Если «Батлинз» чем-то и предвосхищал будущее, то состоянием постояльцев. Казалось, они начисто лишены воображения. Вылитые зомби, они бродили по территории, обреченные на одну или две недели безудержного веселья под облачным небом. Все, разработанное для детей, тоже соответствовало прогнозам футурологов. За детьми присматривали: в «Батлинзе» их можно было безбоязненно выпускать за порог, не опасаясь, что они покалечатся или потеряются. Вокруг лагеря высокий забор, работает специальный «патруль воспитателей», есть «детская аудиобиблиотека» и большая детская площадка. Именно такие комплексы создадут для подрастающего поколения в четко распланированных городах будущего.
Для детей предназначалась большая часть занятий и мероприятий, за исключением виста и бинго. Я в качестве экскурсанта мог выбирать между «Конкурсом маскарадных костюмов в лиге юниоров "Корона"», «детской викториной», «Веселым трамплином», «Дерби на осликах» пли «Прослушивание для шоу талантов «Бивер и малыш». «Дерби на осликах» проводили на «Веселой лужайке», продуваемой сильным ветром: дети визжали, животные еле брели. Я пошел на прослушивание для шоу талантов в театре «Гэйэти-Ревю». Восьмилетняя девочка исполнила двусмысленный танец под фривольную попсовую балладу; две сестры спели об Иисусе, Аманда и Келли — песенку «О Дэзи, Дэзи, дай мне ответ», а Миранда скороговоркой рассказала стишок. Большинство родителей на прослушивании не присутствовало — они играли на автоматах или пили пиво.
Я забрел в Церковь Лагеря («Падре принимает в Центре в любое время»). К двери было прикреплено объявление: «На всех трех службах возносятся молитвы за наши Силы в Южной Атлантике». Я внимательно просмотрел «Книгу посетителей». В ней имелась графа «Национальность», и люди указывали рядом со своими именами «валлиец», «корнуоллец», «англичанин», «шотландец». Изредка попадались ирландцы. Но с середины апреля — когда началась Фолклендская война — люди начали указывать в графе «национальность» слово «британец».
В «Регентском корпусе» я повстречал трех дам, которые пили чай. Дафна Банзен из Брэдфорда сказала:
— Мы здесь об этих фолклендских делах не говорим — мы на отдыхе. Такая тема депрессивная.
— И вообще, — вмешалась Мэвис Хеттери, — тут только одно можно сказать.
И что же?
— Я вот что скажу: «Поднажмите и поставьте точку! Хватит играть в кошки-мышки!».
Миссис Банзен сказала, что она и ее подруги обожают «Батлинз». Они здесь уже не в первый раз и обязательно приедут опять. Жаль лишь, что нельзя остаться подольше. — А у Мейвис комната просто шик!
— Я немножко доплатила, — сообщила миссис Хеттери. — В моем шалли на полу ковровое покрытие.
Легко высмеивать убожество и тупые развлечения «Батлинза». Да, это не самый удачный способ провести досуг, но отрицать его популярность было нельзя: на побережье насчитывались десятки таких лагерей. В них безопасность и равенство, свойственные тюрьме, сочетаются с вульгарностью увеселительного парка. Я расспрашивал детей, что сейчас делают их родители. Обычно папа играл в бильярд, а мама ходила по магазинам, но многие говорили, что родители спят — прилегли вздремнуть часок-другой. Дрыхнуть до полудня, отдохнуть от кухни и присмотра за детьми, закусочная, бар и букмекерская контора в двух шагах от дома — этакий дешевый рай, где с людьми обращались примерно как с животными в зоопарке. Со временем на британских побережьях будет все больше лагерей отдыха. Это ведь «дешево и сердито», как выразилась Дафна Банзен.
Персонал «Батлинза» именовался «красномундирники» — как британские солдаты старых времен. То были парни и девушки в красных пиджаках. Красномундирник Род Ферсби сказал мне, что в лагере могут разместиться четырнадцать тысяч человек («но средняя заполненность — тысяч девять»). Откуда же они приезжают? — спросил я. — Со всей страны, — сказал Ферсби. А когда я спросил об их роде занятий, Ферсби рассмеялся: — Вы, что, серьезно? Ну вы даете!
Я подтвердил, что спрашиваю вполне серьезно.
— Да здесь половина — безработные, — пояснил он. — Тем «Батлинз» и хорош: здесь можно прожить на пособие.
ЛЛАНЕЛЛИ — МАЛЕНЬКИЙ СЧАСТЛИВЫЙ ГОРОД
На карте Лланелли выглядел многообещающе — он располагался в юго-западной части Дифеда в дельте реки Лугор. С вокзала я отправился пешком в порт. Город оказался скучный, затхло пахнущий, выстроенный из щербатых кирпичей. Карта ввела меня в заблуждение. Я решил немедленно его покинуть, но вначале купить путеводитель по Уэльсу, чтобы больше не попадать впросак.
Мне попался магазин, в витрине которого стояли учебники. Среди учебников валялись на боку дохлые мухи — не раздавленные, а умершие своей смертью от голода; казалось, они просто дремлют. В магазине было больше полок, чем книг. За прилавком никого небыло. Из-за бисерной занавески раздался гнусавый голос:
— Сюда.
