За время постройки «заработали» завистливые языки; сначала стали распространять нелепые слухи о моем аресте, о внезапной смерти, о сумасшествии. Потом стали уверять, что в здании появляются осадки и трещины; слухи распространялись настолько упорно, что на постройку стали приезжать представители Моссовета, и меня вызвал для объяснения прокурор.
Вторым моим помощником был очень способный молодой инженер товарищ Фейгин, он, однако, вскоре уехал на постройку железной дороги в Средней Азии. Его сменил мой большой друг С. 3. Гинзбург[77], который поступил на постройку телеграфа еще студентом. Этот способный инженер дал чрезвычайно много своей работой по расчету железобетонных конструкций и в своей административной деятельности. В настоящее время он занимает очень высокий пост в ВСНХ [78], но я уверен, что он, как и я, сохранил самые лучшие воспоминания о нашей совместной работе.
Как-то я, когда обходил работы ночью, шел в темноте по хорошо знакомым мне местам и свернул направо, где был переходный мостик через глубокую выемку около стены. Но на сей раз мостик был разобран, и я упал на дно выемки с высоты около шести метров; я сильно ушиб себе голову и все тело, но никаких переломов и вывихов не было, потому что, к счастью, я упал на бунты толстой железной проволоки, которые сыграли роль рессор. Я боялся, что это падение будет иметь для меня плохие последствия, и решил его «загладить»: я начал, несмотря на сильную боль, ходить по стремянкам вверх и вниз, а немного оправившись, пошел в артистический кружок и выпил там пять рюмок водки, после которых дома быстро заснул; я встал утром, хотя и разбитый, но уже с заглохшим воспоминанием о неприятном инциденте.
Центральный телеграф
Москва, ул. Тверская, 7
Здание выполнено в стиле рациональный модерн, переходном от модерна к конструктивизму. Интересно, что профессиональное сообщество посчитало проект не отвечающим духу времени, и в конструктивистском журнале «Современная архитектура» вышла статья под названием «Так строить нельзя».
Однако проект И. И. Рерберга соответствовал всем требованиям монументальности и функциональности зданий. Инженер по обыкновению тщательно разработал все детали. Благодаря монолитному железобетонному каркасу и выносу лестниц за пределы здания удалось устроить просторные помещения и выполнить широкое остекление постройки. Верхнюю часть башни телеграфа венчают чугунные решетки, а центральную украшает ранняя версия советского герба – земной шар в обрамлении двух снопов пшеницы, по бокам которого расположены серп и молот, а наверху помещается красная звезда.
Уникальный декоративный элемент здания – часы с колоколом. Витражный циферблат часов, предположительно выполненных в Германии в начале ХХ века, подсвечивается, а колокол расположен на крыше.
Официальное название Центрального телеграфа в годы окончания строительства – Дом связи имени Подбельского. Кроме телеграфа в нем располагались почтовое отделение, междугородная телефонная станция, радиоузел и Наркомат почт и телеграфов (Наркомпочтель).
В 2020 году стало известно, что здание превратится в многофункциональный комплекс, фасады и интерьеры, входящие в предмет охраны, будут отреставрированы.
Прошел месяц, синяки мои зажили, и вдруг у меня отнялась правая рука; я с трудом мог ее поднять, а пальцы не могли держать карандаш и ручки пера. Я отправился в лечебницу доктора С. Ф. Майкова, который мне указал на болезнь нерва вследствие сильного ушиба; после трехнедельного лечения массажем и электричеством рука моя была вновь здорова.
Уже в конце внутренних отделочных работ, которые несколько задержались из-за сложности оборудования помещений телеграфа и дополнительных работ, связанных с размещением самого Наркомата, прежде не предполагавшего перебраться в новое здание, явился представитель профсоюзных организаций, некто Клих. Он стал предъявлять ряд требований, которые раньше не были оговорены. Большинство этих требований и замечаний не имели серьезного значения и вызывали только дополнительные расходы. Однако проявленная в данном случае уступчивость со стороны председателя комитета Г. Л. Волленберга осложнила дело приемки здания и внесла целый ряд разногласий, решением которых должен был заняться РКИ [79]. Это время было одно из наиболее неприятных за все время постройки и несколько испортило общее впечатление от удачно проведенного строительства.
В конце 1927 года политические обстоятельства заставили И. Н. Смирнова оставить место наркома и уехать на Кавказ; он временно жил около Карса, а затем был в Сухуми и управлял деревообделочным трестом. Я снова видел его во время кратковременного пребывания в Москве, откуда он уехал в Саратов для организации постройки завода комбайнов. В настоящее время он вернулся в Москву и будет работать здесь.
