Однако, как сообщает Плутарх, кроме сказочных богатств он нашёл там много других очень интересных вещей. В одной из крепостей Помпей обнаружил дневник Митридата, в котором содержались сведения личного характера, в частности, «непристойная переписка между ним и Монимой». Римский командующий не поленился и, чтобы лучше узнать своего врага, прочитал эти записки, причем, как отметил Плутарх, сделал это «не без удовольствия».
Продолжая подчинять регион, легионы Помпея подошли к крепости, где была главная сокровищница Митридата. Заправляла всем в этой крепости Стратоника, та самая арфистка, ради которой Евпатор во время первой войны с Римом забросил ратные дела и предался любовным утехам. Тогда Стратоника сумела отодвинуть в сторону даже красавицу Мониму, но царицы теперь не было в живых, а её конкурентка была жива и здорова. И судя по всему, пользовалась безграничным доверием Митридата. Иначе он никогда не поручил бы ей в управление крепость, где находилась его главная сокровищница. Но как оказалась, сделал это царь зря. Потому что, когда к крепости подступил Помпей, Стратоника не только распахнула перед ним ворота, но и поднесла командующему много подарков. Она всячески демонстрировала свою покорность, что тщеславному римлянину пришлось очень по душе.
Однако перед тем как впустить Великого в крепость, красавица выдвинула одно очень важное, на её взгляд, условие. Дело в том, что у Стратоники от Митридата был сын по имени Ксифар, за которого мать сильно переживала, поскольку шла война. Вот она и предложила Помпею сделку. Пусть в обмен на сдачу крепости полководец сохранит Ксифару жизнь, если он попадёт в руки к римлянам.
Разумеется, что Помпей ответил согласием. Хотя, по большому счёту, он и понятия не имел, где Ксифар сейчас находится. Но, тем не менее, командующий остался доволен оказанным ему приёмом и без боя захваченным богатством. Поэтому он милостиво разрешил Стратонике владеть всем имуществом, которое подарил ей Митридат. Казалось, что всё устроилось очень хорошо и к взаимному удовольствию, но Стратоника, когда всё это затевала, упустила из виду одну очень существенную деталь.
Не факт, что Помпей когда-либо сможет поймать её сына и вообще с ним встретиться. Зато Митридат никогда не прощал предательства, и об этом Стратоника знала не понаслышке. В данный момент её горячо любимый отпрыск находился рядом со своим грозным отцом. И думать надо было об этом, а не о том, что может теоретически произойти. Поэтому в том, что случится в дальнейшем, женщине, кроме самой себя, винить будет некого.
Предательство (65–63 г. до н. э.)
Неукротимый
Аппиан пишет, что грандиозный замысел повторного завоевания Боспора и продолжения войны с Римом созрел у Евпатора в Диоскуриаде: «Там Митридат задумал не малое дело, и не такое, на которое мог бы решиться человек, находящийся в бегстве: он задумал обойти кругом весь Понт и скифов припонтийских и, перейдя Меотийское болото, напасть на Боспор и, отобрав страну, где властвовал сын его, Махар, оказавшийся по отношению к нему неблагодарным, вновь оказаться перед римлянами и воевать с ними уже из Европы». Таким образом, мы видим, что поход в Северное Причерноморье Митридат рассматривал как одну из составляющих его масштабного плана борьбы против Рима. Только как эта борьба будет проходить после того, как он утвердится в Пантикапее, царь пока не решил.
Понтийские колонны двинулись вдоль побережья, ломая сопротивление тех племён, которые рискнули встать у них на пути и с оружием в руках выступить против Евпатора. Ахейцев, которые попытались атаковать царские войска, ветераны Митридата обратили в бегство, со скифами частично удалось договориться, а частично усмирить оружием. Зато гениохи приняли Евпатора дружески. Слава царя-воина давно гремела вдоль берегов Понта Эвксинского, и «даже будучи беглецом и в несчастии, он вызывал к себе почтение и страх» (Аппиан). Правда, Митридат пока пребывал в неведении относительно того, как поведёт себя предатель сын. Окажет ли он отцу сопротивление и будет Махару помощь от римлян или нет.
Прибыв в регион Меотиды, Митридат встретил там самый восторженный приём, местные вожди одарили великого воителя подарками, а тот в свою очередь не менее щедро отдарился, благо было чем. Затем последовала длинная череда из торжеств, празднеств и пиров. Митридат заключал с князьями и царьками этих земель союзы, а за наиболее значимых вождей отдавал замуж своих дочерей. Местным правителям необычайно льстило то внимание, которое им оказал величайший из царей своего времени. Скорее всего, именно в этот момент у Евпатора и возникла мысль о том, как он будет дальше воевать против Рима. Мысль грандиозная и поражающая воображение.
