После посиделок на подмосковной даче я неоднократно встречался с Аскаром Акаевым в Киргизии. Во время каждой из таких бесед я искренне восхищался совсем «не царской», очень интеллигентной манерой поведения моего собеседника, и в то же время ловил себя на мысли, что киргизский президент выглядит все более усталым и даже растерянным.
Грусть Акаева была объяснима. Его идеалистические начинания плохо приживались в местном «климате». Дело в том, что киргизский лидер стремился построить в своей республике классическое демократическое государство, «среднеазиатскую Швейцарию», как писали журналисты. Такой путь был уникален для среднеазиатского региона.
Правда, в начале 90-х годов прошлого столетия в соседнем с Киргизией Таджикистане той же целью вроде бы руководствовались и местные «демократические» силы, пошедшие на странный союз с исламистами. Однако их кандидат в президенты, кинорежиссер Давлат Худоназаров, по своей интеллигентности и наивному идеализму напоминавший Аскара Акаева, выборы проиграл. В республике началась долгая и кровавая гражданская война, окончившаяся установлением в Таджикистане откровенно авторитарного кланового режима.
Киргизия первоначально казалась вроде удачливее. В стране существовала реальная многопартийная система, местные журналисты действительно говорили и писали то, что думали, действовало множество НПО, в том числе и зарубежных.
Аскар Акаев пытался создать в республике максимально комфортные условия для иностранного капитала и таким образом «протолкнуть» республику на мировой рынок. О серьезности этих намерений свидетельствовало, например, то, что крупнейшее киргизское золотоносное месторождение Кумтор было отдано на разработку канадской компании.
Увы, «среднеазиатской Швейцарии» не получилось. Выяснилось, что ни свобода слова, ни даже привлечение иностранного капитала не в состоянии сделать в одночасье Киргизию процветающим государством.
После распада СССР уровень жизни в Киргизии — впрочем, как и в соседних среднеазиатских государствах — катастрофически упал. По-другому в государстве, бедном природными ресурсами и с неквалифицированными трудовыми ресурсами, быть и не могло. Но киргизы этого понять никак не хотели, и с их точки зрения во всем был виноват только Акаев. Тем более, первого киргизского президента, действительно, было в чем упрекнуть.
Сам Акаев был бессеребренником, но вокруг воровали все, включая его родственников. Киргизский президент просто не мог в одночасье изменить свой народ: в республике процветали клановость, коррупция. Не выдержавший столкновения с реальностью бывший ученый все чаще искал утешения в спасительной бутылке.
В конце концов в киргизском президенте разочаровался и Запад. При явной помощи США — американское посольство в открытую субсидировало как оппозиционную прессу, так и саму оппозицию — произошла перешедшая в погромы «тюльпановая», или «урючная», революция. Вряд ли в Белом доме представляли, какого джинна они выпускают из бутылки… С момента свержения Акаева ситуацию в республике можно охарактеризовать одним словом — хаос.
Я часто бывал на митингах в постакаевской Киргизии и могу с уверенностью утверждать, что большинство демонстрантов (часто пьяных) даже в общих чертах не могли объяснить, против чего они протестуют.
Группа киргизов на земле, захваченной у узбека
Впрочем, значительная часть из них бунтовала попросту за денежное вознаграждение. В республике даже была популярна шутка: «Новая туристическая услуга для иностранцев: “Хотите посидеть в президентском кресле — нет проблем! Заплатите несколько десятков тысяч долларов, и мы специально для вас организуем небольшую революцию!“»
Захват собственности люмпенизированной толпой, руководимой уголовными авторитетами, стал почти рутинным явлением в послеакаевской Киргизии. Впервые это киргизское «know-how» опробовал житель Нарынской области Нурлан Мотуев, «приватизировавший» с односельчанами государственное угольное месторождение. По его мнению, оно должно было принадлежать сельчанам, так как «находится на их землях».
Группа киргизов на земле, захваченной у узбека
«Революционная» инициатива Мотуева была подхвачена по всей республике, причем в первую очередь земли отбирались у «чужаков» — иностранцев и представителей национальных меньшинств.
Полностью была провалена и инициатива Акаева о привлечении иностранного капитала. У месторождения Кумтор стали собираться руководимые «авторитетами» агрессивные толпы, требующие «вернуть Кумтор народу». От канадцев недвусмысленно требовали платить «дань». Рэкету подверглись и многочисленные китайские предприятия. По существу, иностранный бизнес в Киргизии прекратил свое существование.
Резко обострились межнациональные отношения. Кровавые узбекские погромы 2010 года быстро перекинулись и на север республики. Причем нападениям подвергались не только узбеки, но и турки-месхетинцы, уйгуры, дунгане, выходцы из Дагестана, евреи. Как правило, «революционеры» банально хотели захватить собственность «инородцев».
