щить, что «Тиллинген» встретит у нас братский прием не только среди наших спортсменов-джентльменов, но и нашего любящего спорт общества, с радостью ожидающего встречи двух команд, которые, нужно думать, будут играть в рамках своих славных традиций. О конечном результате этой встречи, конечно, можно говорить только после матча».
— Посмотрите на них, — сказали в клубе «Тиллинген», когда прочли о себе эту статью, — что сделал наш успех. Кто знал о нас год тому назад? А теперь даже гохштадтцы разливаются в похвалах. Не прошло и четырнадцати месяцев, как о нас писали, будто мы самая захудалая команда на свете и что нам следует забавляться соской, а не игрой в футбол. Хорошо же, если они хотят получить пощечину, пусть ее получат. Мы рождены не только, чтобы с ними играть дружеский матч. Мы всыплем им…
— Безусловно, мы выиграем у «Гохштадта», — торжественно сказал председатель клуба, — мы выиграем тонкостью и техникой своих пасовок. Атаковать противника нам никто не помешает. С краев пасуем в центр, из центра — на другой край, центр бежит вперед, дриблинг с беком и маленький трюк с подачей на правое крыло, удар — и гол! Мы не должны соприкасаться непосредственно с игроками противника. Пусть мяч летает в пространстве. Для них мяч должен быть недосягаем, для них он должен остаться абстрактной идеей, сказкой, и больше ничего! Гип-гип, ура-а!..
Едва секретарь клуба «Гохштадт» успел приступить к переговорам, как тиллингенская «Моргенпост» написала, что прежде всего речь идет о матче между «Тиллингеном» и «Гохштадтом», в котором «Тиллинген» будет защищать честь своего города и клуба. Игра будет не за кубок, а за победу над «старыми знакомыми» — за победу города Тиллингена над Гохштадтом на Дунае. Поезда привезут тиллингенцев в Гохштадт, чтобы команду, носящую бело-желтый цвет, цвет города Тиллингена, достойно проводить на поле брани и обнять победителей на месте победы.
Кроме нескольких враждебных взглядов, которыми сопровождали тиллингеццы секретаря клуба «Гохштадт», с ним ничего не случилось. Он благополучно заканчивал переговоры. Дружеский матч между обоими клубами должен состояться на будущей неделе. Чистый доход с входных билетов будет разделен поровну. После окончания переговоров по старому обычаю клуба все ушли в пивную, где пили за счет клуба до следующего утра. К утру еще договорились, что нейтральным судьей будет член клуба «Регенсбург», за проезд и расходы которого уплачивается из общих сумм, и выяснилось, что прадедушка председателя клуба «Гохштадт» был при атаке на город Тиллинген рассечен мечом от головы до самых пяток прадедушкой председателя клуба «Тиллинген», который был потом, в свою очередь, пронзен копьем прадедушки секретаря клуба «Гохштадт».
После этого беседа как-то завяла, и секретарь «Гохштадта» счел благоразумным незаметно исчезнуть. К тому же он заметил, что председатель клуба как-то странно на него смотрит, будто намеревается реабилитировать честь своих предков.
Наступил славный день, когда весь Тиллинген вновь после нескольких столетий мира пошел на Гохштадт, который приготовился к обороне.
В Тиллингене и Гохштадте накануне были распроданы все кастеты, дубовые трости и револьверы. Ручные чемоданы тиллингенцев, наполненные кирпичами, были подозрительно тяжелы, а карманы гохштадтцев отвисали под тяжестью камней. Состязание должно было начаться ровно в 4 часа, но оно началось в 3 часа 33 минуты.
Первым пал нейтральный судья. Он получил удар по голове плетью от одного из членов клуба. Несмотря на то, что ему рассекли череп в двух местах, он успел крикнуть «офсайд», но едва он собрался свистнуть, как новый удар палкой сплющил находившийся в его губах свисток.
Сила оказалась на стороне тиллингенцев, приехавших в количестве 10000 человек, тогда как все население Гохштадта равнялось 9000.
Гохштадтцы защищались отчаянно, и во время всеобщей свалки им удалось повесить председателя клуба «Тиллинген» на перекладине ворот. Хавбек «Тиллингена» загрыз двух беков «Гохштадта» и был, в свою очередь, заколот форвардом того же клуба.
В спортивном отделе всех газет Германии на следующий день была напечатана следующая краткая телеграмма:
«Интересное состязание «Тиллинген» — «Гохштадт» не закончено. На поле осталось 1200 гостей и 850 местных жителей. Оба клуба ликвидируются. Город горит».
— Товарищ тренер, а теперь кого мне персонально опекать?
Рисунок В. ГОРБАЧЕВА
Лев КАССИЛЬТУРЕЦКИЕ БУТСЫ
Пека Дементьев знаменит и поныне. А долгие годы он слыл одним из самых ловких, самых смелых и искусных футболистов Советского Союза. Где бы ни играли — в Москве, в Ленинграде, в Киеве или в Турции, — как только выходит, бывало, на зеленое поле Сборная команда СССР, все сейчас же принимаются кричать:
— Вон он! Вон Дементьев! Курносый такой, с вихром на лбу… Вон самый маленький! Ах, молодец Пека!
