[64] и Бахрушина [65], которые, стоя, беседовали у самой рампы. Я тут же зарисовал эти профили на клочке бумаги, а дома по свежей памяти воспроизвел их акварелью. Подлинник этого рисунка находится у Л. В. Собинова [66], а копия попала в театральный музей Малого театра. Помню одну вечеринку в артистическом фойе. Одна из молодых артисток пожаловалась мне на измену своего товарища, и я, найдя его среди другой группы артистов, привел и поставил на колени перед обиженной, потом она благодарила меня и уверяла, что с этого вечера он опять стал проявлять к ней прежнюю симпатию.
Во время моих работ в Малом театре случился пожар в декорационном складе Большого театра, склад помещался в позднейшей пристройке по заднему фасаду. В то время директором театра была Е. К. Малиновская, администратором – Ф. Д. Остроградский, и эти лица решили составить компетентную комиссию для освидетельствования всего здания Большого театра, в котором стали обнаруживаться значительные дефекты. В комиссию были приглашены архитекторы И. В. Жолтовский, А. В. Щусев, И. П. Машков, инженер Родионов, я и представитель Наркомпроса. Нам на обсуждение были предложены вопросы о возобновлении сгоревшей части и об устранении причин образования трещин в стене, отделяющей зрительный зал от окружающего его коридора. По первому вопросу комиссия высказалась за желательность размещения в задней пристройке кроме электрической станции и склада декораций еще двух этажей для уборных артистов и для большого репетиционного зала и за соединение здания Большого театра с расположенным за ним бывшим домом Хомякова. Этот дом был отдан в распоряжение театра для устройства в нем мастерских. По второму вопросу комиссия сочла необходимым произвести подробный осмотр и обследование трещин, прежде чем выносить то или другое решение относительно мер, которые надо было принять для прекращения их образования. Обследование пострадавшей стены и изучение первоначального плана Большого театра показали, что театр, построенный архитектором Бове [67], сильно пострадавший от пожара в пятидесятых годах прошлого столетия и восстановленный архитектором Кавосом [68], имел большой дефект. Был сильно сужен коридор, окружающий зрительный зал, новой каменной стеной, а ложи, которые раньше были укреплены на чугунных кронштейнах, были построены на деревянных стойках и прогонах и были добавлены аванложи. Когда в конце восьмидесятых годов производились работы по подводке фундаментов под стены Большого театра, подковообразную стену вокруг зрительного зала считали более новой и потому фундамента под нее не подвели. Между тем она давала значительную осадку, так как была выстроена очень небрежно, и под ее подошвой фундамента даже не был удален мусор после пожара. Полы коридоров всех ярусов имели значительный уклон к зрительному залу, а ложи, балки которых были заделаны в стены, дали обратный уклон и задрались своими передними свешивающимися частями, своды над коридорами имели значительные трещины.
Комиссия пришла к заключению, что необходимо немедленно приступить к ремонту стены и к подводке под нее нового фундамента, потому что разрушения принимали характер, угрожающий целости здания. Производителем работ назначили меня. Я пригласил контрагента Л. Б. Цигеля и совместно с архитектором С. Ф. Воскресенским [69]мы приступили к организации строительства. Главные работы заключались в подводке фундамента и производились отдельными столбами на глубину до десяти аршин, где залегал грунт бывшего дна реки Неглинки. Постепенно столбы соединялись в одну сплошную стену, и таким образом дальнейшая осадка всей стены вокруг зрительного зала была ликвидирована, трещины были заделаны и своды всех шести ярусов коридоров переложены. Для исправления деформированных лож пришлось вынимать все балки из гнезд и заделывать их на новые места для придания полам лож горизонтального направления. Работы эти были необычайно сложны по той причине, что производились во время функционирования театра, и приходилось все время следить, чтобы вновь образующиеся трещины и выпадающие из сводов кирпичи не представляли опасности для публики. Один раз во время спектакля обрушилась часть свода под ложей Совнаркома, и только существовавшая деревянная подшивка потолка ложи спасла положение. Через полтора года работы были благополучно окончены, и дирекция театра признала, что я сохранил центральную часть театра от полного разрушения. Работами, производившимися в здании Большого театра, все время интересовался В. И. Ленин, и по его желанию я каждый месяц через тов. Горбунова [70] представлял подробный отчет о ходе работы, а со стороны А. С. Енукидзе [71] мы имели постоянную поддержку при получении необходимых для ремонта денег, материалов и рабочей силы. По окончании работ в Бетховенском зале театра я сделал подробный отчет обо всех произведенных работах, иллюстрируя их на экране заготовленными диапозитивами.
