Из всех окрестностей Москвы мне больше всего нравилось Бородино с его лесами, полными грибов, чудной рекой Мочей с притоками, где так интересно было ловить рыбу, и с его спокойствием и тишиной, при которых можно было совершать длиннейшие прогулки, почти никого не встречая. Дача наша даже не была огорожена забором, и мы спали с открытыми окнами.
Летом 1914 года мы на даче узнали об объявлении войны, и так сжалось и заболело сердце в предчувствии ужасных бедствий и последствий этого человеческого безумия. Вскоре меня призвали как бывшего военного инженера, и в последний раз я приехал на дачу уже в военной форме. Ввиду моей специальности меня оставили в Москве для достройки здания Брянского вокзала впредь до особых распоряжений главного штаба. Я продолжал свои работы при постоянной убыли рабочих, которых одного за другим отсылали на фронт для пополнения ужасных потерь в войсках. В то же время я получал постоянные поручения по осмотру строящихся бараков, эвакуационных пунктов и госпиталей, в одном из которых я заразился круппозным воспалением легких и в феврале 1915 года слег в постель. Ухаживающая за мной жена заразилась от меня той же болезнью, ее слабое сердце не выдержало высокой температуры, и через месяц она скончалась, когда я лежал еще в беспамятном состоянии.
1915–1931
Глава одиннадцатая
Сильная форма круппозного воспаления легких продержала меня в постели два месяца, и после них я еще был настолько слаб, что третий месяц должен был просидеть дома и принимать своих помощников по постройкам только на краткие временные совещания. Первый раз после болезни я выехал в конце мая. Несмотря на то что большинство чертежей было выработано заранее, все-таки пришлось внести поправки и изменения в некоторые работы, сделанные без меня, потому что обычно я не пропускал ни одного дня, чтобы не заехать на постройки. Я особенно любил посещать свои постройки по праздникам, когда мог в одиночестве внимательно сосредоточиться на всех деталях и ничто меня не отвлекало. Я думаю, какое счастье работать по специальности, которая удовлетворяет и увлекает. Когда отдаешься полностью своему делу, то даже его неинтересные стороны не отвлекают внимания от общей работы. Я никогда не имел на своих работах бухгалтерии и вел денежную отчетность собственноручно, не требуя от подрядчиков подачи счетов и указывая им по книгам и квитанциям суммы, им причитающиеся. По большинству построек у меня до сих пор сохранились в архиве книги, написанные моею рукой и дающие полную картину о времени, количестве и стоимости произведенных работ. По опыту своей строительной деятельности я пришел к заключению, что наиболее выгодный и рациональный способ ведения дела постройки – это способ полухозяйственный. Так большинство строительных материалов закупается из первых рук, на производящих их заводах, а рабочая сила доставляется специальными контрагентами или строительными конторами, которые, имея артели рабочих по разным специальностям, разгружают строительство от сложных забот и задач с организацией рабочей силы.
Летом 1915 года после пережитых потрясений я постепенно втянулся в свою обычную деятельность и старался по возможности заканчивать постройки, потому что с каждым днем трудность их ведения усложнялась. Гражданское строительство отходило на второй план перед удовлетворением всех потребностей военных действий. которые развивались неудовлетворительно и вызывали в глубоком тылу всякие основательные и неосновательные предположения, беспокойство и недовольство. Всевозможные слухи, один невероятнее другого, циркулировали в обществе, но многие из них подтверждались и вскоре утрачивали свою остроту, сменяясь новыми и новыми скандальными историями.
Чтобы окончательно окрепнуть после болезни, которая все еще давала себя чувствовать, я ездил один в Крым в декабре и провел около месяца в Ялте в гостинице «Россия». Я сидел на балконе своего номера, грелся на солнце и писал акварелью с натуры. В один прекрасный и счастливый день мы получили известие об убийстве Распутина, и для всех это было радостным сообщением. Возвратился я в Москву с двумя ящиками вина, которое тогда трудно добывалось в столицах и которое свободно и очень дешево можно было купить в Крыму. Вино было превосходного качества. Когда на Курском вокзале жандарм спросил меня относительно содержимого ящиков, в которых, по словам носильщиков, что-то булькало, я показал разрешение коменданта крепости Севастополя на провоз вина. Жандарм даже оказал содействие по найму ломового извозчика и погрузке на него ящиков со столь богатым для того времени содержимым.
В следующий, 1916, год деятельность моя расширилась. Кроме работ по устройству госпиталей и других врачебных пунктов в Москве, я получал частые командировки в разные провинциальные города, где строились городскими управлениями бараки для призываемых новобранцев и пленных, среди которых большинство было австрийцы. Рассказывали, что из окопов на фронте все чаще стали появляться фигуры солдат с чемоданами, а за ними – австрийские офицеры, которые добровольно отправлялись в плен. Летом я приезжал на дачу в имение Домодедово, где работало много пленных австрийских солдат, которые отличались своим благодушием и работоспособностью.
