Дружный смех разрядил обстановку, Ладару немного полегчало. В него верили — в его дорогу, в его удачу, в его любовь. Он опять приперт к стенке. Странная штука жизнь: чтобы что-то изменить в войне, человек должен победить на конкурсе художников у эльфов!
— Гости народа дроу и Айяр, оторванный и найденный лист своего народа! — В дверях появился одетый в черные, расшитые серебряными нитями одежды величественный эльф. — Вы приглашаетесь на праздник Созидания, дабы могли оценить всю красоту нашего мира и рассказать о ней иным народам и расам!
Огромный, круглый зал. Несколько проходов, ведущие в центр, где расположены пирамиды кресел — по кругу, выше человеческого роста. С них можно с удобством наблюдать за художниками, которым выделен небольшая, шагов в пять, полоса вдоль всей протяженности стен. К ним даже можно подойти практически вплотную, лишь тонкий парапет отделяет творцов от зрителей. В зале — полная тишина, лишь далеко, на грани слышимости, выводит свои переливы свирель. Разговаривать нельзя — на входе предупредили особо. Длина стен зала огромна, да и высота их поражает: возносится минимум на тридцать локтей, но всего несколько фигур ходят вдоль них или сидят на небольших диванчиках, раскиданных за оградой: художникам тоже нужен отдых.
Весь отряд, во главе с Айяром, начинает пробираться на места зрителей. Только Ладар, тяжело вздохнув, перемахивает через парапет, оказываясь у свободной стороны стены, подальше от остальных соискателей. Увидев гневные лица стражей, он усмехается, и, неторопливо достав из-за пазухи витую проволоку обруча, надевает на голову. Легкое головокружение — и пустота мира, оказавшаяся совсем рядом. Сипал не видит, как переглянувшись, убирают оружие стражи. Медленно он опускается на ближайший диван, сознание меркнет, все заволакивает туманом и возникают знакомые, призрачные стены небытия.
— Ты совсем сбрендил! — Илис моментально оказывается рядом, раскрасневшаяся, прекрасная в своем гневе. — Снимай эту гадость с себя сейчас же! Ты не сможешь наполнить ее маной, и она просто выпьет все твои жизненные силы, оставив пустую оболочку!
— Прекрати! Если я не могу наполнить ее энергией, наполню небытием! Это мой выбор, вернее, мне это необходимо! Одна проблема: я не художник!
Илис удивленно глядит на своего приятеля и заливисто смеется, закидывая голову.
— Ну, допустим, небытие способно заменить творческую энергию, оно уже заполнило твой обруч, и ты не умрешь. Но как ты хочешь победить на этом празднике, чем ты собираешься поразить искушенных в этом искусстве ночных воинов?
— Мне нужна твоя помощь! Ты говорила, что часто между нами — множество миров! Покажи мне несколько своих любимых мест! Самый гениальный художник, рисующий свои полотна не кистью и красками, а самой тканью мироздания — это Творец! Найди мне миры, похожие на наш, чтобы эльфы смогли понять их красоты, — и покажи мне! Я просто перенесу все на стены!
Илис в задумчивости смотрит на стоящего перед ним парня.
— Откуда ты знаешь, что иногда я просто любуюсь красотой иных миров?
Ладар улыбается.
— Я чувствую. Ты — моя любимая, и я не могу не ощущать твою душу. Покажи, что трогает твое сердце, и я постараюсь передать это так, чтобы и эльфы склонились перед твоим чувством прекрасного.
Илис смущенно опускает глаза, пытаясь скрыть их сияние. Ладар подходит ближе, обнимая тонкий стан девушки.
— Пошли?
Огромный, практически бесконечный мир. Двое висят высоко в воздухе, под ногами клубятся пронизанные розовым солнцем облака. Само солнце далеко, оно крохотное, его лучи расцвечивают водную синь, тонкую, со странными протуберанцами, вылетающими из воздушной глади.
— Это не воздух. — В ответ на вопросительный взгляд улыбается Илис. — Во всяком случае, в твоем понимании. Он намного тяжелее. Поэтому мы и не спускаемся ниже: даже просто душе без тела там будет тяжело. Подожди, сейчас начнется закат.
Постепенно, все больше и больше, темно-синее, почти черное небо раскрашивается в яркие, багряные тона. Они неоднородны: странные газы не лежат спокойно, и над головой потрясенного человека рисуются причудливые картины из самых разных оттенков красного: от нежно-розового до багрового. А солнце играет на горизонте сапфировыми лучами, окунаясь в атмосферу все глубже. Сипал впитывает в себя все краски, чувствуя весь мир вокруг, ощущая все оттенки, потрясенный небесной симфонией, играющей незнакомыми, но сильными тонами…
— Отлично! Теперь вновь ищи Небытие, отправимся дальше. — Довольный, умиротворенный голос Илис.
— У нас что-то получилось?
— Не отвлекайся. Заряжай обруч. Или лучше — дай я сама.
Чужое Небытие ворвалось в мир сипала, свернулось где-то на периферии тугими витками — и притаилось, подобно хищному зверю, наблюдая за идущим тропой тени. Ладар поежился — конечно, экономить силы было необходимо, но ощущать чужую силу в глубине собственного сознания…
— Готов? Пошли!
Звезды. Мириады звезд над головой, хоровод небольших разноцветных лун — и переплетение лунных дорожек впереди. Вода под ногами. Шаг назад — и крепкая рука Илис, удерживающая на месте.
