Сергей Васильевич задумчиво наблюдал, как серая лента асфальта исчезает под красным капотом. Красным…
Красная Шапочка — это красные «жигули»! — осенило полковника. Дьявол, это прокол, надо было сменить машину! Фишман и Фельдман не дураки и уже неделю, как заметили слежку. А сегодня назначили Красной Шапочке последний день. Что это значит? В разговоре прозвучало — двадцать минут до встречи.
Трифонов посмотрел на часы. До дачи еще не доехали, а двадцать минут завершаются. «Мы готовы», — предупредил Фельдман. К чему он приготовился?
Полковник перевел взгляд на спидометр: автомобиль несся по узкой дороге со скоростью сто двадцать километров в час и продолжал набирать скорость.
— Тормоза придумал трус, — шутил Сорокин.
Трифонов посмотрел вперед. «Волга» умчалась вдаль, а навстречу летел синий грузовик-фургон вроде тех, что перевозят продукты. Только вместо длинного слова «Продукты» над кабиной виднелось короткое обозначение.
Синий фургон стремительно приближался, двадцать минут истекли. «Рыба», — прочел Трифонов на фургоне и мгновенно все понял.
Его крик: «Сворачивай!» совпал с выездом фургона на встречную полосу. Еще секунда и тяжелый фургон размозжил бы легковушку. В последнее мгновение Сорокин успел вывернуть руль.
Легковушка вылетела с дороги, пролетела десяток метров, продолжая вращаться, вспахала колесами остатки старого снега и врезалась в толстую сосну. Грохот удара, лязг смятого железа и хруст человеческого тела затмил для Вокалистки все остальные звуки.
42
Сана очнулась после непродолжительного шока. Удар о дерево сработал, как выключатель: она больше не слышала болтовни жены Фишмана и бодрой музыки в преследуемом автомобиле. В ушах шумело, голову саднило, колени были усыпаны осколками стекла, на которые падали капли крови.
Сана потрогала лоб, ощупала лицо, наткнулась на кровь и поняла, что случилось. Портативный магнитофон, которым она пользовалась, во время аварии подлетел кверху и разбил ей нос. От крупных неприятностей ее спас ремень безопасности и счастливая случайность — основной удар пришелся на водительскую дверь «жигулей». Но если ей повезло, то Леше… Она с опаской посмотрела налево.
Разорванная сталь вонзилась в шею Алексея, а рулевая колонка сдавила ему грудь. Его куртка чернела от крови, а на губах пузырилась кровавая пена.
Сзади сквозь стон ругался Трифонов:
— Что за херня, мои ноги. — Он поймал испуганный взгляд Саны и спросил: — Ты цела?
Она судорожно кивнула.
— А Сорокин? Надо ему помочь. — Полковник навалился на дверь, с трудом открыл ее, попробовал выбраться и застонал от боли. — Я не могу, сломаны ноги. Зажми ему рану, останови кровотечение! Что ты застыла?
Сана перевела растерянный взгляд с начальника на обмякшего Алексея.
— Не медли, помоги ему! — требовал Трифонов.
Сана не двигалась.
— Он умер, — промолвила она.
— Откуда ты знаешь, ты не врач! Потрогай шею.
— Я слышу, — сказала она и поправилась: — Я не слышу его.
Полковник от бессилия заскрежетал зубами. Он знал, в таких вещах Вокалистка не ошибается. Она прекрасно слышит сердцебиение окружающих и те недоступные простому человеку шумы, которые свойственны живому организму. Если тело Сорокина полностью молчит, то он погиб.
Трифонов оглянулся на опустевшую дорогу, фургона с надписью «Рыба» не было. Виновник аварии сразу скрылся — это не спроста, трагедия была подстроена. Фургон поджидал красные «жигули», заехавшие в лес, как волк Красную Шапочку. Двадцать минут — это сигнал о готовности. Им организовали волчью засаду…
— Это Фишман, — пробормотал Трифонов. — Он вместе с Фельдманом организовал аварию, планировал разом от нас избавиться.
— Вам надо в больницу, — забеспокоилась Сана. — Я выйду на дорогу, остановлю попутку.
— Нет, продолжай работать! — потребовал полковник, почувствовал, что приказа сейчас недостаточно, и с горящими глазами стал уговаривать девушку. — Милая, соберись. Прослушивай подонков, слушай внимательно, мы должны отомстить, вывести грязных дельцов на чистую воду. Обо мне не думай, кто-нибудь поможет.
— Служба такая, — с горечью в голосе констатировала Сана.
Полковник беспомощно хлопнул глазами и попросил:
— Ради Сорокина. Ты же с ним…
У обочины затормозил «москвич» с семейной парой и двумя мальчиками. После минутной оторопи от созерцания последствий аварии глава семейства двинулся на помощь.
Сана подобрала магнитофон, испачканный ее кровью, нажала кнопку записи — пленка дернулась и заела. К черту технику! Она вышла из машины, поднялась на дорогу, распахнула куртку, прикрыла глаза. Трепещущее облако ее организма уловило звук умчавшейся «волги», подтянуло его к себе, усилило, сделало осязаемым.
Вокалистка «увидела» как автомобиль притормозил, въезжая во двор частного дома. Двигатель заглох, Фишманы вышли из машины, хлопнули дверцами, за ними с лязгом закрылись ворота и туман тишины окутал ее цель. Кто-то заговорил, но мелодии голосов были тише предыдущих шумов и почти неразличимы.
