В это время окончили академию мои товарищи по Инженерному училищу, от которых я отстал на два года вследствие своего провала по механике, и некоторым из них мне удалось предоставить работу при начавшейся постройке московского водопровода и канализации, так как мой отец состоял председателем комиссии по этой постройке.
Мне удивительно везло в академии на экзаменах: я выходил первым и вынимал билет, который мне хотелось. Может быть, это только казалось, потому что ко всем экзаменам я был настолько подготовлен, что мне было безразлично, какой билет мне попадал. Но на последнем, выпускном, экзамене по предмету речных и морских сооружений мне действительно повезло: перед тем как идти сдавать экзамен, я громко сказал товарищам, что желаю вынуть билет по отделу постройки эллингов, и действительно вынул этот билет. Будучи практически знаком с такого рода постройками за время своей командировки в город Николаев, я изобразил на доске перспективный вид эллинга с кормой судна и со всеми приготовлениями перед его спуском. Меня только спросили, откуда я знаком со всеми изображаемыми деталями, и я получил полную отметку. Когда отходил от доски, меня остановил наш профессор Иванов и задал мне вопрос, не желаю ли я принять участие в одной большой постройке. Я, конечно, сейчас же дал согласие, и на замечание, что на работу надо выехать возможно скорее, я ответил, что могу выехать даже сегодня. «Вот и отлично, – сказал Иванов, – поезд отходит в восемь часов вечера, а в пять заезжайте ко мне с вещами, так как я живу рядом с вокзалом на Невском, мы переговорим об условиях и я выдам вам рекомендательные письма». В пять часов я был с чемоданом у Иванова, поручив днем своему товарищу все оставшиеся на квартире вещи переправить в Москву.
Иванов предложил мне ехать на только что начавшуюся постройку громадного паровозостроительного и механического завода в Харькове с вознаграждением в сто пятьдесят рублей в месяц при оплаченной дороге и готовой даче для моей семьи близ Харькова. Я был в полном восторге и после хорошего обеда и радушных проводов профессора Иванова, который оказался председателем правления завода, я в тот же вечер, в день последнего экзамена, выехал в Москву и далее – в Харьков. Воспоминание о своей первой большой и самостоятельной работе я переношу в следующую главу, здесь же только упомяну, что после окончания академии нам давали четырехмесячный отпуск; кроме того, разбор вакансий среди нас, новых инженеров, затянулся месяца на два вследствие приготовлений к празднеству коронации Николая II в этом же, 1896 году. Заявив о своем желании служить в Инженерном округе Москвы, я добился разрешения от своего будущего начальства задержаться на постройке в Харькове месяца на три. В результате у меня получилось около девяти месяцев, в течение которых я мог располагать своим временем и использовать его с громадной для себя пользой во всех отношениях.
1896–1903
Глава восьмая
Постройка Харьковского паровозостроительного завода началась с ранней весны 1896 года. Приобретенный для завода земельный участок в сорок десятин был расположен на краю города по Петинской улице рядом с вокзалом. К моему приезду были заложены здания главной конторы завода, чугунолитейной и модельной. Кроме того, были выстроены временные деревянные здания для чертежных, бараки для рабочих и навесы, в которых одновременно с постройкой начались работы по изготовлению частей уже заказанных паровозов, и куда подвозились части машин и станков, заказанных на заводах Германии, Англии и Франции. Директором завода был приглашен инженер-технолог П. П. Рицони, который уже сформировал штаты инженеров и механиков. Через несколько дней после меня приехал мой компаньон по постройке зданий инженер Г. Г. Кривошеин, мой товарищ по академии, окончивший ее на два года раньше меня. Инженерами завода был изготовлен генеральный план расположения зданий и выяснен их размер, а эскизные рисунки фасадов были поручены петербургскому архитектору Фон Гогену[32].
