живающих, в набитом людьми ресторане незадолго перед собственным разводом. С «Кланом Сопрано» дела идут капельку лучше. Эти сеансы терапии действительно помогли Тони, особенно во втором сезоне. А раз они достаточно хороши для дона мафии, то уж наверняка рядовых солдат нечего обвинять в слабости, если те купят абонемент на несколько сеансов.
Саймон Мориарти – мой спаситель. Если б не этот мужик, я навряд ли протянул бы целых шесть месяцев жизни штатского. Я не обращался к нему более шести месяцев, но теперь, по-моему, самое время.
Подключив свой телефон к системе «кэдди», я набираю ирландский номер. Международный двойной «брррп» звучит утешительно и капельку ностальгично, так что я малость забываюсь в ожидании, пока Саймон снимет трубку.
Я наполовину погружаюсь в сновидение, в котором звоню своему школьному другу и надеюсь, что трубку снимет его мама, когда вдруг осознаю, что кто-то на меня орет.
– А? – тогда говорю я. – Чего?
– Дэниел! – произносит знакомый голос. – Сержант Макэвой!
Будь я неладен! Это же голос Саймона Мориарти.
– Эй, Саймон. В чем дело?
– Нет, – отрезает он. – Это моя реплика. Это же ты мне звонишь, забыл?
Эти мозговеды так наблюдательны!
– Да. В техническом смысле это правда. Я тебе звоню.
На это бестолковое излишнее замечание Саймон не реагирует. Он просто ждет. Ожидание ему всегда по фигу. Мне не по душе вакуум в разговоре, так что я, как правило, вклиниваюсь со своим старым дерьмом. Однако не на сей раз. Я не зеленый новичок в вылеживании на кушетке.
Пошел на фиг, я тебя пережду, Саймон.
Саймон вешает трубку.
Вот срака. Мной вертят.
Я набираю номер повторно.
– Кто это? – говорит Саймон, заставляя меня почувствовать себя непослушным воспитанником детсада.
– Саймон, пожалуйста. У меня нет на это времени.
Я слышу бзынь-шварк зажженной «Зиппо», затем длинный треск раскуриваемой Саймоном одной из его сигар с мундштуком. Далее следует длительный, ужасный приступ кашля, пока Саймон отхаркивает пинту мокроты курильщика.
– Лады, Дэн. Я весь твой на десять минут. Нынче вечером со мной девочки, и я им обещал, что нас не будут прерывать.
Девочки?
– Я и не знал, что у тебя есть дочери.
– У меня их и нет, – сообщает Саймон с совершенно невозмутимым видом, как мне представляется, и я слышу два голоса на заднем плане, поющие «Мамму Мию» «Аббы», и гадаю, во что одеты обладательницы этих голосов. Должно быть, я слушаю на пару секунд дольше, чем следует, потому что из созерцания меня вышибают слова Саймона: – Дэниел! Ну-ка, поживее, солдат!
– О, есть, сэр. Извините.
Саймон любит по-павловски подкидывать толику условно-рефлекторного военного жаргона, чтобы подстегнуть события, хотя со своей прической «рыбий хвост» а-ля рок-звезда восьмидесятых, туфлях с кубинским каблуком и выцветшими футболками он чуть ли не самый далекий от военных человек из всех, кого я знаю. За все время, пока он меня лечил, Саймон ни разу не пришел вовремя или совсем трезвым.
Я не говорю, что Саймон Мориарти не знает своего дела. На самом деле я сомневаюсь, что есть кто-либо лучше его. Большинство мозгоправов, с которыми я имел дело, алчут великих откровений, зато Саймон прекрасно выдает совладающие стратегии, пригодные для немедленного употребления. И боже мой, именно они-то мне сегодня и нужны.
– Я повязан по рукам и ногам, Саймон. Не в буквальном смысле веревками и всем таким, но раз уж мы затронули эту тему, сегодня мне уже дважды надевали наручники.
– Тоже мне, проблема, – отзывается Саймон. – У меня одна нога прикована наручниками к столбику кровати прямо сейчас. – Тут он пару раз харкает; надеюсь, не в мой адрес.
Я гну свое.
– Тип, на которого я работаю, поручил сделать для него мерзкую штуку, что я и делаю, чтобы выбраться из-под него, но этому нет ни конца ни края. Мерзкая штука порождает еще более мерзкую штуку, и не успею я оглянуться, как еще свора парней жаждет расплатиться со мной за то, что даже не я затеял.
Саймон долго отмалчивается, и я слышу девичий кордебалет на заднем плане.
– Ты не мог бы выражаться чуть менее внятно? – наконец говорит он.
– Я понимаю, что почти не даю тебе за что уцепиться, но некоторые из вещей, которые мне пришлось делать, не совсем законны.
– Лады. Эти мерзкие штуки. Виден ли им конец?
Я пытаюсь вообразить, как Майк добродушно списывает мой долг, и картинка у меня в голове как-то не складывается.
– Нет. Нет, он ни за что не снимет меня с крючка.
– Лады. А у тебя есть какие-нибудь корни в обществе, куда ты мог бы обратиться за помощью?
– Мои корни. Знакомая девушка.
– Ах да, бредовая подружка… Как там София?
Я воображаю Софию с молотком в изящных пальчиках, с клюва которого каплет кровь. Эта картинка складывается без проблем.
– То лучше, то хуже. Время от времени она меня узнает, а это что-нибудь да значит, правда ведь?
