День независимости
1
Девять дней спустя, изучив документы по Миллигану и отчеты психиатров, судья Томас Мартин распорядился о его переводе из Судебно-психиатрического центра имени Моритца в открытый блок Центральной психиатрической больницы Огайо (ЦПБО), где он мог гулять по больничной территории, отмечаясь в журнале.
По инициативе общественного защитника Рэнди Даны (близкого друга Гэри Швейкарта), судья Мартин назначил лечащим врачом Билли седую голубоглазую Стеллу Каролин. В тысяча девятьсот семьдесят седьмом году она, вместе с психологом Дороти Тернер, сообщила суду, что он страдает от диссоциативного расстройства идентичности.
– Теперь, почти девять лет спустя, – жаловалась Каролин, произнося слова с сильным эстонским акцентом, – у меня было ощущение, что я гребу против течения. Коллеги в ЦПБО постоянно высмеивали мои решения. Говорили, что я по глупости позволяю жулику водить себя за нос. Когда Билли вернулся в центр Моритца в ЦПБО, у всех уже сложились о нем определенные стереотипы. От уборщицы до директора – у всех было насчет Билли свое мнение, и все полагали, что знают его лучше, чем я или он сам. Советовали обращаться с ним как с преступником, алкоголиком и наркоманом.
Несмотря на это давление и враждебность со стороны персонала, Стелла Каролин дважды в неделю беседовала с Билли.
– Меня никто не поддерживал, – сказала она. – На нас с Билли все время нападали. Вечно приходилось объяснять, что́ я ему прописала, почему, что́ сейчас происходит… Чудный коллектив – абсолютно все были менее квалифицированными, чем я, но зато их поддерживал доктор Линднер. Я была одна против всех. Делала, что могла. Больше ради Билли, чем ради себя. Большинство из них не признавали тот факт, что Билли «переключается» и из-за своего расстройства может действовать непоследовательно. Один Билли выходил из больницы, другой гулял по ее территории, третий возвращался с опозданием. И его наказывали, отбирая право выходить на улицу. Никто не верил в его диагноз.
Когда возникали разногласия, доктор Линднер говорил, что Каролин должна подчиниться мнению коллег.
Она вспомнила судебное слушание, где с доктором Колом, психологом Дороти Тернер и доктором Джорджем Хардингом свидетельствовала, что у Билли диссоциативное расстройство идентичности. Билли в зале суда постоянно переключался, и все, кто его знал, это понимали. Однако Линднер заявил, что у Билли псевдопсихопатическая шизофрения. Стелла Каролин заметила, что никогда о таком заболевании не слышала. Возможно, предположила она, это какой-то устаревший термин, но Линднеру все сошло с рук. Он так считал и пользовался властью, чтобы доказать свою правоту.
«Приходилось постоянно воевать. И дело было не только в Билли. Шла борьба за власть. Всякий раз, диагностируя у кого-либо диссоциативное расстройство идентичности, ты нарывался на неприятности», – пояснила Стелла Каролин.
Узнав, что на Стеллу Каролин нападают, как когда-то на доктора Кола и Джудит Бокс, Билли впал в уныние, и его состояние ухудшилось.
Глава Управления по условно-досрочному освобождению Джон У. Шумейкер придерживался мнения, что – несмотря на признание невиновным по причине невменяемости – Миллиган нарушил условия досрочного освобождения.
По мнению Шумейкера, восемь лет, которые Билли провел в психиатрических больницах строгого режима, не засчитываются как срок заключения, потому что в этот период его невозможно было арестовать.
Шумейкер стоял на своем: как только Миллиган будет признан здоровым и выйдет из-под судебной юрисдикции – его следует арестовать и посадить на оставшиеся тринадцать лет за ранние преступления, то есть нападения на придорожной парковке. Адвокат, не знавший о душевном расстройстве своего двадцатилетнего подзащитного, уговорил его тогда признать себя виновным и пойти на сделку со следствием.
Шумейкер продолжал настаивать несмотря на то, что, согласно законодательству, время принудительного пребывания в психиатрической больнице засчитывалось как отбывание срока.
– Я не согласен с местным законом, который позволяет рассматривать время, проведенное в психиатрической больнице, как время условно-досрочного освобождения, – заявил он, – и собираюсь использовать дело Миллигана, чтобы добиться его пересмотра.
Общественный защитник округа Франклин Джим Кура сомневался, что это истинный мотив действий Шумейкера. Такое нашумевшее дело, как у Билли, – неудачный выбор.
– Полная бессмыслица. Я так и сказал Шумейкеру. Он уперся, но это полная ерунда, никто не станет изменять правовую норму на основании дела Билли. Для таких целей требуется дело простое и однозначное. Дело Билли не подходит в качестве прецедента по причине своей уникальности. Оно не может считаться ясным прецедентом для других случаев – вот и все.
