Осенью 1924 года меня вызвали в Наркомпочтель, и заведующий строительным отделом инженер И. А. Малевич предложил мне принять работу по составлению эскизного проекта нового здания телеграфа. После целого ряда совещаний между своими инженерами и приглашенными лицами Наркомпочтель выработал большую и подробную программу для проекта нового телеграфа. Был объявлен всесоюзный конкурс на составление эскизного проекта здания, и два проекта заказано персонально. Для персональных заказов были выбраны два архитектора – А. В. Щусев и я. Я был сильно польщен выбором и, кроме того, очень обрадован получением такой интересной работы. Однако в эту осень мы собирались с женой на Кавказ, в Кисловодск, и я боялся потерять время, данное по конкурсу на составление проекта, потому что и персональные работы должны были быть сделаны по общей программе и представлены к общему сроку – 1 декабря. Я вспомнил о своих работах в Ницце, когда я разрабатывал проект Брянского вокзала, и решил, что наш отъезд в Кисловодск не только не помешает срочной работе, но, наоборот, я могу среди отдыха целиком отдаться интересным мыслям и не спеша сделать всю подготовительную эскизную работу. Я взял с собой небольшую чертежную доску, все чертежные принадлежности, дорогой в поезде детально проштудировал программу и генеральный план местности, на которой предполагалась постройка нового здания телеграфа по Тверской улице. В номере гостиницы Кисловодска и потом в нашей комнате пансиона я устроил себе стол с большой висячей лампой, за которым я работал с таким интересом и увлечением, что этот отпуск казался мне счастливейшим месяцем моей жизни. В Москву я приехал вооруженным до зубов эскизами, подсчетами и пояснительными записками, и мне оставалось лишь выразить все это начисто чертежами на ватманской бумаге. Времени оставалось настолько много, что кроме всех требуемых программой планов, разрезов и фасадов удалось с помощью моего племянника и сына жены выполнить перспективные рисунки фасадов и некоторых внутренних помещений.
В номере гостиницы Кисловодска и потом в нашей комнате пансиона я устроил себе стол с большой висячей лампой, за которым я работал с таким интересом и увлечением, что этот отпуск казался мне счастливейшим месяцем моей жизни.
Во время моих работ по составлению проекта мою мастерскую два раза посетил нарком И. Н. Смирнов [75] с несколькими своими инженерами. По их высказываниям я понял, что моя работа их удовлетворяет, и это, конечно, подбодрило меня. В начале декабря открылась выставка конкурсных проектов в помещениях архитектурного общества у Патриарших прудов; два проекта – Щусева и мой – были выставлены вне конкурса. С самого начала выставки мне пришлось выслушать неодобрительные высказывания о моем проекте от группы молодых архитекторов. Но я был спокоен: я видел, что неудовольствие рождается вследствие того, что мой проект выделяется своей детальной разработкой и художественным оформлением и чужд новых приемов графического изображения, не дающих понятия о том, что будет в действительности. Впоследствии, когда постройка здания телеграфа была закончена и его фасад сфотографирован, снимок с трудом можно было отличить от перспективного изображения, представленного еще на конкурс эскизных проектов. После длительной работы жюри присудило премии: первую премию получил архитектор Гринберг, вторую – Веснины, остальные – не помню. Все премированные и заказанные проекты поступили в Наркомпочтель, где особая комиссия из инженеров должна была детально их просмотреть и остановиться на более заслуживающем внимания для его дальнейшей разработки и осуществления. Комиссия выбрала мой проект, нашла его наиболее удовлетворяющим потребностям телеграфа, и я был назначен начальником работ по срочному возведению этого грандиозного здания объемом в 450 000 кубических метров.
Должен сказать, что я как начальник работ был обставлен прекрасно, пользовался полным доверием. С самого начала мне была предоставлена полная свобода действий, как при детальной разработке проекта, так и за все время постройки, в моем распоряжении был автомобиль, который я мог вызывать в любое время суток. Два с половиной года усиленных работ прошли быстро и оставили во мне самые радужные, самые светлые воспоминания. Я будто бы помолодел и во мне развились новые силы и энергия, которые не покидали меня до конца, и даже ряд огорчений и неприятностей, неизбежных в таком огромном деле, не оставили во мне тяжелых воспоминаний, а преодоление их мне приносило полное удовлетворение. Для коллективного решения крупных вопросов по постройке телеграфа был образован строительный комитет в составе двенадцати человек из начальников отделов и инженеров. Председателем был назначен член коллегии Наркомпочтеля Г. Л. Волленберг. Комитет собирался раз в неделю, и я докладывал ему о ходе работ, о заключенных договорах и произведенных уплатах. Эти заседания комитета (а их во время постройки было около ста тридцати) по своей деловитости, серьезности подхода к делу и определенности выносимых решений не только не были для меня обузой, но и доставляли мне удовольствие.
