— Вокалистка не простой агент, к ней подход нужен. Ее способности зависят от душевного состояния. Ваши сотрудники могут дров наломать, а мои уже приноровились.
— Все свое ношу с собой, — понимающе ухмыльнулся Линьков. — Предлагаешь, чтобы она действовала под твоим руководством.
Трифонов кивнул и объяснил:
— Вы говорите, когда и где слушать, а я обеспечиваю результат.
— Да везде надо! — рубанул рукой воздух Линьков, потом спохватился: — Нет, в рабочих кабинетах мы жучки поставили, в квартирах тоже, про телефоны я уже говорил, а вот остальные места — твоя задача. Они встречаются в ресторанах, ездят на личных автомобилях, гуляют по городу, выезжают на дачи, черт бы их подрал, и мне ой как хочется знать, о чем они там болтают.
— Полноценная слежка, — сделал вывод Трифонов. — С кого начнем, Вокалистка у меня одна?
— С директора магазина Фишмана. Там формируются денежные ручейки. Я выделю тебе оперативника с машиной и все, что понадобится.
Линьков взялся за телефонную трубку, но Трифонов мягко возразил:
— Автомобиль у нас есть и водитель имеется.
Генерал на мгновение сцепил кулаки, и тут же два указательных пальца нацелились в грудь Трифонова.
— С тебя ежедневный отчет, — хмуро предупредил он.
38
Красные «жигули», выделенные Трифоновым для слежки, двигались за белой «волгой» Фишмана по центральной городской магистрали — улице Горького.
— Болтать Фишману не с кем, немного отстанем, — комментировал свои действия Алексей Сорокин, управлявший служебными «жигулями».
Вокалистка, сидевшая рядом с капитаном, не расслаблялась. С первых минут слежки она нацелила острый слух на салон «волги» и вынужденно слушала радиостанцию «Маяк», на которую был настроен радиоприемник в машине Фишмана. Вот уже пятый день они следили за директором магазина «Океан», сопровождая его от квартиры до работы и обратно. Фишман редко отклонялся от привычного маршрута, один раз заехал на заправку, а вчера посетил центральный универмаг, где купил бронзовые настольные часы с повелителем моря Нептуном.
При каждом удобном случае Сорокин фиксировал его на фотопленку, а Вокалистка повторяла под запись любые подслушанные разговоры. Вечером кассета передавалась Трифонову. Тот слушал запись и утром составлял отчет для генерала Линькова.
— Пустышка, — выражал недовольство генерал. — У тебя вообще зацепиться не за что, да и наша прослушка — псу под хвост. Типичная болтовня начальника с подчиненными, просьбы знакомых достать деликатесы и звонки чиновничьих жен, что они едут за заказом.
— Продажа дефицита по блату, — подсказывал полковник.
— Я и говорю — пустышка! Продажа своим через подсобку обычная практика всех магазинов. Если за это сажать, торговать будет некому. Да и наши головы полетят, потому что каждый начальник блатом пользуется, да еще и спасибо торгашам говорит.
— Что же делать?
— Искать, откуда у них неучтенные деньги появляются да еще в таком количестве.
Сегодня вечером Фишман домой не спешил. Его белая «волга» свернула перед памятником Юрию Долгорукому и остановилась у знаменитого ресторана «Арагви». Фишман взял из багажника коробку с часами, перед ним любезно распахнули дубовую дверь дорогого ресторана.
— Красиво жить не запретишь, но помешать можно, — воспрянул духом Сорокин. Он припарковался на улице Горького и спросил напарницу: — Ты отсюда сможешь работать?
Сана опустила стекло. Большой ресторан гудел оживленными голосами, позвякивал бокалами и столовыми приборами, расторопные шаги и вкрадчивые голоса официантов дробились взрывами хохота, а поверх всего жирным слоем, как майонез в оливье, лилась живая музыка.
Вокалистка вышла из машины, расстегнула пальто для улучшения слуха, прошлась вдоль больших витринных окон. Она засекла, как шаги Фишмана прочертили извилистую дорожку по каменному полу ресторана и стали спускаться вниз, постепенно затихая.
Сквозь толстый свод старинных перекрытий ей удалось расслышать, как перед ним открылась дверь, разрозненные голоса приветствовали гостя, и Фишман начал поздравлять именинника, готовясь вручать тяжелый подарок. В этот момент музыканты наверху с особым энтузиастом грянули грузинскую песню, десятки ног пустились в пляс, а дверь, впустившая Фишмана, закрылась, поглотив его голос.
Вокалистка скинула пальто и прислонилась растопыренными ладонями к большому окну. Толстое стекло вибрировало от музыки.
— Что такое? — забеспокоился Сорокин, подхватив упавшее пальто.
— Фишман внизу в отдельном зале. Я его не слышу.
На странное поведение женщины стали обращать внимание прохожие. «А вдруг она начнет раздеваться?» — испугался капитан и оттянул Вокалистку от витрины.
— Я его не слышу, — беспомощно повторила она.
Сорокин затолкнул Сану в телефонную будку и позвонил с докладом Трифонову. Полковник сообщению обрадовался:
— «Арагви» говоришь. По данным наружки там сейчас и второй наш фигурант — Фельдман. Пришел поздравить директора спецбазы с днем рождения. Мы должны знать, о чем они говорят. Идите в ресторан, но удостоверением не светить, — приказал начальник.
