(Заметки из Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая)
«Это китайский ресторан! Мусульманину здесь обедать — харам! Давай-ка лучше найдем какое-нибудь приличное место», — мой гид Азиз говорит вежливо, но непреклонно. «Приличным местом» оказалась чайхана. Стульев в заведении не было, и мы сидели на подушках возле дастархана, в тени развесистых чинар. Рядом — небольшой затянутый тиной пруд, от которого веяло прохладой. Азиз не обманул — здесь и правда было очень уютно.
Он разлил в пиалки ароматный зеленый чай и на ломаном, но бойком английском продолжил развивать свою любимую тему. «Посмотри, какая благодать вокруг! Мы никогда не согласимся, чтобы китайские кафиры переделали все это на свой лад!» — ловко орудуя китайскими палочками в благоухающем плове, поучал меня новый знакомый.
Я посмотрел по сторонам. Сразу же за арыком с журчащей водой располагался пышный восточный базар. Продавцы и покупатели в халатах и тюбетейках вели неспешный восточный торг. Нет, это не Средняя Азия. Я был в Китае.
Разговоры на базаре
Разделенный регион
Около двух веков назад единый этнокультурный регион Туркестан оказался разделенным: восточная его часть отошла к Китаю, западная — к России. Однако по обе стороны границы проживают те же казахи, киргизы и таджики. Наиболее многочисленный коренной народ Синьцзяна — уйгуры, очень близкие по языку и обычаям к узбекам.
В древности Восточный Туркестан был могущественнейшим государством, оказавшим огромное влияние не только на Среднюю Азию, но и на Китай. В 1759 году китайские войска захватили регион и назвали его Синьцзяном («Новая граница)).
Уйгурские замужние женщины
С той поры уйгуры восставали более четырехсот раз. Террористические акты повторяются и в наши дни. Некоторые уйгуры воюют на стороне группировки «Исламское государство» в Сирии. В этом году они распространили в Интернете видео, пригрозив вернуться на родину и «пролить реки крови».
Девушка с коромыслом
«Ложка», «вилка», «газета», «машина», «руль» — эти русские слова сегодня используются в обиходе как синьцзянскими уйгурами, так и другими местными коренными народами. И это неслучайно: у российского влияния в этом регионе достаточно давняя и богатая история.
В 1871 году русские войска заняли город Кульджа и прилегающие к нему районы в Синьцзяне. Территория была возвращена Китаю только через десять лет, причем вместе с русскими Кульджу покинуло около 45 тысяч уйгуров, поселившихся в Казахстане и Киргизии.
В 1944-м, не без помощи Москвы, уйгуры взяли под контроль западную часть Синьцзяна и провозгласили Восточно-Туркестанскую Республику со столицей в городе Кульджа. Здесь тогда было множество советских военных, служивших советниками в уйгурской армии. Однако после прихода к власти Мао Цзэдуна Кремль решил не раздражать своего идеологического союзника и пообещал выступить посредником в примирении сторон.
Все уйгурское правительство пригласили в Алма-Ату, откуда оно должно было вылететь на переговоры в Пекин. Но самолет разбился, а с ним рухнула и молодая республика. Уйгуры уверены, что авиакатастрофу подстроили советские чекисты. «Русские всегда используют нас как разменную карту», — жаловался мне один из уйгурских бизнесменов.
В Восточном Туркестане были не только русские военные. В XIX веке на север нынешней автономии, китайский Алтай, спасаясь от преследований царских властей, бежали тысячи семей русских старообрядцев. Именно эти бородатые мужики научили китайских казахов и тувинцев строить деревянные дома, пользоваться баней. И хотя русских здесь уже не осталось, их былое присутствие чувствуется и сегодня.
Внешне деревни китайского Алтая (одного из округов СУАР) очень похожи на типичные поселения Южной Сибири. Иногда даже кажется, что «русский дух» в северном Синьцзяне сохранился сильнее, чем в самой России. Так, например, в сибирских деревнях мне не приходилось встречать девушек с коромыслом, а вот на китайском Алтае этот немудреный инвентарь по-прежнему в чести.
Эмигрировали русские и в центральный Синьцзян. Первые переселенцы прибыли сюда в конце XIX века, во время российской оккупации Кульджи. Новая волна переселения пришлась на 20-е годы прошлого столетия. В основном это были белогвардейцы, бежавшие из Средней Азии, потом — голодающие из России и Украины. До начала культурной революции в Синьцзяне проживало более сотни тысяч русских. Однако после ссоры Мао и Никиты Хрущева «чистокровным» русским настойчиво предложили эмигрировать, что большинство из них и сделало.
Почти как в СССР
Сегодня половина населения региона — китайцы-ханьцы, столько же представителей тюркоязычных народов мусульманского вероисповедания (42 процента уйгуров, 6 процентов казахов, по одному проценту — киргизов и таджиков).
Интересно, что Пекин практически полностью копирует советскую национальную политику. Так, в Синьцзяне есть уйгурские, казахские, киргизские и таджикские национальные автономные районы. Во главе каждого из них стоит представитель титульной нации, а заместитель — китаец-ханец.