Митридат решил поднять все варварские племена Причерноморья, через Фракию и Македонию вторгнуться в Пеонию, а затем, перевалив через Альпы, напасть на Италию. Очевидно, Митридат пришёл к выводу, что победить сыновей волчицы можно только в их логове. Восстание Спартака, бушевавшее на просторах Апеннинского полуострова, и с которым квириты несколько лет не могли справиться, давало царю обильную пищу для размышлений. Пример Ганнибала, много лет продержавшегося в Италии, тоже вселял определённые надежды. Но самое главное заключалось в том, что Евпатор не был первым, кто придумал такой план и практически приступил к его осуществлению. Здесь пальму первенства надо отдать Филиппу V Македонскому. Филипп тоже решил поднять племена северных варваров и натравить их на Рим. Для этого им был заключён союз с могущественным племенем бастарнов, а царская дочь стала женой одного из вождей. По замыслу царя Македонии полчища варваров сначала должны были разгромить территорию союзной Риму Иллирии, а затем, пройдя вдоль побережья Адриатики, вторгнуться на территорию Северной Италии.
Однако между планом Митридата и планом Филиппа была существенная разница. Если Евпатор собирался сам встать во главе разноплемённых полчищ и вести их на Рим, чтобы поразить врага в самое сердце, то македонский владыка действовал иначе. Удар по Италии с севера для него был просто отвлекающим маневром, поскольку Филипп, пользуясь тем, что квириты вступят в войну с варварами, хотел в это время изгнать римлян с Балкан. К сожалению, планам Филиппа сбыться было не суждено, потому что как только вся созданная им громада пришла в движение, он неожиданно для всех умер. Но прецедент был создан, и Митридат о нём наверняка знал, когда планировал свой поход.
Между тем, как только мятежный сын Митридата Махар узнал о том, где находится с войском отец и что он вот-вот может появиться на Боспоре Киммерийском, как сразу впал в страшную панику. Очевидно, что царевич не был храбрым человеком. Махар мог предать, ударить в спину, напакостить исподтишка, но сойтись с родителем в открытом бою было выше его сил. Да и воины понтийского гарнизона Пантикапея вряд ли стали бы сражаться против своего законного царя. Стоило Митридату явиться перед ними, как войска сразу же перешли бы на его сторону, оставив предателя в гордом одиночестве. Всё это Махар быстро осознал, заметался, как загнанный зверь, и от страха стал совершать необъяснимые поступки. Сначала он распорядился сжечь флот, который стоял в Пантикапее, а затем, вместо того, чтобы бежать к римлянам, удрал в Херсонес. И если поступок с кораблями можно ещё как-то объяснить, к примеру, тем, что царевич хотел, чтобы они не достались Митридату и тот не организовал за ним погоню, то бегство в Херсонес логике не поддаётся. Ведь если граждане города не захотят ссориться с Митридатом, то им ничто не помешает выкупить свой покой головой предателя.
Тем временем Евпатор взял корабли у меотов и ахейцев, погрузил на них свои войска и отплыл в Пантикапей. Город сдался без боя и открыл ворота понтийской армии. Укрепившись на акрополе, Митридат тут же распорядился послать суда в погоню за Махаром. Зря царевич старался и жег корабли, царь всё равно привёл с собой большой флот. Положение изменника становилось безвыходным. Зная отношение отца к предателям и не желая попасть к нему в руки живым, бывший наместник Боспора покончил с собой. Поскольку справедливо опасался, что граждане Херсонеса его выдадут. Когда же началось следствие по делу об измене наследника, то Митридат проявил исключительную принципиальность. Всех приближённых Махара, которых он сам назначил советниками к сыну, Евпатор велел казнить, а тех, которые считались личными друзьями царевича и верно ему служили, распорядился отпустить на все четыре стороны.
В скором времени на Боспоре Киммерийском завершился жизненный путь и другого сына Митридата, Ксифара. Того самого, ради спасения которого Стратоника открыла ворота крепости Помпею и выдала царские сокровища. Ксифар не злоумышлял против родителя, как Митридат Младший, и не плёл заговоры в пользу римлян подобно Махару, а просто оказался заложником взаимоотношений между отцом и матерью. Частые измены родных и близких ему людей настолько ожесточили Митридата, что он отстранился от них, опасаясь нового предательства, и смотрел на свою родню, как на чужаков. Складывается такое впечатление, что царь уже не видел существенной разницы в том, кем ему приходится человек – родственник он Митридату или нет. Для Евпатора теперь это был просто подданный. Поэтому, когда царь узнал о том, что Стратоника последовала за его войском через Кавказ и находится на другом берегу Боспора Киммерийского, в Фанагории, то он послал ей приглашение явиться в назначенное время на берег. И когда жена пришла, то прямо у неё на глазах, на противоположном берегу пролива, по приказу отца был убит Ксифар. Тело его бросили непогребённым прямо на месте убийства. Аппиан ничего не говорит о том, что испытал при этом царь, историк просто констатировал сам факт: «Так он не пожалел своего сына для того, чтобы причинить мучение погрешившей против него».
После того как Евпатор обосновался в Пантикапее, он почувствовал себя достаточно уверенно. Царь отправил к Помпею послов с предложением выплаты постоянной дани, если ему вернут Понт. Но римлянин был непреклонен, он требовал безоговорочной капитуляции и личного появления царя в его ставке. На что получил гордый ответ Евпатора, который гласил, что пока он остается Митридатом, то никогда на это не согласится. Впрочем, для дальнейшего урегулирования вопроса царь обещал прислать к Помпею кого-то из своих сыновей и нескольких советников. Но дальше этого дело не пошло и заглохло, так и не начавшись.