Я наблюдал этот процесс сразу же после второй, антибакиевской «революции». Зрелище было довольно жуткое. Вооруженная мотыгами полупьяная толпа захватывала чужие автомобили прямо на улицах Бишкека. Машины набивались под завязку: люди сидели на крышах и даже в багажниках. «Революционеры» ехали громить дома турок-месхетинцев. У них не было никаких сомнений в своей правоте: «Ведь мы киргизы! Вся земля должна принадлежать только нам!»
Общеизвестна поговорка: «Каждый народ достоин своего правителя». Граждане Киргизии явно не «доросли» до уровня своего первого президента. Сам же Акаев «опуститься» до нужного уровня не смог или не захотел, а потому оказался чужим на своей родине. Правитель такого типа был бы, возможно, и неплох в какой-нибудь уютной небольшой стране в Западной Европе (как раз в той же Швейцарии), но совершенно неуместен в современной Киргизии; поэтому политический крах первого киргизского президента был абсолютно закономерен.
Аскар Акаев не отдал войскам приказ стрелять в толпу и попросту сбежал от восставших в Москву. Тогда многие в Киргизии объявили его трусом. Но так ли это? Возможно, просто президент Киргизии решил, что его должность не стоит людской крови.
По-другому повел себя свергнувший Акаева Курманбек Бакиев, когда уже он лишился власти на волне новой «революции». Укрепившись в «родовом селе» на юге республики, Бакиев заявил, что не признает своего смещения, и «перенес столицу» на юг. В конечном итоге свергнутый президент все-таки покинул Киргизию, но практически сразу после этого начались массовые столкновения между киргизами и узбеками на юге республики, пролилась кровь. Очень многие считают, что таким образом Бакиев «отомстил» за свою отставку. Возможно, это и не так, но Аскара Акаева уж точно никто даже и заподозрить не может в чем — то подобном.
После бегства в Москву первый киргизский президент вернулся в науку, став профессором в МГУ. Знающие люди в Академии наук говорили мне, что, в отличие от многих «академиков» с национальных окраин, Аскар Акаев действительно настоящий ученый от Бога, заслуживший все свои регалии без распространенных в советское время поблажек выходцам из национальных глубинок. По мнению крупнейшего специалиста в области голографии академика Юрия Денисюка, Аскар Акаев «смог достичь поразительных результатов на стыке двух областей — оптики и компьютерных технологий, намного опередив свое время». Так что, наверное, именно наука, а не политика — настоящее призвание Аскара Акаева.
Но он честно пытался сделать из родной Киргизии вторую Швейцарию. Эксперимент оказался неудачным, но его руки не запятнаны кровью, и Аскар Акаев может с чистой совестью заявить: «Я пытался сделать из вас европейцев, но вы сами этого не захотели».
5. На чужбине(Среднеазиатские исламские радикалы в США)
«Ты что, бухарский еврей?» — с дрожью в голосе обратился ко мне бородач в мокрых от океанической воды шароварах. Его закутанная в паранджу жена в это время пряталась за его спиной. Дело было на пляже Сан-Диего на юге Калифорнии.
Мужчина подумал, что я агент узбекских спецслужб, который прибыл из-за океана выслеживать бежавших из Узбекистана исламистов. На самом деле меня привлек необычный внешний вид компании: бородатые мужчины в тридцатиградусную жару купались в океане, не снимая шаровар и маек, а женщины в парандже и не думали оголяться. Рядом стояли пиалки с зеленым чаем и благоухающий плов.
Я объяснился, и мои новые знакомые рассказали, что они родом из лежащего в Ферганской долине узбекского Коканда. Один из них отсидел в тюрьме «за веру» (читал религиозную литературу, запрещенную в Узбекистане), получил политическое убежище в Америке и перевез сюда всех родственников.
«В Узбекистане мы боялись, если наши женщины ходили в парандже. Да что там паранджа — даже просто отпустить бороду было опасно! Таким человеком сразу же начинали интересоваться спецслужбы», — жаловался мне кокандский чайханщик Алишер, ныне работающий мясником. По его словам, по мусульманским законам ему не давали жить не только власти, но и простые узбеки: «На одетую, как подобает мусульманке, женщину глядели как на пугало! Здесь, в Америке, никому нет дела, как ты одет!»
Узбекская вольница
Эти слова мне показались знакомыми. В начале 2000-х я работал представителем одной западной правозащитной организации в Средней Азии, и очень похожую точку зрения — только о России — мне высказывали местные чиновники. По их словам, в то время в России было гораздо больше религиозной свободы, чем в Средней Азии, и мигранты с юга чувствовали себя там приблизительно так же, как их земляки в США сегодня. Потом Москва этой вольнице положила конец: Верховный суд признал многие мусульманские организации экстремистскими, и «центр узбекской свободы» переместился за океан.