Позднее он еще раз прояснил свое мнение по этому вопросу:
– Существует другое объяснение, которое я считаю более правдоподобным. Билли приобрел печальную известность, и для людей, облеченных властью, вроде Шумейкера превратился в человека, который в некотором роде взял верх над системой, и они ему мстят. К тому же Билли – человек, на котором легко сделать политическую репутацию. Это как критиковать Саддама Хусейна. Он для политиков – легкая добыча. Одно это объясняет, почему пресса и политики так ретиво на него нападают. Это приносит им голоса и освещение в СМИ, вызывает интерес публики. И так было всегда. – Кура ударил кулаком по ладони. – Билли пришлось противостоять многим влиятельным персонам. Одна из сложностей, когда ты множественник и душевно болен, – это склонность к излишней подозрительности, – засмеялся он. – Разумеется, если тебя действительно преследуют, то это никакая не паранойя. А Билли преследуют.
Узнав, что судья Мартин переводит Билли в открытый блок, где его будет лечить доктор Каролин, Шумейкер направил суперинтенданту ЦПБО новый ордер. Он был датирован двадцать седьмым июня тысяча девятьсот восемьдесят пятого года.
Настоящим уполномочиваем вас арестовать Уильяма Стэнли Миллигана и содержать его под стражей в любом подобающем заведении до следующих распоряжений Управления по УДО. Данный документ служит для этого достаточным основанием… Поскольку Миллиган нарушил условия досрочного освобождения, то не может быть выпущен под залог.
В больнице ЦПБО глава отделения К. Хачинсон-Бардин встретила Билли как его лечащий врач и арт-терапевт. Первого июля тысяча девятьсот восемьдесят пятого года она записала, что он подчиняется распорядку и постепенно увеличивает время, проводимое вне помещения, бегая трусцой, посещая местный больничный магазин и прогуливаясь в компании других пациентов.
Судья Мартин разрешил выходы за территорию больницы в сопровождении ограниченного числа ответственных лиц, включая Бекки Б., молодую студентку из университета Огайо, которая познакомилась с ним в Афинах и теперь регулярно навещала его в Колумбусе.
Соцработница Глория Застров сообщила, что имела продолжительный разговор с Бекки и сделала вывод о ее зрелости и искренности. Бекки только что получила бакалавра психологии и искала работу, надеясь впоследствии поступить в магистратуру по специальности спортивная психология.
Однако в истории болезни за десятое июля тысяча девятьсот восемьдесят пятого года Застров также записала: «Он выпадает из времени, не может вспомнить, что произошло. Часто что-то забывает и беспокоится по поводу своей забывчивости. Ему нужно напоминать о посещении врача, плановых мероприятиях и т. д.».
Доктор Каролин консультировалась с Дэвидом Колом по поводу использования амобарбитала во время лечения Билли в Афинах. Несмотря на оппозицию со стороны коллег, которые выступали против применения этого сильнодействующего и вызывающего привыкание барбитурата, Кол утверждал, что амобарбитал действует на Билли не так, как на большинство людей. Он вызывает временное сплавление его личностей.
Основываясь на мнении Кола и его отчете, а также собственных наблюдениях, свидетельствующих об ухудшении состояния Билли, Каролин начала использовать амобарбитал.
– И тогда у меня во второй раз отвисла челюсть, – рассказывала она. – Билли вдруг стал цельным и совершенно преобразился. Разумеется, длилось это ровно столько, сколько действовал амобарбитал, – около шести часов. Мы давали его трижды в день. Но Билли иногда пропускал прием. Думаю, он периодически меня обманывал. И все-таки лекарство работало.
Двадцать девятого августа тысяча девятьсот восемьдесят пятого года она записала в журнале: «С тех пор как Билли принимает амобарбитал, он стал спокойнее. Исчезло захлебывание словами, провалы в памяти. Память стабильно улучшается. Пациент заявляет, что больше не способен рассоединяться. [Он сказал: ] «Всю жизнь у меня была привычка рассоединяться и уходить от реальности. Теперь… я должен честно смотреть жизни в лицо»».
Ранее он описывал ей сумятицу, сравнивая ее с миганием на экране, когда из плохо склеенного фильма пропадает несколько секунд.
– Например, я веду машину, и вдруг, – он щелкнул пальцами, – звук и все остальное исчезает, и оказывается, что я проехал почти километр. Я не теряю физический контроль над машиной, только контроль над сознанием… Словно вырезали кусок кинопленки. Я ощущаю это как внезапный толчок. Представьте, что слушаете песню – и вдруг она неожиданно обрывается.