Я немедленно засел за изготовление рабочих чертежей зданий, а Кривошеин принял на себя работу по проверке расчетов железных конструкций, переданных московскому заводу Бари[33], который уже приступил к изготовлению внутренних опорных колонн и ферм. Для производства каменных и плотничных работ был приглашен московский подрядчик А. П. Масс, который законтрактовал уже несколько артелей рабочих. Кроме начатых зданий надлежало еще выстроить здания электростанции, машиностроительного цеха, паровозосборной, котельной, кузницы, малярной, водонапорной башни, проходной конторы, больницы, дома директора и на отдельном участке – дома для рабочих завода. Работу вели настолько энергично и быстро, что в течение восьми месяцев все перечисленные постройки были закончены, и для рабочих были выстроены ряд одноэтажных домов по две квартиры и три больших трехэтажных корпуса для общежитий и квартир семейных. Рабочие чертежи, изготовленные в карандаше, немедленно поступали на постройку, и кирпичная кладка велась настолько быстро, что железные конструкции едва за ней поспевали, несмотря на широко развитые работы завода Бари. От клепки конструкций стоял на участке такой шум и лязг, что нам приходилось пользоваться сиренами для вызова десятников. Особо высокая производительность труда была у черниговских артелей каменщиков, которые клали до двух тысяч штук кирпичей на человека в день(!). Как-то я заметил, что из одного каравана кирпича, доставленного еще в зимнее время, идет сильный запах падали. Разобрав несколько клеток кирпича, мы нашли уже разложившийся труп волка, которого, очевидно, придавило упавшими клетками кирпича, и он не смог выбраться. Вся кирпичная кладка велась на смешанном растворе в пропорции одной части цемента, четырех частей извести и пятнадцати частей песку. Для кладки дымовых труб, которую вели немцы (от фирмы Кустодиуса), прибавляли только одну десятую часть цемента к извести и при тщательном перемешивании шов твердел на другой день. В готовых зданиях немедленно возводились фундаменты под машины и станки, и начиналась сборка последних.
Я наблюдал за качеством станков, изготовленных на разных заграничных заводах, и пришел к следующему заключению: самая грубая работа была на английских станках, тщательно отшлифованы были только трущиеся части, а станины не очищены после их литья и закрашены масляной краской; станки немецких заводов были хорошо сконструированы, но некрасивы и грубы, зато стоимость их была значительно ниже английских; французские заводы присылали станки не только хорошей работы и конструкции, но они были так красивы, что нельзя было ими не любоваться, зато стоимость их превышала стоимость английской продукции.
Подрядчик Масс был энергичным, честным человеком и прекрасно вел порученное ему дело. Ранее он много лет работал в Москве и взял подряд на поставку для армии деревянных водоносных баклаг [34]. В Италии он купил секрет пропитки дерева, но, очевидно, его обманули, так как вода в изготовленных им баклагах горкла, и большая партия их была забракована. Масс на этом деле потерял весь свой оборотный капитал, но на харьковском деле снова нажил деньги, купил в Москве дом против Художественного театра и, бросив подрядничество, прожил до глубокой старости.
В Италии он купил секрет пропитки дерева, но, очевидно, его обманули, так как вода в изготовленных им баклагах горкла, и большая партия их была забракована.
Инженер Кривошеин недолго пробыл на работе в Харькове. Имея тяжелый и неуживчивый характер, он стал ссориться с директором завода и принужден был уехать, когда дело дошло до полного разрыва. Он не хотел понять, что мы с ним были временным элементом, приглашенным только на время постройки завода, а директору на заводе работать долго, поэтому, конечно, ко всем требованиям и пожеланиям директора надо было относиться с полным вниманием, сохраняя вполне свою самостоятельность. Кривошеин обиделся и на меня, находя, что в силу товарищеских отношений я должен был тоже уехать, но я считал, что порученное мне ответственное дело должно быть поставлено выше товарищеских отношений, кроме того, я находил, что Кривошеин был неправ. После революции Кривошеин работал на Волховстрое, был арестован и в конце концов уехал за границу, а мы были лишены в высшей степени талантливого и знающего инженера. Я остался на постройке один, но мне оказывали значительную помощь в работе по железным конструкциям инженеры завода Бари – Блюменталь и Якоби. Первый из них потом приобрел известность своими работами по подъему затонувших судов, а второй открыл в Москве контору по железобетонным сооружениям и по постройке фабричных дымовых труб.
Семья моя вскоре приехала в Харьков, и мы жили на прекрасной даче около города, на берегу маленькой речки, в которой я всегда купался перед сном. Дачное место, кажется, называлось Григоровкой. В октябре жена с сыном уехали в Москву, а я перебрался на завод и продолжал работать до середины января 1897 года, почти закончив всю свою грандиозную работу. В это время в Москве происходили коронационные торжества, которые закончились Ходынской катастрофой: толпа в погоне за жестяной кружкой и узелком конфет была затиснута в овраг и несколько тысяч человек были раздавлены насмерть. Печальное начало царствования Николая II закончилось для него не менее печально.
Уже в Москве я получил в подарок от правления харьковского завода большой альбом фотографических снимков всех возведенных мною сооружений; надписью на альбоме была выражена мне благодарность правления. Через некоторое время мне прислали с завода именной жетон в память выпущенного тысячного паровоза. На заводе была построена тысяча паровозов в течение нескольких месяцев.
При отъезде из Харькова по отзыву директора завода и по распоряжению правления к моему содержанию в сто пятьдесят рублей в месяц было прибавлено еще по сто рублей за каждый месяц и выданы наградные в размере тысячи рублей. Я приехал в Москву богатым человеком и положил в банк на текущий счет две тысячи рублей.