Отведенный под постройку участок по Тверской улице, между улицами Огарева и Белинского, был застроен частью жилыми домами и частью – вновь возводимыми торговыми зданиями. Надо было не только разобрать существующие здания, но еще произвести громадную работу по съемке и вывозке земли до уровня улицы Белинского, так как наиболее высокое место на углу Тверской и улицы Огарева, где расположен главный вход в здание, превышает улицу Белинского на восемь метров, и два этажа, подвал и партер уходят в землю. Начатое здание торговых помещений было сложено на портландском цементе, и разборка его поддавалась только силе взрывчатых веществ, а обломки стен годились только на кирпичный щебень.
Работы по разборке зданий и по вывозке земли начались в феврале 1925 года и безостановочно велись до конца года, причем одновременно мы были заняты разработкой проекта и заготовкой материалов. В качестве своего помощника и заместителя я пригласил инженера Вульферта, а главным инженером по конструкциям – М. Ф. Гунгера [76]. Строительную контору мы открыли в двух этажах части старого дома, который можно было сломать в последнюю очередь; так как на участке было мало свободного места, то для склада материалов мы арендовали большой участок земли за Бутырской заставой, на котором уже существовали здания для складов и был проложен рельсовый путь на самый участок. Заведующим складом я принял рекомендованного мне товарища Юхтанова, который благодаря своей честности и распорядительности стал совершенно незаменимым сотрудником. Склад стал быстро заполняться цементом, известью, железом, лесным материалом, кирпичом и через некоторое время – гранитным камнем, привозимым из Екатеринославской губернии для облицовки фасада. Доставка материалов со склада на постройку производилась на автомобилях, число их было значительно увеличено Наркомпочтелем специально для нужд постройки. Для получения рабочей силы мы обратились к строительной конторе «Госпромстрой», и с ее стороны за все время работ находился инженер А. М. Лаврентьев. С ним у меня в течение двух с половиной лет было много столкновений, но исключительно на почве дела, и крайняя моя настойчивость имела, конечно, хорошие результаты для качества работ и срочности постройки.
Торжественная закладка здания была произведена 26 мая 1926 года, и к декабрю того же года были закончены все железобетонные работы и кирпичная кладка стен, за исключением главной, фасадной, стены по Тверской, которая велась с гранитной облицовкой крупными камнями. Дальняя доставка камней и трудность обработки требовали дополнительного времени и большого напряжения сил.
Я оставил свою службу в Большом театре, прекратил все остальные работы и целиком отдался делу постройки телеграфа. Место архитектора Художественного театра, в котором я работал с самого начала революции и работаю до сих пор, я сохранил, как и место члена Оценочного комитета Центрального коммунального банка, где являюсь старейшим из всего состава служащих, потому что принимал участие еще в организационной комиссии при основании Цекомбанка. Я первым приезжал на постройку и последним уезжал, часто навещал работы по ночам, когда они велись в две и три смены. Нарком И. Н. Смирнов приезжал на постройку ежедневно рано утром и был постоянно в курсе дел по моим докладам, он не только не требовал, чтобы я сопровождал его при обходах, но и даже старался, чтобы его посещения проходили возможно незаметнее.
С ранней весны 1927 года начались работы по оштукатурке фасадов, причем все переплеты окон – железные и деревянные – были установлены зимой; все гранитные камни для главного фасада также были обработаны еще при морозах и подняты на леса и по этажам. К десятой годовщине революции, когда массы народа двигались по Тверской к Красной площади, здание Центрального телеграфа, освобожденное от наружных подмостей, выглядело уже законченным сооружением, по величине и богатству отделки оно было первым из сооружений революционного периода.
За время постройки «заработали» завистливые языки; сначала стали распространять нелепые слухи о моем аресте, о внезапной смерти, о сумасшествии. Потом стали уверять, что в здании появляются осадки и трещины; слухи распространялись настолько упорно, что на постройку стали приезжать представители Моссовета, и меня вызвал для объяснения прокурор. Я спокойно объяснил ему, что в бетонной конструкции нами специально были сделаны разрывы, так называемые температурные швы, и прокурор нашел необходимым выступить в печати с опровержениями, которые и были помещены в газетах за его подписью. Приехав однажды утром на постройку, я был обеспокоен сообщением, что один из моих служащих, агент по закупкам Минин, и старший десятник И. И. Хренков арестованы. Хренков, честнейший и прекраснейший работник, известный мне уже в течение многих лет, был через несколько дней освобожден, но вскоре был арестован мой помощник, инженер Вульферт, что привело меня уже в большее смущение. Оказалось, что Вульферт стал жертвой возмутительного доноса, будто бы он взял взятку с поставщика лесного материала. Четыре месяца продолжался арест Вульферта, после чего он был отдан под суд. Во время следствия меня много раз допрашивал следователь, и из ГПУ брали книги и документы. На суде я фигурировал в качестве главного свидетеля и дал подробные показания, после которых других свидетелей почти ни о чем не спрашивали, и суд вынес Вульферту оправдательный вердикт. Впоследствии я настоял на его обратном приеме на службу с прежним содержанием. Он прослужил на постройке еще целый год, но не в качестве моего помощника, а на более спокойной работе. Минин, который, как оказалось, действительно брал мелкие взятки, десятками рублей со скупщиков старых материалов, был осужден к заключению в тюрьму, где и умер через несколько недель.