В 102 г. до н. э. германское племя кимвров нанесло поражение римской армии, перевалило через Альпы и прорвалось в Северную Италию. Консул Катулл отступил с войсками за реку По и старался не пропустить варваров на южный берег. Над Римом нависла смертельная опасность. Легионы требовались в других местах, и «отцам отечества» стало не до Митридата.
Но был ещё один немаловажный момент, о котором упоминает Диодор Сицилийский. Этот факт интересен тем, что очень хорошо характеризует нравы, царившие в Вечном городе. Согласно сообщению Диодора, в Риме объявилось посольство Митридата с крупной суммой денег и твердым намерением подкупить сенаторов. И ведь подкупили! Поэтому, когда народный трибун Сатурнин стал обвинять послов в том, что такими действиями они оскорбляют сенат, последовала моментальная ответная реакция. Заручившись поддержкой тех сенаторов, которые приняли взятку, послы обвинили трибуна в том, что он оскорбил понтийскую делегацию.
Оскорбление посольства – вещь очень серьёзная, а римляне, как никакой другой народ, очень трепетно к этому относились. Достаточно вспомнить, что именно убийство их посла было причиной войн с Иллирией, а оскорбление посольства квиритов стало официальным поводом для разрушения Коринфа. Сатурнину за такое самоуправство по отечественным законам грозила смертная казнь, и трибун еле-еле сумел избежать наказания. Как видим, люди Митридата действовали нагло и напористо, благодаря чему достигли определённых успехов. Слова нумидийского царя Югурты, сказанные про Рим, были пророческими: «Продажный город, обреченный на скорую гибель, – если только найдет себе покупателя!» (Саллюстий Крисп).
Однако всех насмешил Никомед III, который в своем цинизме превзошел даже Митридата. Евпатор мог предъявить на Пафлагонию хоть какие-то права, ссылаясь на договоренности отца с республикой, а Никомеду вообще сказать было нечего. Когда к царю Вифинии пришли посланцы сената с требованием вывести войска из Пафлагонии, тот нимало не смутился, а заявил, что вернет свою часть страны законному царю. Послы удивились, какому это такому царю собирается Никомед вернуть захваченные земли, однако подвоха не заподозрили. А хитрец просто взял и поменял имя одному из своих сыновей на имя Пилемен. Суть обмана была в том, что имя Пилемен носили пафлагонские цари, и на основании этого Никомед стал на полном серьёзе утверждать, что он вернул царство законному наследнику. От Никомеда римляне не добились ничего: «Так послы вернулись в Рим, став жертвой издевательства» (Юстин). В отличие от своего вифинского коллеги, Митридат соблюдал некоторую осторожность и, балансируя на грани, не переходил красную черту, которая отделяла его от войны с римлянами.
На том история с Пафлагонией и закончилась.
Если подводить итоги, то ситуация сложилась неоднозначная. С одной стороны, римляне проглотили все обиды и насмешки от вифинского и понтийского царей, временно смирившись с таким положением дел. Но с другой стороны, они сумели реально оценить весь размер опасности, исходящей от Митридата. Сенаторы прекрасно понимали, кто является истинным инициатором захвата Пафлагонии и кто подбил Никомеда на конфликт с Римом. Квириты резко усилили свои действия по сопротивлению растущему влиянию Митридата в Малой Азии. С этим противодействием царь Понта и столкнулся, когда решил вмешаться в дела Каппадокийского царства.
Дела каппадокийские
Когда начинаешь внимательно изучать борьбу Митридата за Каппадокию, то невольно создаётся впечатление, что царь влез в некое болото, увяз в нём и уже не смог оттуда выбраться. Потому что топь затягивала Евпатора всё глубже и глубже. Несмотря на все усилия, эта трясина засосала Митридата, и в итоге он оказался втянут в роковую для него войну с Римом. Действительно, именно дела в Каппадокии стали одной из главных причин, спровоцировавших военный конфликт между республикой и Понтом. Поэтому попробуем разобраться, что же действительно там произошло и зачем эта самая Каппадокия была нужна Митридату.
После победоносных походов в Северное Причерноморье и установления свой власти в регионе Митридат начинает операции в Колхиде и присоединяет Пафлагонию. Затем Евпатор обратил свой взор на юг, в сторону соседнего Каппадокийского царства. Для подчинения этого государства у Митридата, по его мнению, были две очень веские причины.
Во-первых, в случае включения Каппадокии в сферу понтийского влияния, вся восточная часть Малой Азии оказывалась под его непосредственным контролем. Со всеми вытекающими из этого последствиями. В этом случае Митридат не только значительно расширял территорию своей державы, но и получал доступ ко всем ресурсам Каппадокии. В том числе он мог бы располагать и знаменитой каппадокийской кавалерией. Во-вторых, накануне грядущего столкновения с Римом (а в том, что оно рано или поздно произойдёт, Митридат не сомневался) ему просто необходим был надёжный тыл.