– Это прогресс, – подтверждает Саймон. – Но вернемся к твоей проблеме. Этот человек, то есть, судя по нашим предыдущим беседам, Майк Мэдден, держит тебя в кулаке. Мы с тобой только и говорим, что об этом садисте Майке Мэддене. Сдается мне, ты пытаешься избавиться от симптомов, а не от коренной причины.
По-моему, Саймон пытается мне что-то сказать, не сказав мне ничего.
– Что-то я не улавливаю.
– Позволь поведать тебе историю. Притчу, если хочешь. Если они устраивали Иисуса, то устроят и меня.
– Аминь, брат.
– Жил-был мужик в палатке у куста.
Это становится по-настоящему загадочным.
– Лады. Палатка-куст. Усек.
– Только у мужика была аллергия на куст.
– Куст что, цветет?
Саймон вздыхает:
– Хватит хаяться муйней, Дэниел. Просто воспринимай все как есть, а я включу всю уместную информацию. Так что, если я этого не скажу, тебе и незачем это знать.
«Куст что, цветет?» Что за чертовщина со мной творится? Я путался с Зебом настолько долго, что превратился в занозу в жопе.
– Извини, Саймон. Продолжай.
– Спасибо. Значит, у парня аллергия на куст, и он каждое утро просыпается с головы до ног в крапивнице. Так что он начинает принимать пилюли, чтобы избавиться от крапивницы. Каждый вечер горсть пилюль. А это большие лошадиные пилюли, так что – мука мученическая.
– Лады. Это я представляю.
– Через какое-то время пилюли теряют эффективность, и ему приходится перед сном натираться мазью. Эта штука впитывается в простыни и воняет.
– Я и есть тот тип? Хотя бы это мне скажи.
Саймон пропускает реплику мимо ушей.
– В общем, пилюли и мазь, а со временем и укол раз в неделю. Этот куст портит мужику жизнь. Так что в один прекрасный день мужик звонит своему красавцу другу-сердцееду, живущему за океаном.
Ага, туман рассеивается.
– И говорит ему все о кусте, пилюлях и остальном своем все более сложном образе жизни.
– И что говорит друг?
– Прежде всего друг называет его орудием, а потом говорит мужику, что у того есть два варианта на выбор. Либо он спалит этот куст до корней, что не очень-то практично, так ведь?
– Либо?
– Либо переберется подальше от этого долбаного куста – туда, где пыльца до него больше не доберется.
До меня доходит. Я – мужик, а Майк – куст.
Саймон считает, что мне надо переехать.
Или он только что посоветовал мне спалить куст.
Другие интерпретации мне в голову не приходят.
Что ж, раз это устраивает Иисуса…
Глава 10
Пару часов спустя я вселяюсь в «Клойстерс Инн» через дорогу от автобусной станции. Я взял номер на двоих с одной кроватью для меня, а второй – для моего тайника оружия, обитающего в одной из камер хранения станции. Я нахожу, что хранить сумку с незаконным оружием дома не вполне благоразумно.
Мой клад оружия и чемоданов денег выложен на стеганое одеяло, и я сижу, таращась на него, будто доллары и стволы подскажут мне, что с ними делать.
«Потрать нас на дерьмо, которое тебе не требуется», – подсказывают деньги.
«Застрели суеглотов», – настаивает «Глок-9».
Маловато от вас проку, ребята. Почитай что никакого.
Винтовка «кастом шарпшутер», купленная мной в Чайна-тауне у алжирца – если можете поверить в такую комбинацию, – прочищает горло-ствол, чтобы заговорить. «Дэн. Тебе всего-то надо вогнать «Старлайт» мне в зад и дожидаться в саду Майка, пока он не покажет физиономию. И устроить этому ублюдку острейший приступ изжоги».
– Ты это слышал? – спрашиваю я у пристыженного «глока». – Вот это я называю настоящим советом. Я так рад, что ты здесь, «шарпшутер», потому что если б не ты, я выжил бы из ума.
Пять минут спустя я получаю эсэмэску от Саймона.
Дэниел. Надеюсь, ты не беседуешь со своими пушками. Помни, мы об этом говорили. Возлагать вину на винтовку – отнюдь не признак здоровья.
Что за нелепость! Я ни в жисть не возложу вину на «шарпи», ни за что. Во всем виноваты гребаные пули.
Я отправляю куртку в экспресс-чистку, выставляю ботинки наружу, чтобы их почистили, понемногу прокладываю путь через поднос с углеводами, а затем ложусь на свою кровать. Подумывал, не прикорнуть ли рядом с оружием и наличкой, но это выглядело бы странновато, если б вдруг нежданно нагрянула с уборкой горничная. Мне требуется какое-то время, чтобы прокрасться в туманный регион предзабытья, но когда сон неминуем, все мое существо с радостью расслабляется. Это мое любимое время суток – когда я не вполне бдителен и не могу сосредоточиться на своих проблемах. Чтобы добраться до этого места, обычно требуется:
2,5 л пива.
Одна таблетка снотворного.
Трансатлантический перелет.
Или телемарафон. Мы с Зебом однажды смотрели «24 часа»[68], весь третий сезон за один присест. По-моему, у меня образовались пролежни.
И как раз перед тем, как на меня нисходит сон, я осознаю, что сильнейшее чувство в сердце Макэвоя сейчас – одиночество.