Зазвонил телефон, и когда писатель снял трубку, Билли оглушительно проорал ему в ухо:
– Ура! Я же говорил вам, что недоумок сдержит слово!
На следующий день Даг Эдер скорректировал информацию в новостях:
– И если он [труп] принадлежит Бордену, канадская полиция, прежде чем обнародовать результаты экспертизы, прибудет в Колумбус для беседы с Билли Миллиганом. Вчера мы сообщили вам, что зубная карта, недавно найденная в Северной Каролине, доставляется на западное побережье, и через несколько дней правоохранительные органы будут знать все наверняка. Миллиган числится главным подозреваемым по делу об исчезновении Бордена с тысяча девятьсот восемьдесят шестого года…
В «Афинских новостях» напечатали телефонное интервью с детективом из Беллингхема, который заявил, что если зубная карта окажется идентичной челюсти трупа, то Билли Миллигану будет предъявлено обвинение в убийстве. «На данный момент это по-прежнему дело об исчезновении человека, но если окажется, что он [труп] принадлежит нашему пропавшему, то оно переквалифицируется в дело о предумышленном убийстве».
Телеканал «Колумбус ньюсуотч 4» сообщил, что Даг Эдер вылетает в Британскую Колумбию, чтобы на месте освещать развитие событий.
Всю следующую неделю писатель гнал от себя тревожные мысли. Но что, если это поддельная зубная карта? Или она действительно принадлежит погибшему, но он не Борден?
Прошла неделя, прежде чем в ночном выпуске новостей сообщили о результатах экспертизы: «…Тело, обнаруженное в Канаде, не принадлежит пропавшему человеку, которого в последний раз видели живым четыре года назад вместе с Миллиганом… Поскольку его труп до сих пор не найден, доказательств, что Борден убит, нет. В связи с этим следствие по делу об убийстве, по которому Миллиган выступал подозреваемым, закрыто».
Билли решил выследить Фрэнка Бордена через номер социального страхования, который он помог ему получить до того, как Борден ударился в бега, а также по его старому, настоящему номеру. Однако быстрая проверка показала, что оба страховых номера Фрэнка бесследно исчезли. Все связи с прошлым были окончательно порваны, человека по имени Фрэнк Борден больше не существовало.
Билли знал, каково это, и ему было жаль Фрэнка – где бы он теперь ни был и какое бы имя ни носил.
Глава двадцать восьмая«Дымящийся документ»
Седьмого мая тысяча девятьсот девяностого года судья С. Говард Джонсон во время встречи с Джимом Курой обсудил предстоящее слушание по вопросу признания Миллигана психически здоровым и сослался на заключения психиатров, что состояние Миллигана стабилизировано и он не представляет угрозы для себя и окружающих.
– Давайте выпустим Билли, – предложил Джонсон.
На сей раз «нет» сказал Кура.
Теперь он рассматривал С. Говарда Джонсона как щит, ограждающий Билли от Управления по условно-досрочному освобождению.
Гэри, прощавшийся с семьей и друзьями перед смертью в хосписе, подозвал к себе Дану и Куру:
– Обещайте присмотреть за Билли, чтобы с ним все было в порядке.
Кура и Дана дали слово.
Теперь перед Курой стояла непростая задача: выполнить обещание, данное умирающему, несмотря на планы Шумейкера отправить Билли обратно в тюрьму. Сначала Кура собирался просто тянуть время. Он знал, что, согласно законодательству Огайо, время условно-досрочного освобождения засчитывается как тюремный срок. Даже если вычесть пять с половиной месяцев побега – при том что существовали разногласия, как следует подсчитывать этот период, – Кура решил, что максимально возможный для Билли тюремный срок вот-вот истечет. Шейла Портер связалась с Управлением по условно-досрочному освобождению, и они прислали письменное подтверждение, что срок Билли подходит к концу.
Вооружившись этим документом, Кура попросил судью Джонсона назначить окончательное слушание по делу Миллигана на август тысяча девятьсот девяностого года – гораздо позже той даты, когда Шумейкер еще мог арестовать Билли как нарушителя условий досрочного освобождения.
Однако Кура не знал, что Джон Шумейкер не согласился с точкой зрения собственного начальства и продолжал настаивать на том, что с момента признания Миллигана «невиновным по причине невменяемости» счет времени отбывания срока был приостановлен, так как Билли был недосягаем для Управления по условно-досрочному освобождению. Шумейкер заявлял, что раз Миллигана не восстанавливали в качестве досрочно освобожденного, то и счет времени возобновится только тогда, когда Билли снова окажется в тюрьме.
Кура пытался понять причины такого беспрецедентного отношения Шумейкера к пациенту, который провел в психиатрических больницах строгого режима больше времени, чем отсидел бы в тюрьме, признав себя виновным.
Среди газетных вырезок из официального архива управления по условно-досрочному освобождению, которые через суд затребовал Кура, обнаружилась одна с фотографией Билли. Кто-то ручкой пририсовал ему на голове рога, порез на щеке и кинжал, вонзенный в шею.
