумбусе или новый судебно-психиатрический центр в Дейтоне.
Сегодня меня сильно мучила мысль, что Билли никогда не говорит мне, кто он. Я разозлилась и расстроилась, когда поняла, что, если Билли вдруг умрет, я никогда не узнаю, с кем из его личностей разговаривала четыре месяца. Я пыталась донести до него, как отчаянно хочу знать, кто он, и как мне это важно, но он не смягчился. Я не хотела его дразнить или докучать ему, просто для меня это очень важно, и я хотела, чтобы он это понял…
Спросила Билли, есть ли, по его мнению, у жизни смысл. Он ответил: «Нет, человеческие существа – результат биологического заражения». Он взял эту фразу у меня (а я – из «Звездного пути»). Однако он полагает, что у людей есть обязанность учиться и передавать знания потомкам. Главный вопрос, на который он постоянно ищет ответ, – это «зачем я здесь?» и «зачем мы здесь?». Мы должны выйти на связь с другими разумными существами и поделиться знаниями. Что-то, открытое землянами, вполне может оказаться тем самым недостающим звеном, которое позволит другим живым существам ответить на Главный вопрос. А еще, если человечество сделает Землю непригодной для жизни, надо переселяться на другую планету, чтобы продолжить поиск знания. Я несколько раз спрашивала, стоит ли поиск знания всех страданий человеческой жизни, и он признал, что не стоит, но все равно думает, что искать – наш долг.
Его философия более здравая, чем моя.
Пятница, 31 октября
Билли был в заметно более сплавленном состоянии, чем всю неделю, более похожим на себя до начала октября, но сказал, что у него плохое настроение. Они с друзьями из восстановительной терапии предавались воспоминаниям об отмененной войне. Билли очень беспокоит, что он реально учил людей убивать. Но в то время внутренний голос подсказывал, что так надо…