Я вошел. Мужчина, что-то нашептывавший в телефонную трубку, даже не поднял на меня глаз. За занавеской книг было предостаточно — но исключительно с обнаженной натурой на обложках. Пахло дешевой бумагой и типографской краской. Имелись и журналы, неизменно запакованные в целлофан. На картинках — обнаженные груди или резиновое белье. Иногда дети; названия журналов заставляли предположить, что на их страницах насилуют голых карапузов. Для путеводителей места не нашлось, но поскольку порношоп был валлийский, на двери висел колокольчик, приветливо звякнувший мне вслед «динь-динь!».
В Уэльсе вежливость — это улыбки и мягкосердечие. В Лланелли даже местные скинхеды держались учтиво, а юнцы с отбеленными волосами, со свастиками на кожаных куртках и сережками в ушах, или зеленоволосые в футболках с надписью «ANARCHY!» казались добрейшими существами. И вот еще что поразительно: валлийцев несколько миллионов, а фамилий у них на весь народ — не более дюжины, но безликость им совершенно не свойственна. Каждый валлиец — колоритная личность, которая при общении стремится проявить максимум любезности. «Вы — джентльмен!» — кричал один мужчина другому, здороваясь с ним на улице.
В «Пекарне Дженкинса» («Наслаждение в каждой крошке») я увидел пирожные с клубникой, украшенные топлеными сливками. Интересно, клубника свежая?
— О да, сегодня утром собрали, — сказала миссис Дженкинс.
Я попросил одно.
— Но они же по тридцать пенсов, голубчик, — предостерегла меня миссис Дженкинс, даже пальцем не пошевелив. Она ожидала, что я скажу: «Тогда не надо». Она была на моей стороне в самом гуманном смысле этого слова и сочувственно улыбнулась, точно говоря мне: «Ну, разве мыслимо платить столько за пирожное!».
Когда я купил два, миссис Дженкинс явно изумилась. Наверно, ее ввел в заблуждение мой рюкзак и вообще мой бродяжнический вид. Я повернул за угол и набил рот пирожными.
— Доброе утро… то есть, добый вечер! — сказал на вокзале в Лланелли начальник станции, мистер Мэддокс. — Я не ошибся? Я так и знал, что наконец-то выучу. Было бы терпение!
Все остальные на перроне говорили между собой по-валлийски, но увидев приближающийся поезд, перешли на английский. Возможно, от воодушевления.
ТЕНБИ
Изящные здания городка Тенби: высокие, горделиво стоящие на обрыве, — показались мне книгами в красивых переплетах на полке под потолком. И верно, их выпуклые эркеры были словно корешки книг. Городок находится на мысу. Поскольку с трех сторон он окружен морем, в нем как-то особенно светло. Всепроникающий белый свет заливает рыночную площадь и растворяется в воздухе; кажется, что он терпко пахнет камнями, омываемыми океанскими волнами. Я подивился, что этот симпатичный городок одновременно вселяет умиротворение, — но так и было на самом деле. Впрочем, Тенби следовало назвать не симпатичным, а воистину прекрасным. Его живописность навевала ощущение, что вместо реального поселка ты попал в его акварельное изображение.
Охраной и реставрацией Тенби не занимались деспотичные привереды, которые столь часто завладевали британскими деревнями. Это новое сословие, вселившись в старые дома, выпотрашивало их изнутри и, отреставрировав соломенные крыши и окна с частыми переплетами, устраивало в кладовке потайную хромированную кухню с электронными мозгами. Подобные любители старины могут сделать города и поселки настолько живописными, что никаких сил нет. Тенби — другое дело; его просто поддерживали в порядке, и он созрел, как выдержанное вино; городок был еще крепок, и я порадовался, что его отыскал. Правда, сколько бы путешественник ни чувствовал себя первооткрывателем в глубине души, Тенби не позволяет ему задирать нос — изящество этого города широко известно. Тенби был воспет поэтами и послужил источником вдохновения для пейзажистов, старинным он считался еще при Тюдорах; он дал миру Огастеса Джона[15], описавшего родной город в своей автобиографии «Chiarooscuro», а также Роберта Рекорда, который придумал математический знак равенства. Впрочем, в Британии я вообще не видал мест, о которых бы никто не знал — разве что забытые или те, что крушит или перекраивает наш жестокий век.
Судьба была милостива к Тенби, а тишина и безлюдность только усиливали его очарование. Я шатался по улицам в мечтательном настроении. Впервые за все путешествие я почувствовал, что курорт выполняет свое предназначение — навевает спокойствие, смягчает сердце, внушает желание подремать над книгой на веранде с видом на море.
ОБНАЖЕННАЯ ЛЕДИ
В отеле «Харлех» в Кардигане — унылом полуразвалившемся здании у реки, почти закупоренной илом — у меня была странная встреча. Отель много лет простоял взаперти, и теперь там пахло соответственно — мышами и несвежими простынями. Запах лохмотьев в любом случае сходен с запахом мертвечины, но в букете «Харлеха» также присутствовали ноты грязи, печного отопления и медлительно текущей реки. Едва договорившись насчет номера, я осознал, что сделал неудачный выбор. В комнату меня провела Гвен — пятнадцатилетняя девушка с сердито надутыми губами, толстощеки