— Это мир воды. Вся суша здесь — этот мокрый камень под тобой. Все воины, все смерти и все достижения — все скрыто под этой гладью. А выше только вот эта пустота и чистота. Среди архимагов, способных перемещаться меж мирами, встречаются философы — они любят бывать тут, на вершине здешнего мира, и рассуждать о вечном. Я же прихожу сюда просто полюбоваться на звезды и игру света на воде. Смотри.
Вода была спокойной. Свет звезд позволял заглянуть вглубь — и увидеть подводных воинов, стороживших вход в их царство. Необычные, гибкие фигуры с костяными копьями в щупальцах, строгие лица в костяных шлемах, пронзительный, тяжелый взгляд воинов не могли смягчить ни острые черные клювы, ни странные щупальца вместо усов, ни беззвучно разевающиеся рты. Иногда легкая рябь пробегала по воде, и казалось, что все это — игра воображения. А выше — выше были луны. Сиреневая, фиолетовая, синяя. Цвета плавно переходили один в другой на небольших дисках, повисших в небе — и длинные лунные дорожки танцевали причудливые танцы, лишь слегка морщась от легкой ряби. Звезды кружили свой вечный хоровод — как на небе, так и в океане, составляющем суть этого мира, и казалось, что перед ним — вся Вселенная, которую раскрашивают причудливые кисти…
— Ты молодец! — Легкий поцелуй в тут же онемевшую щеку — и новые волны небытия укладываются где-то на границах сознания. Ладар мимоходом удивился: а где же все прежние нити, на что истрачены? И перед ним раскинулся новый, ледяной мир.
Снег. Скрипит под ногами, взлетает от малейшего движения, оседая на окружающих путешественников призрачных скалах. Вокруг ледяные глыбы, огромные, прозрачные, необычные, полные света. И ясное, солнечное небо. Кристальный, морозный воздух. Он ощущается не оставленным в жилище дроу телом — самим сознанием. Есть в нем что-то от мировой чистоты.
— Илис, что это за место? В нем так пустынно…
— О, это очень своеобразный мир! Сто тысяч лет большая часть этой земли покрыта льдом. В немногих местах, где лед отступает, вся вода испаряется, превращаясь в снег для этой ледяной пустоши. Первую тысячу лет он идет, покрывая все вокруг, пока воды не останется совсем мало — и потом на девяносто девять тысяч лет наступает хорошая погода. Солнышко светит, оно щедро дарит тепло — но, отражаясь от сверкающего льда, его лучи вновь исчезают в глубинах пространства. Лед очищается от снега и возникает вот такое застывшее великолепие. Иногда статуи из льда оказываются выше гор. Здорово, правда? Люди тут живут в тех редких, скудных местах, где нет снега — и не свирепствуют пустыни. Крохотные, жалкие племена полностью деградируют, с трудом сохраняя хотя бы подобие человеческого облика. Затем буквально за несколько лет ледники тают, омывая всю землю гигантской, стометровой волной влаги. Вновь появляются пересохшие моря и реки, начинают расти деревья, животные, почуяв обильную еду, резко увеличивают поголовье… Одна, две тысячи лет — и возникают новые народы. Молодые, сильные, мечтающие о всем мире. Они с удовольствием уничтожают, режут тех, кто напоминает им о временах ужаса и холода, о временах, когда главным божеством было солнце. Они плодятся и множатся, не думая о завтрашнем дне… Но время неумолимо, и маятник природы возвращает время льда. И тогда они гибнут, уничтожают друг друга в борьбе за скудные клочки земли, на которой можно прокормиться. Остатки, оказавшиеся самыми умными или самыми предусмотрительными, вновь начинают медленно деградировать, пока не опускаются до звериного состояния. И поняв происходящее, они завидуют мертвым. Это мой мир, мир смерти. Раз в сто тысяч лет я собираю здесь обильную жатву, настолько огромную, что с ней не сравнятся никакие войны и ста миров. Возможно, когда-нибудь здешние народы поймут, что можно жить иначе, что можно не воевать, а объединиться в преддверии вечной зимы, выкопать гигантские каналы от полюсов к центру мира — каналы, способные вернуть воду на поля, и жить, а не выживать. Тогда они смогут победить зиму, и, возможно, достигнуть огромных высот. Во всяком случае, народам, способным справиться со стотысячелетним сном, упорства не занимать. Но когда они поднимутся до таких высот мудрости — я не знаю. Тебе нравится тут?
— Да… Это застывшее сияние… Вечное. Холодное. Мертвое.
Солнечные лучи мягко переливались, дробились на сотни мелких лучиков, то там, то тут вспыхивали небольшие радуги. Ни ветерка, ни облачка на ослепительно-чистом, синем небе. Странные, гротескные скалы, полупрозрачные, с небольшими вкраплениями. Подойдя к одному, Ладар с содроганием увидел застывшего оленя. Опущенные, поджатые под себя ноги, закрытые глаза. Казалось, лесной зверь заснул совсем недавно, но, возможно, он спит уже не один десяток тысяч лет. Невдалеке показался силуэт человека. Подросток, девчушка в меховых одеждах, с какой-то яркой игрушках в руках. Кажется, перед тем как замерзнуть, она упала в начавшую застывать реку — руки раскинулись в тщетном усилии выбраться, глаза в недоумении смотрят на мир.