Она скинула теплую куртку — звонкий голос жены Фишмана прорезался сквозь туман. Женщина радовалась встрече, хвасталась новой шубкой и вскоре удалилась вслед за хозяйкой дома. Мужчины остались во дворе одни. Их голоса были ниже, они говорили тихо, и Сана торопливо сняла кофту, чтобы обострить слух.
— Как прошло? — расслышала она вопрос Фельдмана. — Мой человек вам повстречался?
— Я слышал грохот. Кажется, получилось. Но зачем использовали наш фургон?
— Он не наш, утром его угнали, — засмеялся Фельдман. — В милиции есть заявление.
— Вы предусмотрительны.
— Я умею убеждать, и не жадничаю, когда речь идет о моей жизни. И твоей тоже, — подчеркнул глава фирмы.
— Возьмите из моей доли.
— Не сомневайся, возьму. Итак, от чужих ушей мы избавились, но проблемы остались. Надо решать, что делать. Пойдем-ка в баньку.
— Сейчас не до этого, — скривился Фишман.
— Там нет электричества, прослушку не поставишь, — зашептал Фельдман. — Иди за мной.
Они зашли в баню. Дубовый сруб стал новым препятствием для тихих голосов. Сана лихорадочно раздевалась, лишая себя последней одежды, она повышала сверхчувствительность единственным оставшимся способом. Через минуту она осталась в одном белье и без обуви, зато отчетливо слышала тайную беседу. Обнаженная женщина с закрытыми глазами бормотала услышанное, стараясь запомнить.
Дама из «москвича», заметив бесстыжую девку, затолкала любопытных сыновей в машину и шикала на них, закрывая обзор. Примчалась «скорая», врач удостоверился в смерти Сорокина и занялся Трифоновым. Пострадавшего перенесли в медицинский фургон и оказали первую помощь. На странное поведение женщины с разбитым носом врач косился без интереса: с травмами головы и не такое бывает.
— Помоги бедняжке, — кивнул он фельдшеру.
Фельдшер наполнил шприц успокоительным и направился к Вокалистке.
— Нет, девушку не трогать! — остановил медика Трифонов и показал удостоверение полковника госбезопасности. — Возьмите блокнот и записывайте все, что она говорит. Исполнять!
— Мы отвезем вас в больницу, за ней приедут, — настаивал врач.
— А вы будет отгонять любопытных, чтобы ей не мешали, — категорично приказал Трифонов. — И не вздумайте ее кутать.
Он потребовал у медиков рацию и передал сообщение через диспетчера «скорой помощи» для генерала Линькова.
На месте аварии скапливались ротозеи. Первым делом все ужасались виду трупа в разбитой машине, а затем глазели на бормочущую голую девушку. Некоторые проявляли заботу он ней, предлагая одежду. Врач уверял сердобольных граждан, что все под контролем, девушка в шоке, ей требуется холод. Фельдшер записывал ее бормотание в блокнот.
На вызов Трифонова примчался генерал Линьков и машины ГАИ. Гаишники заставили любопытных разъехаться и огородили место аварии.
— Сорокин погиб, Вокалистка работает, — докладывал Трифонов генералу. — Замените фельдшера на нашего человека.
Линьков отдал распоряжение и покачал головой, разглядывая Вокалистку:
— Ты бы обеспечил агента красивым бельем. Считай, это ее униформа.
Сана сосредоточилась на разговоре торговцев в бане. Мужчины говорили на повышенных тонах и ей не составляло труда улавливать каждое слово. Она узнала, что столкновение с фургоном подстроено ими, а непосредственный исполнитель — персональный шофер Фельдмана по имени Егор.
Алексея убили по приказу этих ублюдков! За что? Он выполнял свою работу, хотел пресечь воровство. Она вспомнила их нежные поцелуи, который переросли в животную страсть в тесной неудобной машине. И даже тогда Леша шутил: лучше с любовью заниматься трудом, чем с трудом заниматься любовью. А она просила: помолчи — ей не нужны слова, когда говорит любящее тело. Сейчас его безмолвное тело остывает в искореженной машине, а на их любовном ложе засыхают грязные пятна крови.
Сана очнулась от воспоминаний и бросилась к Трифонову.
— Это они подстроили аварию, Фельдман и Фишман. Фельдман послал своего водителя Егора, он вел фургон.
Она неосторожно коснулась сломанных ног начальника. Полковник прикусил губу, побледнел, но не подал вида, что ему больно.
— Водителя мы поймаем, а их арестуем, — заверил он. — Ты сделала, что могла, а сейчас успокойся.
Лицо и грудь Саны покрылись красными пятнами. Выйдя из состояния транса, она дрожала от холода.
— Где Фельдман и Фишман сейчас? — спросил полковник.
— На даче в бане. Я покажу дорогу.
— Адрес мы знаем, — вмешался в разговор Линьков и приказал подчиненным: — Посадите Вокалистку в машину, двигайтесь к даче Фельдмана. Мы должны знать, о чем еще там говорят.
Трифонова увезли на «скорой». Сану усадили в «волгу» с опущенными стеклами, от одежды она отказалась. Машина двигалась медленно, чтобы не шуршать шинами, Вокалистка повторяла в лицах разговор преступников, а из ее закрытых глаз текли слезы.
Сидевший в машине