Ещё Митридат V Эвергет, дядя каппадокийского царя Ариарата VI по материнской линии, желая подчинить племянника своей воле и установить, таким образом, понтийское влияние в Каппадокии, женил последнего на своей дочери Лаодике. От неё у Ариарата было трое детей – дочь и два сына, которых тоже звали Ариаратами. Однако, несмотря на то что правитель Каппадокии и его семья приходились понтийскому царю родственниками, тот сильно сомневался в их лояльности. Евпатор понимал одну простую истину – Рим в любой момент может надавить на Ариарата VI и тот сделает так, как будет угодно отцам-сенаторам. Исходя их этого, царь Понта начал действовать.
Митридат не стал мудрить, а с помощью знатного каппадокийца Гордия взял и организовал убийство Ариарата VI. Поскольку наследники царя были ещё малолетними, то власть перешла в руки вдовы покойного, к сестре Митридата Лаодике. На какое-то время сложившаяся ситуация устраивала понтийского царя, но потом она в корне изменилась, и не в лучшую для Евпатора сторону. Виновником этого оказался не кто иной, как союзник Митридата – царь Вифинии Никомед III. После того как он поживился за счёт Пафлагонии, а римский сенат это стерпел, Никомед почувствовал вкус к новым захватам. И вполне закономерно положил глаз на Каппадокию. Пока его понтийский коллега глубокомысленно размышлял над тем, как бы ему незаметно прибрать эту же территорию к рукам и не вызывать при этом излишних подозрений на берегах Тибра, Никомед решил полагаться только на грубую силу.
Пользуясь тем, что во главе соседнего государства стоит женщина, он в 101 г. до н. э. ввёл свою армию в Каппадокию. Понимал ли Никомед, что тем самым он вторгается в сферу интересов Митридата и в этом случае вооружённый конфликт с Понтом неизбежен? Прекрасно понимал и специально для этого придумал хитрый, как ему казалось, план. Едва вифинские войска заняли приграничные области Каппадокии, как Никомед отправил посольство к царице Лаодике с предложением руки и сердца. А заодно пообещал ей и стране защиту от врагов. Царицу такое предложение вполне устроило, и заключив соглашение с Никомедом III, она вышла за него замуж. Соответственно, в каппадокийские города вошли вифинские гарнизоны. Казалось, всё для Никомеда сложилось очень удачно, но он совершенно недооценил своего соседа. Едва вифинцы вторглись в Каппадокию, как понтийская армия была поднята по тревоге. И пока Никомед занимался свадебными приготовлениями да подсчитывал выгоды от сделки, фаланги Митридата уже маршировали на юг.
Появление армии Понта было для Никомеда как гром среди ясного неба. Он растерялся, запаниковал и не знал что предпринять. Между тем понтийские стратеги начали быстро очищать территорию Каппадокии от вифинцев, вышибая из городов один за другим гарнизоны Никомеда. Митридат на всю Азию громогласно объявил, что идёт восстанавливать в законных правах на трон своего племянника Ариарата, и благодаря этому заявлению получил поддержку от каппадокийцев. Очистив страну от войск Никомеда, он провозгласил своего молодого родственника царём этой страны под именем Ариарата VII, а сам удалился в Понт.
Казалось, что всё успокоилось, но это был только первый этап затеянной Евпатором многоходовой комбинации по захвату соседней страны. Что же касается Никомеда, то он оказался выставлен на всеобщее посмешище. Потому что в результате довольно затратной военной кампании царь Вифинии не приобрёл ровным счётом ничего, кроме вдовы покойного каппадокийского царя.
Через пару месяцев, когда всё улеглось и страсти успокоились, Митридат решил, что пришло время продолжить свою интригу относительно Каппадокии. Евпатору был нужен повод для вмешательства, и царь его придумал, а точнее говоря, высосал из пальца. Он заявил, чтобы Гордий, убийца отца молодого каппадокийского царя, получил право вернуться на родину. Невзирая на весь цинизм и, мягко говоря, нелепость подобного требования, царь Понта в любом случае оказывался в выигрыше: откажет ему Ариарат – и он тут же поведёт свои войска восстанавливать справедливость. А не откажет, так со временем Гордий уберёт и его племянника.
Но Ариарат отказал и решил защищаться от поползновений дядюшки. Мало того, он собрал огромную армию, в которую помимо каппадокийских войск вошли отряды правителей Софены, Коммагены, а также подкрепления, которые прислал Никомед. Митридат не остался в долгу и, по сообщению Юстина, «повел в бой восемьдесят тысяч пехотинцев, десять тысяч всадников, шестьсот боевых колесниц, снабженных серпами». В битве один на один Евпатор легко бы разгромил каппадокийские войска, но благодаря поддержке соседних правителей Ариарат VII располагал внушительными силами. Да и потери даже в случае победы могли быть достаточно велики, а Митридат не мог позволить себе такой роскоши, как терять проверенных в боях воинов. Поэтому поразмыслив, он решил пойти по пути наименьшего сопротивления и устранить главного врага физически. Однако проблема заключалась в том, что сделать это было практически невозможно. Племянник очень хорошо знал коварство и повадки своего царственного родственника и поэтому постоянно был окружён телохранителями.