— Как я туда попаду? Скажут, что мест нет.
— Сам знаешь, как, не маленький. Расходы возместим.
Капитан КГБ пересчитал имевшуюся наличность, тяжело вздохнул и приготовил пять рублей для швейцара.
— С кем боремся, тех и подкармливаем, — ворчал он.
Им выделили два неудобных места в торце барной стойки, откуда не было видно музыкантов. Сорокин посчитал это плюсом.
— Ну как? — спросил он Вокалистку после того, как заказал себе водки, а ей кофе.
Сана положила руки на барную стойку и прикрыла глаза. Она отсеяла окружающий шум и настроилась на звуки снизу. На нижнем этаже тоже было много посетителей с пустыми пьяными разговорами, а вот и знакомые голоса — Фишман и Фельдман. Они в отдельном кабинете, там общий стол человек на двадцать. Точнее, девятнадцать: одиннадцать мужчин и восемь женщин. Много тарелок, бокалов, столовых приборов, на женщинах позвякивают украшения. Громкие тосты слышны отчетливо, а вот то, что нашептывают друг другу на ушко…
Сана скинула туфли, соскользнула с высокого стула и встала на пол босыми ногами. Организм словно подключился к чувствительной мембране, и тихие голоса из подвала прорезались, как фары сквозь туман. Она кивнула: слышу.
Капитан выпил водку, достал блокнот и шепнул:
— Работаем без магнитофона. Ты диктуй, а я буду записывать.
Вокалистка бормотала разрозненные фразы, капитан, как стенографист, строчил в блокнот. Поначалу шли величавые тосты и пьяные шутки, но, когда гости закурили и разбились на группы, в отдельных разговорах стали проскальзывать деловые фразы. «Спецбаза, реализация излишков, процент на списание, килька вместо икры, в накладных будет минтай, на самом деле севрюга» — и тому подобное.
Бармен с подозрением косился на странную парочку: бормочущая босая дама с закрытыми глазами и отметиной на лице и серьезный репортер, усердно строчащий что-то в блокнот. Ох, не к добру такие гости в торговом заведении. Что они вынюхивают?
Бармен указал на подозрительную пару администратору. Тот забеспокоился.
Вскоре бармен неосторожно пролил пенное пиво на блокнот гостя. Администратор тут как тут подхватил мокрый блокнот и рассыпался в извинениях, предложив промокнуть каждую страницу бумажной салфеткой. Сорокину пришлось изобразить, что это малозначащие записи. Он с трудом забрал блокнот у сверхлюбезного администратора и сунул его в карман. Чтобы отвести подозрения, он заказал себе дорогой коньяк, а девушке бокал цинандали. Администратор отошел, раскланиваясь, а бармен по его распоряжению продолжал вертеться около странных посетителей.
Капитан картинно смаковал коньяк, на вкус такой же, как и прежде, и подвинув бокал с вином меланхоличной подружке. Сана автоматически осушила бокал.
Спустя минуту она распахнула глаза и недоуменно осмотрелась. Где она? Банкетный зал на нижнем этаже с деловыми разговорами поглотила непроницаемая пелена, шум большого ресторана обрушился на нее ватной какофонией. Она увидела перед собой пустой бокал и все поняла.
— Это было вино?
— Пришлось, на трезвых здесь косо смотрят, — объяснил Сорокин.
— Тогда закажем еще и пойдем танцевать. — Она надела туфли, поправила волосы, чтобы они частично прикрывали шрам, и поманила пальчиком бармена.
— Ты должна… — зашипел капитан.
Сана накрыла его руку своей ладошкой и нежно шепнула на ухо:
— Чтобы не проколоться, будем изображать влюбленных. — Она двинула пустой бокал бармену: — Повторите мне вино, а ему коньяк, только в этот раз не разбавленный.
На театральное возмущение бармена она загадочно ответила:
— Льющийся напиток должен звучать точно так же, как у гостей внизу в банкетном зале. — И, засмеявшись, увлекла Алексея на танец.
Утром понурый капитан Сорокин стоял перед недовольным начальником.
— Ну, у тебя и расходы, — ворчал Трифонов, просматривая отчет. — Коньяк, вино, ликеры — и в таких количествах.
— Еще взятка швейцару и чаевые. Мы старались не выделяться, вели себя как все.
— Как все, — передразнил полковник. — Ты эти цены инженерам и учителям покажи. Немудрено, что блокнот пивом уделал.
— Так получилось, — промямлил Алексей, опуская взгляд.
Он опасался проговориться, что вечер в ресторане с выпивкой и танцами перерос в жаркие объятия с Вокалисткой в автомобиле. Загадка ее сверхчувствительности давно манила его, вид обнаженного тела перед открытым окном крепко засел в памяти, а прикосновения к шраму странным образом возбуждали.
Томительное молчание в наэлектризованном салоне автомобиля во время пути из ресторана разорвала молния физической близости. Подъехав к дому, они дали волю переполнявшей страсти. Кто первым перешагнул черту приличия он не помнит. Объятия, теснота, откинутые спинки сидений, торопливые движения, бесстыдная оголенность интимных мест, грубый напор, пьяный смех, пошлые словечки дарили новые ощущения и усиливали возбуждение. Наутро ему все хотелось забыть и повторить одновременно.