В конце первого года постройки телеграфа к нам в контору неожиданно приехала комиссия в составе шести или семи человек для производства внезапной ревизии. Эта ревизионная комиссия производила свои обследования в течение двух месяцев и, наконец, представила доклад, в котором основное внимание уделялось работе бухгалтерии, но были высказаны некоторые замечания и по технической части. Доклад этот показал полное незнание лицами, составляющими комиссию, дела строительства и строительной бухгалтерии; наш комитет пригласил их для совместного обсуждения высказанных ими замечаний и затем составил свой доклад, сводящий всю работу ревизии на нет. Ревизионная комиссия провалилась до смешного, и все их обследование было свалено в архив как совершенно непроизводительная работа.
В конце ноября 1927 года я был в отпуске, и мы с женой поехали в Гагры, где прожили около месяца. Гагры – прекрасное место, но туда не следует ездить зимой; почти все время нашего пребывания был легкий мороз с дождем и снегом. В номере временной гостиницы было холодно, несмотря на устроенное паровое отопление, и жена часто не вставала с теплой постели целый день.
Весной 1928 года мы, наконец, бросили нашу квартиру в Денисовском переулке и переехали в новый кооперативный дом в Брюсовском переулке, недалеко от угла Тверской улицы. Когда я вступил в кооперативное товарищество, то мне было поставлено условие оплатить нашу квартиру в размере пятидесяти процентов ее стоимости, что составляло сумму в двенадцать с половиной тысяч рублей. Я выразил согласие на это условие, еще не зная, откуда достать такие большие деньги, однако рассчитывал, что обстоятельства выведут меня из затруднительного положения. И действительно, в это время я получил несколько заказов на составление проектов, которые шли один за другим. Первым заказом был проект вокзала в Сочи, затем – проект на новое здание Ленинской библиотеки, проект химической лаборатории при Московском университете и, наконец, интересный проект на постройку вокзала в Киеве. Эти работы вместе с небольшими сбережениями, которые удалось сделать из получаемого мною жалования, дали мне возможность не только полностью внести всю сумму за новую квартиру, но и произвести значительные расходы на отделку квартиры, которая оказалась настолько хорошей, что, по выражению жены, она никогда и не мечтала иметь что-нибудь лучшее. Квартира наша – в четыре комнаты, расположенные в первом этаже, с тремя комнатами на солнечную сторону, имеет небольшую террасу, выходящую в сад. Трудно себе представить, что мы живем при таких хороших условиях в самом центре города.
С уходом из Наркомпочтеля И. Н. Смирнова учреждение как бы потеряло своего настоящего хозяина, и чувствовался постепенный развал и упадок дисциплины. Комитет наш постепенно распался, и из прежних участников оставалось не более четырех человек. Вновь же поступившие люди были не в курсе дела и не только не приносили пользы, но и усложняли работу разными претензиями по оборудованию залов телеграфа. Персонал нашей строительной конторы постепенно сокращался и перешел частично к деятельности по расчетам конструкций нового здания почтамта в Харькове. Несмотря на мои усиленные старания, никто из участников постройки здания телеграфа никакой награды и благодарности не получил, что, конечно, следует объяснить только уходом И. Н. Смирнова и отсутствием после него лица, которое бы настоящим образом могло оценить труды нашего строительного коллектива. Лично я получил большое удовлетворение от строительного комитета: на гранитном цоколе переднего фасада по Тверской вырублена надпись: «Сооружено по проекту и под руководством инженера Ивана Ивановича Рерберг [80]».
Я уже упоминал, что мы занялись разработкой нового проекта здания почтамта в Харькове. Хотя я и не принимал участия в конкурсе на проект этого здания, и к исполнению был принят проект молодого автора, студента Мордвинова, Коллегия Наркомпочтеля просила меня взять это дело в свои руки и организовать строительство в Харькове. Постройка по чужому проекту и вне Москвы мне не очень улыбалась, но я не нашел возможным отказаться, рассчитывая, что мои отношения с Наркомпочтелем более прочные, чем это оказалось на деле впоследствии. Я привлек к делу инженеров Гунгера и Казакова, одного из моих сотрудников по постройке телеграфа, и почти два года ездил по три и четыре раза в месяц в Харьков. В начале постройки мне пришлось вести значительную борьбу с харьковскими инженерными силами как при утверждении проекта, так и при самой организации дела, но в результате мне удалось отстоять полную самостоятельность и избавиться от вмешательства местного элемента. Наибольшие споры возникли по поводу моего решения основать здание на деревянных сваях, и полемика проникла даже в местные газеты. Однако я был уверен в правильности решения вопроса, при наличии обильных и постоянных грунтовых вод мы сохраняли бы сотни тысяч рублей и, по крайней мере, – год времени, отказавшись от сложного бетонного основания и от железобетонных свай. На следующий год при постройке дома против нашего здания почтамта харьковские инженеры применили тот же метод деревянных свай. В первый год постройки наши поездки в Харьков были обставлены вполне удовлетворительно: номер в гостинице и обед в ресторане были всегда обеспечены, но на второй год эти поездки были очень тягостны; в ожидании свободного номера приходилось сидеть в вестибюле, с закрытием частных кафе и ресторанов обедать можно было только на вокзале, и то с большой затратой времени.