Пятнадцатого сентября тысяча девятьсот восемьдесят пятого года афинский телеканал «Аксесс» показал двухчасовой документальный фильм о жизни Миллигана. В нем было интервью с Бекки Б., в котором она обвинила представителей прокуратуры афинского округа в сексуальных домогательствах. Она сказала, что во время работы в баре «Студии-38» ей пообещали снять обвинения против Билли в обмен на секс.
Адвокат прокурора направил письмо местному телеканалу. Под угрозой иска по делу о клевете продюсер пообещал, что уберет скандальные места. «Я его вырежу, но поверх пущу черный экран, чтобы все понимали, что это цензура».
Восемнадцатого октября судья Мартин дал добро на то, чтобы Билли покидал больницу и работал неполный рабочий день на общественного защитника Рэнди Дану при условии, что Дана будет сопровождать его из больницы, наблюдать за ним во время работы и привозить его каждый день в полдень для приема лекарств.
Дана взял Билли в штат на минимальный оклад.
В начале ноября тысяча девятьсот восемьдесят пятого года один из следователей Даны получил по почте магнитофонную кассету. При прослушивании стало ясно, что после ареста Билли шериф Аллен тайком записал конфиденциальный телефонный разговор Билли и Гэри Швейкарта (который помогал Дане в деле со стрельбой по сараю в качестве дополнительного адвоката) в Афинской окружной тюрьме.
Дана незамедлительно направил в суд требование снять с Билли все обвинения, поскольку запись разговора нарушала конституционные права Билли.
Во время подробного допроса, который Швейкарт устроил шерифу Роберту Аллену девятнадцатого ноября, тот отрицал, что знал о записи разговора.
– Нет такой записи, – сказал Аллен, – и не было. Это физически невозможно.
Однако офицер Бартлет показал, что шериф сказал ему, где находится казенный диктофон, и велел сделать запись, предупредив: «Смотри, чтобы никто тебя не засек…» Бартлет заявил, что спрятал диктофон у себя в кармане, набрал телефонный номер для Миллигана и около двадцати минут стоял рядом в полуметре, записывая разговор Миллигана со Швейкартом.
Судья Томас Ходсон снял с Миллигана обвинения в связи с инцидентом стрельбы по сараю и подчеркнул, что запись разговора с адвокатом – это неслыханно. «В Огайо не существует такого закона… нет его и на федеральном уровне».
В своем историческом решении Ходсон заявил: «Непрерывная защита частных и конфиденциальных разговоров подзащитного и адвоката – это освященная веками традиция, оплот нашей судебной системы и часть необходимых сдержек и противовесов, которые поддерживают систему. Это право в данном случае было нарушено властями штата Огайо… Конституционную рану, нанесенную представителями администрации штата, невозможно залечить».
Афинский прокурор Уоррен, покидая здание суда с поджавшим губы шерифом Алленом, сказал репортерам, что прокуратура собирается обжаловать решение.
Билли был уверен, что теперь суд округа Франклин восстановит его в положении амбулаторного пациента, а вместо этого суд постановил, что Билли останется в ЦПБО и доктор Льюис Линднер будет по-прежнему контролировать процесс его лечения.
Гэри Швейкарт пришел в ярость. Это напомнило ему решение апелляционного суда, в котором перевод Билли из Афин в Лиму в тысяча девятьсот семьдесят девятом году был назван «грубой ошибкой», но не было сделано ничего, чтобы устранить несправедливость. Теперь, шесть лет спустя, история повторилась. Конституционные права Билли были нарушены, но суд бездействовал. Несмотря на заявления о том, как важно соблюдать конституционные права, они еще два года собирались держать Миллигана взаперти и во власти доктора Линднера.
Когда Рэнди Дана спросил у суда, что нужно, чтобы Билли разрешили покинуть больницу, судья и врачи ответили, что он должен найти работу и на ней удержаться. После тщетных попыток найти Билли работу в частном секторе, Дана вновь взял его к себе по индивидуальному контракту на два месяца – выполнять мелкие поручения. Каждое утро его должны были забирать из ЦПБО и привозить в офис общественного защитника.
Поскольку доктор Стелла Каролин не хотела, чтобы Билли пропускал полуденный прием лекарства, откладывая его до конца дня, она попросила, чтобы ему разрешили брать с собой дневную дозу. Для мониторинга состояния он должен был регулярно сдавать анализы крови и мочи. Оптимистичные записи Каролин в журнале о ходе лечения говорили о стабильном улучшении и сплавлении под действием амобарбитала.
2
Когда шестьдесят дней контракта в офисе общественного защитника истекли, Рэнди Дана вынужден был отказать Билли в дальнейшей работе. Дане не хотелось этого делать. Билли его давно заинтересовал, и он сочувственно относился к этому молодому душевнобольному пациенту.
Гэри Швейкарт сказал Билли, что, хотя Дана в свое время был прокурором, сейчас он отличный адвокат.
