– Эй, парни! – окликаю я своих похитителей. – Вы меня слышите?
Нас разделяет лист армированного стекла с крохотным запечатанным лючком в центре. Я вижу, как парни разговаривают, не слышу ни слова, однако они, очевидно, меня слышат: Веснушка нажимает кнопку на торпеде, и его голос с треском раздается из динамиков.
– Чего там тебе, Макэвой? Хочешь пи-пи? Почему бы тебе не потерпеть до поры, когда малец тебя шлепнет? Тогда так и эдак кишки опорожнишь.
Ши заинтригован.
– Он обосрется?
– Само собой. Очень даже может быть. Мужики частенько спускают. Какого я только дерьма с трупами не повидал! У пары парней вообще стояк был.
– Что? У парней, которые стреляли?
– Нет. У парней, в которых стреляли. Мертвы, как гребаные доски, а штаны колом.
– Ни хрена себе, Руди Эл… Стояк, о боже мой!
Видя, что они уже перешли на стояки, я решаю сделать свой дрочильный заход.
– Я только хотел дать вам знать, что в данный момент открыт для предложений. Искренне. В «Шедевре» вы видели, на что я способен. Я могу стать ценным пополнением вашей организации.
Ши в восторге хлопает в ладоши:
– Невероятно! Просто не верится!
Конечно, тебе не верится, срака с ушами, потому что это невероятно.
Я не высказываю этого вслух, потому что сейчас не самое удачное время еще больше настраивать Ши против себя.
Когда он заканчивает смеяться, Веснушка растолковывает мои мотивы, забыв выключить трансляцию, так что я слышу все от слова до слова.
– Видишь ли, это типичное поведение на пороге смерти. Сейчас этот мужик в отчаянии. Он даже предлагает работать на мужиков, которых вчера унизил. Что угодно, только бы слезть с крючка.
– И так бывает каждый раз?
– О, разумеется. Мне однажды итальяшка предлагал собственную дочь, если только я его отпущу.
– Ты пошел на сделку?
– Не. Перерезал ему глотку, как свинье. А потом все равно наведался к его доченьке.
– Эти итальянцы крутые, правда?
Веснушка пожимает плечами:
– Может, когда-то и были, но проторчали наверху слишком долго. Малость подраскисли, понимаешь, что я хочу сказать?
– Разумеется. Подраскисли. Папа ничего не говорил мне про эти дела. Так кто ж из парней крепче всех?
Только послушать этого пацана! Будто кто-то может быть крепче пули. Но Веснушка все раскидывает умом над вопросом, при этом всасывая воздух между губами с противным свиристением, за что при других обстоятельствах схлопотал бы от меня по роже.
– Как индивидуум, один человек per sé[52], – покончив с цыкающим мыслительным процессом, излагает он. – То есть самый крутой индивидуум в этом городе я. – Разозли Руди Эл – и я буду охотиться за тобой, как за долбаным псом. Но как группа. Коллективно per sé. Я бы сказал, самые крутые ублюдки в округе – русские. Эти мужики повидали настоящие трудности. Гребаная Сибирь. Видел я фотки. Их ничем не испугаешь. Что ирландцами, что итальянцами. Они их на конце вертели. А что до ирландцев-итальянцев, я бы сказал пятьдесят на пятьдесят. Во мне есть латинская кровь, хоть этого и не видно.
Этакая уйма per sé в одном заявлении.
– Ты учил латынь, Руди? – не могу я удержаться от вопроса.
– Я же тебе сказал, во мне латинская кровь. Вот тебе еще фраза насчет того, что я пялил твою мамочку. Vidi vici veni. Увидел, победил, пришел. Можешь унести это в могилу. Гребаный дрочила, жалкий мешок говна. Эй, может, твоя мама была дрочилкой?
И пока они смеются над собственными шутками, до меня доходит. Вернее, возвращается.
Дрочилка. Ну ё-моё!
В такой ранний утренний час на Двенадцатой авеню довольно тихо. Это сумерки нравственности между часами воровства и пробежек. У Веснушки где-то около получаса на свои дела, прежде чем паромы, усердно пыхтя, начнут вываливать на остров свой груз офисных гражданских лиц в белых воротничках. Еще ни лучика солнца, но ночь уже затаила дыхание, ожидая, когда свет дня окрасит верхушки небоскребов алым. Пока Веснушка развлекает юного Эдварда Ши омерзительными военными байками, я беседую с собственным подсознанием.
Где ты недавно видел дрочилку?
В порностудии.
А что она тебе дала, кроме консультации по пилюлям для увеличения пениса?
Ключ к полицейским наручникам.
А что на тебе сейчас?
Полицейские наручники.
Что стало с этим ключом?
Я сунул его в стринги, потому что мало ли что, правда?
Так пошарь же уже в своих стрингах, балда.
И когда ты перестанешь быть такой елдой?
Через секунду после того, как ты перестанешь быть таким идиотом.
Фетюк.
Мудозвон.
Ключ у меня в стрингах, и как только я вспоминаю об этом, то сразу чувствую металл, впивающийся мне в живот. Это шаг в правильном направлении – найти ключ и все такое, но путь впереди еще долгий. Даже если удастся сбросить эти браслеты, мне придется выбраться из машины и разобраться с Брызгой и Мандартом, сидящими впереди.