Здесь можно придерживаться любых взглядов, главное — не совершать насилия и не пытаться воплотить свои идеи в жизнь силовым путем. Здесь уместно вспомнить организацию «Хизб ут-Тахрир», выступающую за объединение мусульман всего мира в единый халифат.
Взгляды этой популярной в Средней Азии партии действительно довольно экзотичны: такие государства, как США, Великобритания и Израиль, объявлены «порождением шайтана», а в частных беседах со мной некоторые «хизбутовцы» сожалели, что Гитлеру не удалось уничтожить всех евреев. Однако, несмотря на весь свой радикализм, «Хизб ут-Тахрир» отвергает насильственные методы борьбы, поэтому в «порожденных шайтаном США» считают, что запрещать ее нельзя.
Получается некий обратный отбор, и узбеки Америки гораздо религиознее своих оставшихся дома собратьев. Узбек, приезжающий в США, сразу сталкивается с невиданной свободой: ему доступна вся запрещенная дома литература, он может общаться с представителями любых движений, о которых на улицах родного Ташкента или Бухары он даже не слышал.
С этим согласен лидер узбекского оппозиционного движения «Бирдамлик» Баходир Чориев, проживающий в США. По его словам, в Соединенных Штатах многие узбеки «просто пьянеют от свободы», к тому же на них оказывает влияние местная крайне консервативная община. «Если человек не будет неукоснительно соблюдать все религиозные обряды, его попросту отвергнет местная диаспора. С ним не будут общаться, ему не будут помогать. Были случаи, когда узбеки в США противились захоронению своих земляков на мусульманских кладбищах, если они не вели праведный образ жизни», — рассказывал Чориев.
«Проблема связана, наверное, с тем, что в странах Средней Азии правительства слишком рьяно преследуют инакомыслящих, вытесняя «проблемных» молодых людей за границы региона. В тех странах, куда эти люди приезжают, их тоже не ждут с распростертыми объятиями, оставляя наедине с трудностями и предоставляя в распоряжение экстремистских сетей», — считает этнолог, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Сергей Абашин.
На это накладывается потворство властей религиозным общинам: например, в Сан-Диего процент мусульман невелик, но там действует аж 80 мечетей! При крупнейшей из них — мечети Абу Бакр — есть религиозная школа для детей, организация мусульманских бойскаутов и магазин халяльной еды.
Узбекский террор
Трудно сказать, какой именно фактор больше влияет на исламизацию прибывших в Новый Свет узбеков, но факт остается фактом: большинство из них в США начинают ходить в мечеть.
Так, давивший людей на Манхэттене Сайфулло Саипов до приезда в США был вполне светским молодым человеком, никогда не ходил в мечеть, а к религии обратился лишь в секулярной Америке.
Трагедия на Манхэттене — далеко не первый случай террористической активности узбекских граждан в США.
В конце 2012-го в одном из американских аэропортов был арестован узбекский беженец Джамшид Мухторов. Он собирался лететь на джихад в Афганистан, чтобы там убивать солдат приютившей его страны. Забавно, что в Узбекистане несостоявшийся моджахед занимался правозащитной деятельностью и к религии пиетета не питал, даже любил выпить.
В США он познакомился с религиозными земляками, которые помогли ему устроиться на высокооплачиваемую работу водителя-дальнобойщика. Постепенно взгляды иммигранта стали меняться. Жена Джамшида под его влиянием на улицу выходила лишь в никабе, малолетние дети весь день проводили за чтением Корана. Почти все заработанные деньги новоявленный мусульманин откладывал для предстоящей борьбы с неверными в Афганистане.
В том же году был осужден узбек Улугбек Кодиров, готовивший покушение на «врага мусульман» Барака Обаму.
В 2014 году в Штатах прошел судебный процесс по обвинению беженца из Узбекистана Фазлиддина Курбанова в пособничестве террористам. Полиция нашла в его квартире боеприпасы и компоненты взрывчатки.
Показательно, что Курбанов, Мухторов и чеченские террористы братья Царнаевы, совершившие теракт в Бостоне, получили в США статус беженцев. Эта категория людей в Америке в течение полугода получает пособие, бесплатное жилье и медицинскую страховку.
Этот факт не перестают подчеркивать правые медиа. Например, журналистка близкого к республиканцам телеканала Fox с презрением и неприязнью рассказывала о семье чеченцев Царнаевых: «Правительство платило им пособие, бесплатно их лечило, оплачивало им курсы английского. Всего на них было потрачено около ста тысяч долларов. А они нас так отблагодарили? Что ж, спасибо!»
Комичность ситуации состоит в том, что по нынешним американским законам миграционные чиновники просто не могут отказать потенциальным террористам в статусе беженцев, если их реально преследовали на родине. Правда, все претенденты на политическое убежище должны подписать бумаги о том, что не собираются совершать теракты в США, но вряд ли такую меру можно считать серьезной гарантией безопасности.