– Слушай, что он говорит. Хотя он и обязан по закону отказать тебе в работе, он на твоей стороне.
И потому Билли близко к сердцу принял слова Дана, которые тот однажды сказал ему в машине по дороге в больницу: «Билли, если тебя когда-нибудь выпустят, поезжай на запад и не останавливайся до тех пор, пока не найдешь, один за другим, три города, где никогда не слышали про Билли Миллигана. Потом сбрей бороду, измени имя и начни жизнь с чистого листа».
Билли решил, что для подготовки к новой жизни требуются время и тщательный план и лучше начать прямо сейчас.
Для начала он купил несколько иногородних газет. Просматривал некрологи, пока не наткнулся на имя парня примерно своего возраста. Позвонил в упомянутое в объявлении похоронное бюро, где должна была состояться церемония прощания.
– Вас беспокоят из страховой компании «Любовь и верность», – начал он. – Нам надо проверить данные свидетельства о смерти Кристофера Юджина Кара, чтобы выплатить родственникам страховку. Не хочется беспокоить его семью, когда у них такое горе…
Он знал, что все это – публичная информация и нужно только спросить полное имя, страховой номер, дату рождения и имена ближайших родственников. Все это представитель похоронного бюро без возражений ему сообщил.
Затем Билли отправил письмо в соцзащиту, указав, что потерял страховую карточку и нуждается в новой. Заполнил бланк, используя информацию из похоронного бюро. Когда новую карточку прислали по почте, пошел в офис автотранспортного управления и получил права на имя Кристофера Юджина Кара.
Теперь он был готов последовать совету Даны. Когда суд в конце концов его освободит, он не станет мешкать. Он повернется лицом на запад – как советовал Рэнди – и побежит что есть мочи.
Тринадцатого февраля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года доктор Каролин записала в медицинском журнале: «Пациент сотрудничает со мной и следует указаниям на протяжении всего времени, что я являюсь его лечащим врачом. Он раздражается на других сотрудников, если чувствует угрозу личной целостности. На данный момент я не вижу никаких причин для дальнейшей госпитализации. П[ациент] адекватно воспринимает ситуацию, понимает, что ему необходимо принимать лекарство. Он также понимает, что лечение должно продолжаться до полной интеграции. Он знает, что если совершит преступление, сделает что-то противозаконное, то будет отвечать за свои поступки и, в случае обвинительного приговора, пойдет в тюрьму».
Она рекомендовала разрешить Билли ночевать вне больницы.
Судья Мартин санкционировал это при условии, что Билли найдет работу на полный день. Однако лечащая команда продолжала спорить и откладывать исполнение решения, и Каролин запротестовала.
– …Я считаю, что в данный момент пациент имеет право отказаться следовать программе лечения, предназначенной для хронически регрессирующих пациентов, преимущественно страдающих шизофренией. Пациент действует… на уровне гораздо более высоком, чем предполагается этой программой. Следовать ей будет для него антитерапевтичным и унизительным.
Хотя Дана полагал, что в Департаменте психиатрии хотят как лучше – держать Билли у себя, чтобы его не арестовало Управление по условно-досрочному освобождению, – он подчеркивал, что запирать его в психбольнице – ничуть не лучше, чем посадить в тюрьму. Он требовал, чтобы они ослабили вожжи и разрешили ему перейти в формат реабилитации и профессионального обучения, что позволит проводить время вне больницы.
Несмотря на протесты газет и прокурора, двадцать первого марта тысяча девятьсот восемьдесят шестого года после нескольких недель проволочек лечащая команда в конце концов разрешила Миллигану покидать больницу, если он найдет работу и если его передвижения будут контролироваться.
Рэнди Дана снова взял его к себе на неполную ставку.
Врачи также разрешили ему время от времени ездить в Ланкастер, штат Огайо, чтобы помогать на стройке мужу сестры, который должен был привозить его обратно в больницу к десяти вечера. Когда персонал больницы обнаружил, что Миллиган сам ездит на работу и обратно на красном пикапе «Мазда», который принадлежит его новому отчиму, то его лишили права ставить машину на больничной парковке.
3
Врачи не подозревали, что в офисе общественного защитника Билли был не просто мальчиком на побегушках. Началось все с малого, и Билли, согласно контракту, получал шесть долларов в час за то, что мыл машины и выполнял другие мелкие поручения. При этом он наседал на Дану, чтобы тот позволил ему участвовать в расследованиях.
– Билли, я вижу, что ты поправляешься и что тебе нравится общаться со следователями, но ты подумай, к каким проблемам это приведет.
– Я очень хочу участвовать в расследованиях, Рэнди. Дай мне шанс. Разреши просто помогать.
– А ты можешь себе представить, как будешь давать показания в суде? Понимаешь, что сделает с тобой прокурор?