Кура сделал вывод, что Шумейкер по какой-то непонятной личной причине – не обязательно злому умыслу – ведет против Билли войну. Возможно, руководствуясь идеей об очищении общества.
Хотя Куре казалось, что он ознакомился со всеми документами управления по Билли, он обратился за советом к адвокатам, которые всю жизнь представляли в суде досрочно освобожденных. Они согласились подробно рассказать, как работает бюрократическая машина управления и прояснить значение кодов, которые ставят на документы управления.
– Очень странно, – сказал один из них. – Вот эта маленькая запись означает, что Билли уже восстановлен в статусе досрочно освобожденного. То есть где-то в архиве должен быть официальный протокол заседания, на котором его восстановили. И на протоколе должна стоять подпись Шумейкера.
Кура понял, что такой документ станет неоспоримым доказательством права Билли на свободу. Не находя его, он явился в офис Шумейкера и – поскольку судебный приказ о затребовании документов был еще в силе – попросил ознакомиться с файлом Миллигана, который, по слухам, Шумейкер держал в ящике стола. Кура проверил файл, но ничего не нашел.
Он прошелся по другим кабинетам, затребовал еще файлы, но безрезультатно. Нужный документ исчез. Может быть, он утерян. Или его спрятали. Или же его никогда и не было, Билли не восстанавливали в статусе досрочно освобожденного и счет времени не возобновлялся.
Протокол заседания был в этом деле ключевым, неоспоримым доказательством, подобно дымящемуся пистолету на месте преступления. Без него в распоряжении Куры оставался лишь второстепенный документ с мелкими цифрами кода в верхнем правом углу. Основываясь на нем одном, сложно заставить Шумейкера признать, что Билли был восстановлен в статусе досрочно освобожденного.
Одиннадцатого июня тысяча девятьсот девяносто первого года Джон Шумейкер прибыл в офис общественного защитника для досудебной дачи показаний под присягой. Глядя на плотного стареющего мужчину – очки в тонкой металлической оправе, голубой костюм, белые туфли, белый ремень и галстук, – Кура сразу подумал, что «этот своенравный человек воплощает в себе Управление по условно-досрочному освобождению».
Билли прибыл облаченный в светлые брюки, яркую гавайскую рубаху и соломенную шляпу, будто только что с пляжа в Санта-Крусе.
Кура представил их друг другу.
Билли вежливо пожал руку.
Кура полагал, что Шумейкер, занимавший свою важную должность большую часть жизни, был практически богом для досрочно освобожденных Огайо. Если Билли победит, на Джоне Шумейкере это особенно не отразится. Для него, в отличие от Билли, это не вопрос жизни и смерти.
Кура решил посадить Шумейкера за столом напротив Билли. Все эти годы Билли был для него лишь именем в отчетах, заголовках газет и телевизионных выпусках новостей. Кура хотел, чтобы сегодня он взглянул на Билли как на живого человека.
Билли всегда видел в Шумейкере воплощение зла, самого дьявола. Обезображенная фотография Билли в архиве управления показывала, что Шумейкер – или кто-то из его подчиненных – отвечал Билли взаимностью.
Кура полагал, что глава Управления по досрочному освобождению обладает слишком большой, колоссальной властью. Сравниться с ним не могли даже судьи – они действовали по гораздо более строгим правилам, основанным на прецедентном праве, законодательстве, Верховном суде, Конституции и контролировались апелляционным судом, который оценивал их решения.
С Шумейкером все было иначе. Управление не отчитывалось ни перед кем. Шумейкер создавал собственные правила, и его действия редко ставились под сомнение. Последнее слово всегда оставалось за ним. Такая безоговорочная власть, считал Кура, приводит к определенному одиночеству, которое может далеко завести.
Во время встречи Шумейкер демонстрировал хорошую информированность относительно обстоятельств дела Билли, но, как выяснилось, был не в курсе многих документов из собственного архива. Кура то и дело протягивал ему отчеты его организации, в которых сотрудники нижнего звена отмечали, что уведомили каждого из лечащих врачей Билли о его статусе условно-досрочно освобожденного.
Шумейкер настаивал, что его подчиненные действовали по собственной инициативе, без его разрешения, и снова озвучил позицию, что Билли с тысяча девятьсот семьдесят седьмого года не считается досрочно освобожденным и, следовательно, должен штату Огайо еще тринадцать лет за решеткой.
Документы управления находились в полном беспорядке, без всякой хронологии – мешанина из газетных вырезок, докладных записок, писем, которые были перетасованы, словно карточная колода, и бессистемно распиханы по папкам. Кура задавался вопросом, уж не специально ли это сделано, чтобы он точно не нашел нужный документ.
Снятие показаний затянулось. Настало время обеда. Помощник Шумейкера, Ник Дж. Сэнборн, суперинтендант отдела надзора за условно-досрочно освобожденными, ждал в коридоре своей очереди вместе с юристом, которого прислала прокуратура, и они втроем решили вместе пообедать до начала второй части заседания.