Но первым делом надо избавиться от кандалов.
Я стучу лбом в стекло.
– Эй, пацан! Сделай одолжение, почеши мне яйца.
Ни один живой человек не может проигнорировать подобную просьбу, просто переполненную потенциалом для потехи.
Челюсть у мальца буквально отваливается.
– Почесать тебе… Чё, серьезно?!
– Да брось, Ши. Я тут скручен, как младенец Иисус в пеленках.
Веснушка, недовольный моим выбором выражений, хмурится:
– Ой, кончай, Макэвой. К чему ты приплел сюда Иисуса?
– Я пытаюсь передать, как свербят у меня яйца.
– Уж кто-кто, а ты должен знать, что не стоит поминать Иисуса, мужик. Наши соотечественники уже семьсот лет убивают друг друга из-за подобного дерьма.
Теперь у Веснушки проснулась какая-то политическая сознательность. Наверное, если младенец Иисус в процесс никак не замешан, то убивать земляков в порядке вещей.
– И потом, может, у тебя какая-то парша на яйцах или что, – добавляет Ши. – Думаешь, кто-нибудь хоть пальцем притронется к твоей мошне?
Веснушка мудро кивает:
– Я знаю, что это. И когда проявились первые симптомы, Макэвой?
Никогда, думаю я, но вслух отвечаю:
– Не знаю. Наверное, с полчаса назад.
– Я так и думал. – Веснушка хлопает ладонями по рулю. – Весь этот зуд у тебя в голове.
Я выдаю очевидный факт:
– Вообще-то я совершенно уверен, что он у меня в яйцах.
– Не, это психосоматическое. Недуг смертного порога. Я уже видел такое дерьмо. Мужик понимает, что его билет вот-вот прокомпостируют, и его тело реагирует, откалывая диковинные симптомы, отвлекает рассудок от этого, понятно?
Ши заинтригованно кивает. Будь у него бумага, он бы конспектировал.
– Эй, Руди Эл. Это мои яйца, и ощущение от них такое, будто какой-то злобный гребаный гоблин малость их ободрал, чтоб они покрылись струпьями, а потом окунул их в перец. Так что пока не зайдет речь о твоих яйцах, оставь свое мозговедение при себе.
– Мозговедение? – переспрашивает Ши. – Есть такое слово?
– Нет. Но должно быть.
– Подвожу итог, – резюмирует Веснушка. – Чесать тебе яйца мы не станем. Может, если хорошенько попросишь, О-Шиник выстрелит тебе в пах, что может принести некоторое облегчение.
Ши хлопает себя по колену, чертовски наслаждаясь своим днем.
– Считай, что сделано, – говорит он.
– Ну пожалуйста, ребята, – умоляю я, дергая наручники. – Я не могу дотянуться и не хочу кончить паховой эпидермофитией.
– Вот уж действительно жалкая кончина, – смеется Веснушка.
И отключает громкоговоритель.
Теперь я получил лицензию покопаться в собственных трусах.
Я провел этих дураков. Провел себя прямиком на заднее сиденье такси-катафалка, направляющегося прямиком к моей собственной яме в земле. Ну не гений ли?
Вообще-то, учитывая «Кей-эф-си» и того другого парня в багажнике, я могу даже не удостоиться собственной ямы.
И это угнетает.
По-моему, мои яйца действительно засвербели.
Я буквально размазываюсь по стеклянной перегородке в попытке дотянуться рукой до трусов. Сквозь сгиб локтя вижу, что мы съехали с Двенадцатой и спускаемся к реке. Вижу этот странный оплавленный пирс, алтарь десятков разбитых досок и гниющих шин, наваленных у его основания. Проезжая мимо, я всякий раз гадал, что это за пирс, какова его история и всякое такое. Наверное, теперь я этого так и не узнаю.
Трагично, правда? Человек отправляется в могилу, не вооружившись доскональными сведениями о пирсе.
В общем, как бы то ни было, я едва не выламываю перегородку в попытке достать ключ, и Веснушка включает громкоговоритель снова, чтобы я слышал, как они гогочут. Беспокоиться-то им нечего, правда ведь? Веснушка обыскал меня очень тщательно, даже причиндалы пощупал. Так что они стопроцентно уверены, что я не вооружен. Но у меня есть ключ, а моя ладонь всего в паре дюймов от него.
Ха. Минутку. Этот пирс разрушен из-за пирсинга.
Фьють!
Вот тебе, Зебулон. Это оригинальная шутка. Я могу отослать ее Фергюсону[53].
Будучи по природе сдержанным оптимистом, я откладываю шутку в памяти на потом, если потом будет.
Мой указательный палец задевает за ключ. Так близко!
– О, – выдыхаю я, что вызывает у Веснушки новый приступ веселья.
– Послушайте эту задницу, – выдавливает он между взрывами смеха. – Нам следовало бы ехать до Коннектикута, чтобы посмеяться. Этот тип почище Говарда Стерна[54].
И они перекидываются на дебаты о диджеях. Очевидно, гарвардская девица, которую Ши однажды трахал в кабинке туалета, выразила мнение, что Говард Стерн – мизогинская задница, и Ши оказался с этой позицией согласен. Веснушка, со своей стороны, шумно возражает, несмотря на быстро ставший очевидным факт, что он не понимает термина «мизогин»