Дана продолжал отнекиваться, но к Билли в конторе относились с симпатией, и он стал все больше времени проводить в отделе расследований и помогать сотрудникам, большинство из которых радовались его обществу. В конце концов, решив использовать талант художника, Дана поручил ему рисовать места совершения преступлений.
Дана не сразу узнал, что Билли пустил слух, будто ему поручили помогать детективу, который расследует «дело Рэттлера».
Уильям Рэттлер якобы убил полицейского и скрылся в неизвестном направлении. Зная это, Билли убедил юриста-стажера – бывшего пилота ВВС – арендовать самолет и сделать аэрофотосъемку предполагаемого маршрута бегства Рэттлера. Убийство произошло на пересечении семидесятого и семьдесят первого шоссе, дальше Рэттлер съехал с шоссе и двинулся через город.
Билли хотел заснять маршрут с воздуха. Он оформил в офисе выдачу видеокамеры, встретился с пилотом в аэропорту, и они пролетели вдоль шоссе и над центром Колумбуса. Билли снимал схему движения транспорта.
Узнав об этом, Дана взорвался:
– Билли, черт побери! Что ты творишь? Ты не должен был этого делать!
Контролировать Билли становилось все сложнее. Дана заподозрил, что он перестал принимать лекарство или что терапия по какой-то другой причине не дает результата.
Как-то после обеда Билли поручили установить местоположение осведомителя. Билли взял рацию и видеокамеру, кинул их в багажник казенной машины, которой часто пользовался, и поехал туда, где информатора видели в последний раз.
По радио крутили композицию Элтона Джона. Вдруг у песни стали пропадать фразы, как будто из-за плохой связи прерывался телефонный разговор. Билли понял, что сознание «мигает». Попытался встряхнуться, но внезапно обнаружил, что, вместо того чтобы ехать на север по двести семидесятому шоссе, направляется на запад по семидесятому и совершенно не помнит, как съехал с объездной.
Он остановился на обочине, потянулся к бардачку, где хранил капсулы амобарбитала, и вынул мешочек. Пусто.
Мигание ускорилось, как в старом кино. Он не имел представления, что происходит в промежутках. Пустоты на Пятне быть не могло. Кто-то его занял. Билли надеялся, что этот кто-то принял амобарбитал, однако с каждой минутой ему становилось хуже. Значит, лекарство выкинули!
аллен увидел, как позади него на обочине остановился дорожный патруль. К нему шел полицейский. аллен покрылся испариной. В подобные моменты его ум ускорялся, а тело, наоборот, замедлялось и речь становилась невнятной. Он не хотел, чтобы полицейский принял его за пьяного, и надеялся, что ведомственные номерные знаки помогут выпутаться.
– Поломались?
– Нет, все в порядке, – очень медленно ответил аллен. – Я должен был принять… лекарство, но… его выдуло ветром в окно. Хотел поискать.
– Из какого ведомства? – спросил полицейский, поглядывая на номера.
– Управление общественного защитника… Рэнди Даны.
– По делу Рэттлера?
аллен кивнул, надеясь, что его испарина не слишком заметна.
– Надо бы задержать вас за то, что спасаете убийцу полицейского.
– Вы что… я только мальчик на побегушках…
Слава тебе господи, получалось контролировать речь. Без амобарбитала будет все хуже и хуже, но в данный момент как-то удавалось держать себя в руках.
– Так посмотрите, может, найдете ваше лекарство, – произнес полицейский. – Я пущу движение по соседней полосе.
По лицу аллена струился пот. Он побежал обратно по шоссе, притворяясь, что ищет таблетки. Зная, что не найдет. Тот, кто согнал Билли с Пятна, выкинул их во время мигания. Этот кто-то не хочет, чтобы он был сплавленным и свободным.
Кто-то из нежелательных? Или рейджен?
– Черт! – прошипел он. – Кто бы ты ни был, оставь Билли в покое!
Он вернулся к машине и заверил полицейского, что все в порядке, надо только позвонить в контору и предупредить, что задержится, так как надо купить лекарство. Полицейский кивнул, сел в машину и уехал.
аллен знал, что в больнице его ждут серьезные неприятности. Однако без лекарства Билли не сможет работать, а эта работа для него – все. Она дает надежду на свободу. аллен решил солгать, что потерял лекарство, и, когда ему дадут новую дозу, посидеть полчаса в больнице, пока оно не начнет действовать. Как только ум успокоится и мигание прекратится, Билли сможет снова поехать на работу.
Он нашел забегаловку, позвонил оттуда в больницу и попросил доктора Яками. Боялся, что, если скажет правду, ему не позволят покинуть блок, пока не придет доктор Каролин. А это совсем не входило в его планы. Не сейчас, когда все так хорошо складывалось.