Е. К. Малиновская была первым за революционное время директором Большого театра. Я не буду описывать всю ее деятельность того времени и ее настоящую деятельность, когда она снова взяла в свои руки судьбу театра, потому что это составляет предмет истории Большого театра и должно быть подробно описано лицом, более близко стоящим к делу и более знакомым со всеми переживаниями театра. Скажу лишь, что ее энергия, чуткость, горячее отношение ко всем нуждам театра и любовь к искусству сохранили не только положительные традиции сцены, но и все коллективы Большого театра от полного разрушения несознательной толпой. Эта толпа в своей близорукости много раз порывалась все разрушить до основания только для того, чтобы насадить нечто туманное, неопределенное, новое, без понимания, что в искусстве есть много сторон, не поддающихся требованиям политики текущего момента. Интриги, желание некоторых неудачников выдвинуться и занять «тепленькое место» заставили Е. К. Малиновскую, к несчастью, временно оставить дела Большого театра и заняться другими. На смену ей стали появляться такие лица, как Лапицкий, бывший прокурор петербургского суда, Худашев, добродушный парень от станка, никогда не бывавший ни в одном театре, Колосков, страдающий манией разрушения, и другие, не имевшие никакого отношения к подлинному искусству. Когда, например, появился Лапицкий, он даже не нашел нужным обращать внимание на сотрудников театра. Его главные заботы были направлены на то, чтобы освободить несколько комнат в доме Управления театрами и отделать себе квартиру, в которой он долго жил, не имея никакого отношения к театру, и из которой его только с большим трудом удалось впоследствии выселить.
Что касается лично меня, то Лапицкий просто назначил в Большой театр другого архитектора, который, впрочем, также вскоре был удален. Вновь назначенный управляющим всеми театрами Экскузович[72] пригласил меня занять место в Управлении театрами, и я в течение года заведовал и производил ремонт во всех государственных театрах Москвы. В это же время я составил ряд проектов для Большого театра на несгораемый занавес, на постройку громадного брандмауэра между сценой и зрительным залом, на ремонт стропил и на приведение в порядок чердака Большого театра. Чердак уже много лет страдал от проникновения в него теплого воздуха, причем зимой крыша покрывалась толстым слоем инея. При таянии потолок заливало водой, и на чердаке разводилась ужасная сырость. Постепенно я стал отвлекаться от дел Большого театра, которые уже не представляли для меня прежнего интереса, и совместно с архитектором Воскресенским занялся другими работами.
Я в течение года заведовал и производил ремонт во всех государственных театрах Москвы.
Хлебопродукт поручил нам окончание постройки начатого дома на Новинском бульваре, где мы оборудовали большое количество квартир. На Мясницкой мы надстроили этажи и вывели новые флигеля для служебных помещений Нефтесиндиката. С архитектором С. Е. Чернышевым[73] я разрабатывал заказанный нам большой проект нового дома Аркоса, предполагавшегося к постройке на Ильинке; работал на конкурс по составлению проекта дома Электробанка на Неглинной; принимал участие в работах по подводке фундаментов под стены Малого театра и постоянно участвовал в комиссиях и совещаниях. Здание Малого театра находилось в условиях более тяжелых, чем здание Большого театра, вследствие того, что река Неглинка, заключенная в трубу, не только протекала рядом, но даже проходила под самим зданием. Фундаменты, основанные при постройке на деревянных сваях, имели под собой основание из совершенно сгнившего дерева, обращенного временем в порошок. Кроме того, глубина заложения фундаментов была очень значительной, и сильные грунтовые воды не позволяли применить способ подводки отдельными столбами каменной кладки. При работах укрепления стен пришлось прибегнуть к особой системе бетонных свай Штрауса, которые опускались с помощью железных труб с обеих сторон стены и соединялись железобетонными балками, расположенными поперек стен. Эти длительные и сложные работы велись под непосредственным наблюдением инженера Трусова, а я принимал в них участие в качестве консультанта. Одновременно с этими работами начались работы по постройке дома Электробанка, где решено было применять ту же систему свай Штрауса, так как постройка должна была производиться при таких же условиях сильных грунтовых вод на берегу реки Неглинки. На совещаниях я сильно протестовал против применения свай Штрауса, указывая на более подходящий, по моему мнению, способ опускных колодцев. Однако мнения других восторжествовали, и в результате получилась форменная катастрофа: бетонные сваи не только не представляли надежного основания для многоэтажного дома, но, состоя из отдельных несвязанных кусков, не могли выдержать давления от минимальной нагрузки. Постройка по распоряжению губернского инженера была остановлена, и начатое здание несколько лет стояло в лесах и тепляках, дожидаясь новых хозяев, которые бы решились затратить большие деньги на уничтожение старых фундаментов и возведение новых.