Пустыня Такла-Макан в Синьцзяне
В автономиях есть телевизионные каналы и газеты на местных языках. Для всех национальностей созданы школы с преподаванием на родном языке, а в институтах действуют квоты для абитуриентов «из нацменов».
Не забыты даже китайские русские, которых около 11 тысяч, в основном полукровок. Наиболее многочисленная русская община сохранилась в той же Кульдже, где живут несколько десятков «чистокровных» славян. В городе есть даже небольшой русский квартал — несколько домов, отделенных от остальных массивным забором православного кладбища.
Русский дух
Такое впечатление, словно очутился в дореволюционной России. Где-нибудь в Европе русские эмигранты ассимилировались, а здесь — законсервировались.
Дело не только в старомодных оборотах речи (например, они говорят «перебиваться с хлеба на квас»), но и в каком-то обостренном чувстве собственного достоинства — империи, пославшей сюда их предков, давно нет, а это чувство осталось. Гармонь — любимый музыкальный инструмент, под который по вечерам исполняются уже неведомые современному русскому народные песни. К обеду непременно подают самодельный квас и выпеченный в собственной печи теплый хлеб.
В Кульдже (китайцы называют его Инин) есть и русская школа, хотя большинство учеников — китайцы-ханьцы и уйгуры. Власти предоставляют русским выходной на Пасху и Рождество. Силами местной администрации даже восстановили православный храм.
Правда, Пекин не потерпит, чтобы местные русские без разрешения сверху общались с РПЦ.
В 2003 году в неприятную историю попал священник Вианор Иванов из пограничного с Синьцзяном казахстанского города Жаркент. Батюшка без ведома китайских властей отправился в Кульджу крестить русских детей. В результате не только никого не крестил, но и сам оказался под домашним арестом в своем гостиничном номере.
«Меня допрашивали на ужасном русском целую неделю! Потом отпустили, но только под обещание не совершать в Китае никаких религиозных обрядов без разрешения властей», — рассказывал он мне.
В уйгурской парикмахерской
Апартеид по-уйгурски
Но этот давний инцидент — скорее исключение. В целом у местных русских отношения с китайцами почти идиллические. Увы, этого нельзя сказать про уйгуров. По сути, здесь действует негласный апартеид: уйгуры не только никогда не обедают в китайских ресторанах (там нехаляльная пища), но и избегают делать покупки в магазинах выходцев из метрополии. Национальный конфликт может спровоцировать даже невинный вопрос «который час?». Местные китайцы нередко живут по — пекинскому времени (официально утвержденному в автономии), а уйгуры — по местному, совпадающему с алма-атинским.
«Китайский закон об ограничении рождаемости оскорбляет нашу веру. Мусульманин не должен жить под властью неверных. А если он согласен на это, то он не правоверный, а мунафик (лицемер)», — убеждал меня пожилой уйгур, не решившийся назвать свое имя.
Китайские власти прекрасно понимают, что религиозность уйгуров мешает их интеграции, и действуют достаточно жестко. «Детям до 18 лет и государственным служащим запрещается посещение мечетей» — гласят вывески практически на всех мечетях Синьцзяна. Жизнь мусульман полностью контролируется государственными религиозными комитетами, которые и утверждают кандидатуры исламских священнослужителей.
«Каждую пятницу все имамы идут на собрание в религиозный комитет, где совместно с чиновниками разрабатывается текст пятничной проповеди. Мы также обязаны сообщать подробно властям о всех планируемых мусульманских обрядах», — объясняет один из имамов в Кашгаре.
Семья
Причем давление на верующих усиливается из года в год. До 2017-го очень многие замужние уйгурки, например, ходили в паранджах. Но с 1 апреля власти автономии специальным указом запретили такой наряд. Объяснение очень напоминает доводы наших коммунистов времен кампании против паранджи в Средней Азии в двадцатых годах прошлого столетия. Власти автономии подчеркивали: паранджа потворствует собственническим инстинктам мужа, а сняв ее, женщина обретает свободу.
Правда, неясно, как именно будут карать «экстремисток», учитывая, что и «освободить» уйгурских женщин будет очень непросто: во многих регионах СУАР (например, в Кашгаре и его окрестностях) так ходит едва ли не половина замужних женщин. Судя по тому, что сообщений о репрессиях нет, можно предположить, что этот указ выполняется не слишком рьяно.
Непросто приходится не только религиозным женщинам, но и госслужащим, и студентам. Их могут уволить, отчислить только за то, что они ходят в мечеть и соблюдают мусульманские обряды.
«Однажды в деканате прознали, что я и еще некоторые студенты — уйгуры держат пост в Рамадан и ходят в мечеть, — рассказал мне один из местных студентов по имени Салим. — И вот днем в священный месяц Рамадан нас пригласили в деканат: там был накрыт стол, стояло и спиртное. Нам объяснили, что преподаватели хотят получше познакомиться с уйгурскими студентами. Днем в Рамадан есть нельзя, и уж тем более недопустимо для мусульманина употреблять алкоголь. Но нам пришлось согрешить. Если бы мы отказались есть и пить, о нашей религиозности стало бы известно, и нас бы отчислили».