– Доктор Яками, – начал он, – у меня тут небольшая неприятность…
Запись в медицинском журнале:
18 июня 1986 г. (15:20), доктор Яками
Сегодня Билли позвонил из кафе и сказал, что потерял лекарство. Сказал, что его друг вынул мешочек с амобарбиталом из бардачка, а он в это время резко затормозил, и лекарство вылетело в окно. Просил, чтобы ему выдали еще одну дозу. Я посоветовал позвонить медсестре и зайти в блок за лекарством. По телефону он казался встревоженным, возбужденным и все время повторялся.
Билли вернулся примерно в десять минут четвертого. Казался возбужденным и взъерошенным… Я попросил его перейти в конференц-зал. На нем были солнечные очки. Он снял их и не мог удержать, дважды ронял на пол. На левом плече у него висела видеокамера и рация. Он вертел рацию в руках и один раз, не удержав, уронил. Психомоторика была заторможена, поведение – несвойственное.
Билли сказал, что через двадцать пять минут после приема лекарства придет в норму и беспокоиться не о чем. В таком состоянии я видел его впервые. Ответил, что ему придется побыть в больнице, пока он полностью не овладеет собой. И что я не могу взять на себя ответственность отпустить его в город в таком состоянии. Он не спорил, но и не одобрил эту идею, как я рассчитывал.
Я распорядился об анализах крови и мочи на наличие амобарбитала и запрещенных препаратов. Билли получит лекарство после анализов и останется под наблюдением.
Доктору Яками не удалось взять анализ крови, потому что рука аллена все время дергалась. В десять минут пятого, когда вторая попытка взять кровь закончилась неудачей, ему дали двести миллиграммов амобарбитала.
Доктор Яками встал, чтобы уходить, и аллен снова заговорил, что через двадцать пять минут, когда подействует лекарство, он должен вернуться в офис общественного защитника. Яками ответил, что не может разрешить ему покинуть больницу в таком состоянии.
аллен преградил ему дорогу.
– Пока не разрешите выйти из больницы, я вас не пропущу.
– Вам известно, что произойдет, если вы примените силу или проявите агрессию.
– Я не собираюсь применять силу, но я не могу позволить вам уйти, пока вы не выпишете пропуск.
– Вы не можете покинуть отделение в таком состоянии. Когда вам станет лучше, доктор Каролин примет решение.
– Отпустите меня на работу. Пожалуйста.
Он сделал шаг в сторону и пропустил врача, но продолжал повторять:
– Мне нужно вернуться, или меня уволят. Пожалуйста, разрешите мне идти. Пожалуйста…
Доктор Линднер, которому сообщили об инциденте, пришел в отделение, распорядился, чтобы заперли двери, и добавил, что Миллигану требуется дополнительное обследование.
Восемнадцатого июня тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, в пятнадцать сорок, доктор Каролин записала в журнале результаты наблюдений: «Билли был возбужден, рассержен и испуган. Его речь была смазанной, но связной и логичной. Он переключался от очень поверхностного и общительного человека к крайне перепуганному, а потом – озлобленному».
Постановили, что Билли нуждается в круглосуточном наблюдении. В связи с этим ему было велено спать в общем зале, чтобы за ним можно было наблюдать.
На следующий день Рэнди Дана уведомил ЦПБО в целом и доктора Каролин в частности, что Билли уволен. По его действиям проведут расследование, и, если установят, что никаких нарушений не было, его, возможно, восстановят, но до тех пор Дана не хочет иметь с ним никакого дела.
Билли был уничтожен.
Неделю спустя Рэнди Дана и Гэри Швейкарт встретились с лечащей командой, а также Каролин, Линднером и Яками, чтобы обсудить инцидент, который привел Билли к запрету покидать отделение.
– Расследование завершено, – начал Рэнди Дана. – Ничего противоправного Билли не совершал. Его коллеги показали, что он выполнял их поручение и вообще был отличным сотрудником.
Остаток встречи обсуждали применение амобарбитала и его эффект. Доктор Каролин выступала «за», а доктор Линднер объявил, что консультировался с Джеем Дэвисом, главой Департамента психиатрии, и они решили Билли с него снять. В Департаменте не хотели рисковать, опасаясь, что Билли снова впадет в смятенное состояние, которое наблюдалось неделей ранее. Альтернативного плана лечения, помимо долгосрочной психотерапии, никто не предложил.
На следующий день доктор Каролин отметила, что ее пациент ведет себя последовательно и адекватно. «Нет никаких причин держать его на выходных в больнице. Нужно оформить пропуск».
Доктор Линднер, однако, запретил Миллигану покидать больницу и даже гулять по ее территории. «Пациент должен оставаться в отделении двадцать четыре часа в сутки, пока данный приказ не будет отменен суперинтендантом или мной. До дальнейших распоряжений пациент должен постоянно находиться под наблюдением».