В декабре 1916 года я получил приказание отправиться в город Тулу и там занять место начальника тульской инженерной дистанции. Помощник прежнего начальника дистанции говорил мне, что никакой срочной работы в Туле нет, и поэтому мое назначение туда решительно ничем не оправдывается. От некоторых своих петербургских товарищей я узнал, что мое назначение исходит из Главного инженерного управления, где кто-то хотел подложить мне свинью. Так или иначе избежать этого назначения для меня не представлялось возможным. Я отправился в Тулу, утешаясь тем, что, меняясь со своим помощником и пользуясь небольшим расстоянием между Тулой и Москвой, я смогу часто навещать Москву, оставаться в ней на несколько дней и вести свои дела и службу в банке. Возможно, не с прежним успехом, но, по крайней мере, не оставляя окончательно свою налаженную работу.
В мое отсутствие толпа подходила к воротам нашего дома и читала мою, тоже немецкую, фамилию с намерением забраться на двор. Чтобы заставить толпу удалиться, достаточно было появления моей старой кухарки с кочергой и с соответствующим ругательством.
Я забыл упомянуть о безобразном явлении, которое имело место в Москве за несколько месяцев до моего отъезда в Тулу. Надо было чем-нибудь отвлечь внимание жителей Москвы от неудач на фронте и от тех сумасшествий, которые творились среди царской фамилии и постоянно сменяющихся высших чинов правительства. И вот тогдашнему управителю Москвы Юсупову-Сумарокову было предложено устроить в Москве погромчик и объектом его избрать граждан, носящих немецкие фамилии. Черная сотня с царскими портретами двинулась по улицам и начался грабеж. Проезжая по Кузнецкому мосту, я стал очевидцем того, как из второго этажа магазина Циммермана выбрасывали музыкальные инструменты, чудный рояль с перламутровыми клавишами разлетелся на куски, ударившись о мостовую, а полиция, взявшись за руки и с усмешкой на лицах, покачиваясь, стояла на месте и решительно ничего не предпринимала. Из окон магазина Эйнем на Петровке летели пирожные, и носилась в воздухе пыль сахарной пудры. По тротуарам спокойно шла публика с кусками материй, ботинками и другими награбленными вещами. Вечером того же дня я был в другой части города и видел разгром более мелких магазинов, даже и цветочных, перед которыми валялись разбитые горшки, цветы и пальмовые ветви. Слух о происходящем погроме достиг до ближайших деревень, и толпы крестьян направились в Москву за даровой поживой, но личной распорядительностью начальника штаба были остановлены гарнизоном города у застав. Я был пострадавшим, потому что несколько моих меховых вещей, сданных на хранение в магазин с немецкой фамилией, были при погроме похищены. В мое отсутствие толпа подходила к воротам нашего дома и читала мою, тоже немецкую, фамилию с намерением забраться на двор. Чтобы заставить толпу удалиться, достаточно было появления моей старой кухарки с кочергой и с соответствующим ругательством. Вот до чего было легко предотвратить грабеж и заставить хулиганов угомониться, а громадный штат московской полиции оправдывался своим бессилием перед разбушевавшейся «патриотически настроенной» толпой.
В январе 1917 года я был уже в Туле и остановился в гостинице с рестораном. Я занял номер в два окна и довольно уютно устроился, так как предполагал пробыть здесь довольно долго. В дистанции я познакомился со своим штатом, состоящим из двух чиновников и целой команды солдат. В конце мая, когда семья прежнего начальника перебралась на дачу, я переехал в их квартиру из четырех комнат с ванной, в том же доме, в котором помещалось и управление дистанции, и стал чувствовать себя много лучше. Дел в дистанции оказалось действительно немного, и мои занятия ограничивались разбором текущей переписки и посещениями строящихся бараков в Туле, Мценске и Орле. Бараки эти строились по одному типу, выработанному для многих городов, и состояли из брусчатого каркаса, обшитого с двух сторон досками, с засыпкой между ними землей, причем такие постройки оказались малопригодными для жилья в них в холодное время. Земля между обшивками давала осадку, и пустые места в верхних частях стен было очень трудно заполнять. Стены промерзали, и от большого скопления людей со стен текло, а на полах образовывались лужи. Постройка началась в зимнее время. На планировку участка достаточного внимания обращено не было, поэтому весной между бараками образовывалась грязь почти до колен, и грязь эту люди разносили по баракам. Единственным городом, который устроил у себя хороший барачный поселок, была Кострома. Здесь бараки расположили по склону и сделали их рублеными.
Значительное свободное время я посвящал чтению привезенных с собой книг. Затем мне пришло в голову составить записки, которые я назвал «Инженерное дело». В них я предполагал изложить самым простым и популярным приемом все простейшие способы строительства зданий, дорог, водопроводов, канализаций и прочего, не прибегая ни к каким уже существующим руководствам и ограничиваясь лишь своими знаниями и опытом. Записки эти и большое количество чертежей и рисунков к ним я довел почти до конца. Они составили объемистый материал, который я предполагал напечатать. Однако по прошествии нескольких лет, в течение которых я не имел возможности выполнить своего намерения, они показались мне недостаточно обработанными и не вполне соответствующими тем течениям в строительстве, которые начали устанавливаться с самого начала революции. Я отложил дело с издательством записок до их переработки, а затем, втянувшись в работу, не имел времени заняться этим делом. Кроме работы по составлению записок, у меня уходило много времени