Узнать его было очень легко: самый маленький игрок Сборной СССР. Он едва до плеча всем доставал. Его и в команде никто не звал по фамилии — Дементьев или по имени Петр. Его все ласково звали Пе-кой. Пека, и все. А в Турции его прозвали «товарищ Тонтон». Тонтон — это значит по-турецки маленький. И как только выкатывался с мячом на поле Пека, сейчас же зрители начинали кричать:
— А, товарищ Тонтон! Браво, товарищ Тонтон! Чок гюзель — очень хорошо, товарищ Тонтон!
Так о Пеке и в турецких газетах писали: «Товарищ Тонтон забил отличный гол».
А если поставить товарища Тонтона рядом с турецким великаном Неждетом, которому он вбил в ворота мяч, Пека ему до пояса только достанет.
На поле во время игры Пека оказывался самым резвым и быстрым. Бегает, бывало, прыгает, обводит, удирает, догоняет — живчик Мяч вертится в его ногах, бежит за ним, как собачка, юлит, кружится. Никак не отнимешь мяча у Пеки. Никому не угнаться за Пекой. Недаром считался он любимцем команды и зрителей.
— Давай, давай, Пека! Рви, Пека!
— Браво, товарищ Тонтон!
А дома, в вагоне, на корабле, в гостинице Пека был самым тихоньким. Сидит, обычно, молчит или спит. Мог двенадцать часов проспать, а потом двенадцать часов промолчать. Даже снов своих никому не рассказывал, как ни просили. Очень серьезным человеком прослыл наш Пека.
С бутсами ему только не повезло.
Когда Пека поехал с нами в 1935 году в Турцию, в его чемодане аккуратно было сложено все футбольное хозяйство: белые трусики, толстые полосатые чулки, щитки для ног (чтобы не так больно было, если стукнут), потом красная почетная майка Сборной команды СССР с золотым нашитым Гербом Советского Союза и, наконец, хорошие бутсы. Бутсы были боевые, испытанные. Ими Пека забил уже пятьдесят два мяча — гола. Они были ни велики, ни малы — в самый раз. Нога в них была как у себя дома.
Но футбольные поля Турции оказались жесткими, как камень, без травы. Пеке прежде всего пришлось срезать шипы на подошвах. Здесь с шипами играть было невозможно. А потом на первой же игре Пека истоптал, разбил, размочалил свои бутсы на каменистой почве. Да тут еще один турецкий футболист так ударил Пеку по ноге, что бутса разлетелась пополам. Пека привязал подошву веревочкой и кое-как доиграл матч. Он даже ухитрился все-таки вбить туркам один гол. Турецкий вратарь кинулся, прыгнул, но поймал только оторвавшуюся Пекину подошву. А мяч был уже в сетке.
После матча Пека пошел, хромая, покупать новые бутсы. Мы хотели проводить его, но он строго сказал, что обойдется без нас и сам купит.
Он ходил по магазинам очень долго, но нигде не мог найти бутс по своей маленькой ноге. Все были ему велики.
Через два часа он, наконец, вернулся в нашу гостиницу. Он был очень серьезный, наш маленький Пека. В руках у него была большая коробка. Футболисты обступили его.
— Ну-ка, Пека, покажи обновку.
Пека с важным видом распаковал коробку, и все так и присели. В коробке лежали невиданные, красные с желтым, и такие огромные бутсы, что в каждой из них уместились бы сразу обе ноги Пеки, и левая и правая.
— Ты что это, на рост купил, что ли? — спросили мы у Пеки.
— Они в магазине меньше были, — заявил нам серьезно Пека. — Правда, и смеяться тут не с чего. Что я, не вырасту, что ли? А зато бутсы заграничные.
— Ну, будь здоров, расти большой в заграничных бутсах, — сказали футболисты и так захохотали, что у дверей отеля стал собираться народ. Скоро хохотали все: смеялся мальчик в лифте, хихикала коридорная горничная, улыбались официанты в ресторане, крякал толстый повар отеля, визжали поварята, хмыкал швейцар, заливались бои-рассыльные, усмехался сам хозяин отеля. Только один человек не смеялся. Это был сам Пека. Он аккуратно завернул новые бутсы в бумагу и лег спать, хотя на дворе был еще день.
Наутро Пека явился в ресторан завтракать в новых цветистых бутсах. «Разносить хочу, — спокойно заявил нам Пека, — а то левый жмет маленько».
— Ого, растешь ты у нас, Пека, не по дням, а по часам, — сказали ему, — Смотри-ка, за одну ночь ботинки малы стали. Ай да Пека! Этак, пожалуй, когда из Турции уезжать будем, так бутсы уже совсем тесны станут…
Пека, не обращая внимания на шутки, уплетал молча вторую порцию завтрака.
Как мы ни смеялись над Пекиными бутсами, он украдкой напихивал в них бумагу, чтобы нога не болталась, и выходил на футбольное поле. Он даже гол в них забил.
Бутсы здорово натерли ему ногу, но Пека из гордости не хромал и очень хвалил свою покупку. На насмешки он не обращал никакого внимания.
Когда наша команда сыграла последнюю игру в турецком городе Измире, мы стали укладываться в дорогу. Вечером мы уезжали обратно в Стамбул, а оттуда на корабле домой.
И тут оказалось, что огромные бутсы не лезут в чемодан. Чемодан был набит изюмом, рахат-лукумом и другими турецкими сластями. Их нам подарили гостеприимные турки. И Пеке пришлось бы нести при всех знаменитые бутсы отдельно в руках, но они ему самому так надоели, что Пека решил отделаться от них. Он незаметно засунул их за шкаф в своей комнате, сдал в багаж чемодан с изюмом и поехал на вокзал.