В пятницу Билли пошел к сестринскому пункту за полуденной дозой амобарбитала. Медсестра позвонила в аптеку. Повесив трубку, она покачала головой и сделала пометку в бумагах.
– Фармацевт говорит, нужно сначала получить разрешение сверху.
Услышав это, Билли затрясся. Теперь он понял, что его решили продержать выходные без лекарства. Предыдущий опыт показывал, что резкая отмена препаратов может его убить. Он попросил медсестру позвонить доктору Каролин.
В семнадцать пятьдесят Каролин записала: «Билли общителен, последователен и адекватен. Никаких признаков диссоциации. Продолжает, как и прописано, принимать лекарство. Напуган, поскольку боится, что препарат отменят, он рассоединится и не сможет функционировать. Я заверила, что на этих выходных препараты меняться не будут. Сестра, выдающая лекарства, позвонила сообщить, что для Билли не поступило лекарство и аптека его не присылает, поскольку ожидается изменение лечебного плана. Я поговорила с аптекой, выяснила, что на выходных смены препаратов не будет. Пациент продолжает принимать амобарбитал, двести миллиграммов, трижды в день. Пациент остается в отделении, согласно указанию доктора Линднера и суперинтенданта Дэна Миллера, до окончания расследования. Пациент понимает эти обстоятельства, однако все равно боится, что препарат будет отменен».
Она заверила Билли, что персонал обещал не отменять препарат полностью, пока она не вернется из отпуска.
Каролин была убеждена, что при грамотном применении амобарбитал безопасен и что тщательно контролируемая детоксикация, в надлежащей обстановке и под наблюдением экспертов, не будет представлять для Билли угрозы.
В тот уик-энд она прописала амобарбитал, и Билли вновь сплавился.
Учитель вспомнил, куда на прошлой неделе делось лекарство… томми решил, что его никогда не выпустят. В ужасе от планов Линднера по детоксикации, он время от времени пропускал прием препарата и запасал капсулы на крайний случай.
В понедельник тридцатого июня соцработница Застров записала: «Доктор Линднер предлагает разработать для пациента надежный… план детоксикации, на случай если будет принято решение отменить препараты».
Доктор Каролин записала: «17:45. Пациент по-прежнему демонстрирует готовность к сотрудничеству. Никаких диссоциаций. Пациент боится, [говорит]: «Я снова рассоединюсь. Потеряю над собой контроль». Пациент угнетен, встревожен и испуган, поскольку ему сказали, что будет проведена детоксикация».
В тот же день доктор Яками направил доктору Д. Дж. Уэкслеру официальный запрос «на консультацию»:
Пациент Миллиган более девяти месяцев трижды в день принимает по двести миллиграммов амобарбитала. Доктор Линднер предлагает отменить препарат, и пациенту потребуется программа детоксикации. Буду благодарен, если вы изучите кейс и предложите проверенную и хорошо зарекомендовавшую себя стандартную программу детоксикации.
Второго июля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года доктор Уэкслер ответил:
…Пациент девять с лишним месяцев трижды в день принимает двести миллиграммов амобарбитала! Это барбитурат, который воздействует восемь-одиннадцать часов и метаболизируется в печени. На данной стадии у пациента, скорее всего, развилась психическая и физическая зависимость от препарата, и его отмена будет сопровождаться абстинентным синдромом. Его жизнь может оказаться под угрозой, поэтому процедура должна проводиться в специальных условиях. Ломка может привести к бреду, конвульсиям и смерти. Если она начнется, ее трудно остановить… При отмене барбитуратов фиксируется высокая вероятность летального исхода… Я бы не пытался проводить детоксикацию в данном лечебном заведении ввиду отсутствия нужного оборудования и отправил бы пациента в больницу, которая располагает необходимыми средствами!
За день до длинных выходных в честь Дня независимости томми узнал, что доктор Линднер распорядился изолировать его и поместить под круглосуточное наблюдение. Санитар, запирая дверь, поддразнил его, заявив, что хотя они и не должны начинать детоксикацию, пока Линднер не выйдет на работу после трех дней отдыха, но с учетом нехватки персонала на выходных могут начать и раньше.
томми понял намек: за эти три дня он может не получить лекарства и детоксикация начнется вопреки предостережениям доктора Уэкслера. томми читал ответ Уэкслера про бред, конвульсии и смерть. Они вызвали в памяти воспоминания о «прижигалке» в Лиме и слова Линднера, от которых он порой с криком просыпался и корчился в ночи: «Третий страйк, мистер Миллиган!»
Ну нет, он не собирается ждать адских мук ломки. Он подготовился к доктору Линднеру и к этому дню – загнул шпильку для волос и закрепил ее лейкопластырем вокруг большого пальца левой ноги. томми было известно, что санитар, который следит за ним, курит травку. А еще он знал, что персонал с нетерпением ждет, когда у него начнется барбитуратная ломка. Два санитара принесли ведерки со льдом, остальные уселись снаружи и стали ждать, когда он начнет обливаться потом, корчиться и истошно кричать.
Однако ничего этого не произошло. Никто не понимал, что амобарбитал действует на него иначе, чем на обычных людей. Его ломка происходила внутри – начиналась сумятица, мигание становилось интенсивнее, рассоединение – стремительнее, внутренние личности выходили на Пятно посмотреть, что случилось.
– Эй, ты говорил, что он будет как помешанный, – пробурчал санитар. – Что, черт дери, происходит?
– Наверно, надо больше времени. Он здоровый бугай.
– Не парься, – ответил третий, – скоро сломается.
Они не знали, что он уже сломался, но не так, как они себе воображали. Ему требовались его специалисты, и каждый из них вставал на Пятно, чтобы понять, что надо делать.
Шли часы, и кто-то сказал:
– Позвони Линднеру. Мы не можем обосновать изоляцию, если нет признаков ломки.
Его выпустили в закрытый блок. Упрятать обратно в одиночку всегда успеют.
томми знал, что действовать надо быстро.
Он пошел в комнату отдыха, порылся в мозаиках и раскрасках и отыскал ведерко пластилина для лепки. Оторвал кусок и скатал шарик. Он продумал все это несколько недель назад во время мигания, когда подметил, что сестра, выдающая лекарства, кладет ключи на стол рядом с бумагами. Универсальный ключ было легко узнать. томми, как всегда, встал позади всех.
– Билли, подойди, прими лекарство, – позвала медсестра.
– Доктор Линднер говорит, его отменили.
– Я не про амобарбитал. Тебе прописано противоотечное средство и витамины.
Он изобразил нерешительность, похлопывая левой рукой с размягченным пластилином по столу.
– Это обязательно?
– Нос будет лучше дышать, Билли. Давай.
Он отвлек ее, указав правой рукой на окно:
– Ой, что это там?
Когда сестра отвернулась, прижал левую руку к ключу, сделав отпечаток в пластилине.
– Где?
– Как будто большая птица…
– Наверно, просто тень.
– Да, наверно…
Вернувшись в комнату отдыха, он сел за стол для игр и запомнил форму ключа – четыре зубца. Когда они отпечатались в мозгу, как дорожная карта к свободе, снова смял пластилиновую лепешку. Никаких следов. Все в голове.
В нужное время он отлепит лейкопластырь, распрямит шпильку и сделает отмычку. Он знает, на какую глубину засовывать, чтобы провернуть штифты.
Теперь нужно, чтобы санитар ослабил бдительность. Тот, кого приставили за ним наблюдать, был настоящим нариком и бесился, что не может улизнуть и покурить травку.
– Эй, чувак! – окликнул томми. – Мне в сортир надо.
Дошли по длинному коридору до мужского туалета, и томми сказал:
– Там вентиляция работает. Хочешь, иди курни, я постою на стреме.
– Шикарно, братан! Шикарно!
Как только санитар скрылся в уборной, томми подошел к запасному выходу, двери с пуленепробиваемым стеклом, открыл замок и вернулся на свой пост.
– Спасибо, – сказал санитар.
– Знатная дурь, – заметил томми, помогая санитару разогнать дым марихуаны. – Так и воняет.
– Еще какая…
Они вместе вернулись в общий зал и сели. Вдруг томми вскочил:
– Черт, поссать-то я забыл!
Охранник повел томми обратно, явно не в восторге от перспективы опять тащиться в такую даль.
– Ладно, – буркнул он. – Я здесь подожду. Только смотри! Чтоб через две минуты вернулся. Пошевеливайся.
томми дошел до конца коридора и громко хлопнул дверью туалета. Видя, что охранник отвернулся и разговаривает с кем-то в общем зале, томми выскользнул в дверь, которую открыл в прошлый раз, и меньше чем за пять секунд снова ее запер. Перепрыгнул через забор и не торопясь подошел к красному пикапу, который оставил там аллен. Отжав боковое стекло, открыл дверь и прыгнул в машину.
Запасные ключи, которые он всегда прятал под водительским сиденьем, были на месте. Он повернул зажигание, и машина с урчанием завелась. Тронувшись с места, он расхохотался.
– Четвертый бол, доктор Линднер! – крикнул он. – Только я не иду, а еду.
Он остановился на стоянке у дороги, уничтожил свое старое удостоверение личности и сунул в бумажник новенькие водительские права и карту соцстрахования на имя покойного Кристофера Юджина Карра.
– Свобода! – крикнул он, выруливая на шоссе. – Ты пришла ко мне в День независимости!