Я взяла маятник и повторила проверку. Дрожание исчезло, шнурок спокойно раскачивался, почти как у Евы. Меня этот незамысловатый факт невероятно обрадовал, и я тут же набрала ее номер.
– Замечательно, ты продвигаешься быстрее, чем можно было предположить. У тебя явно выраженные способности к радиэстезии.
– К чему?
– К радиэстезии, лозоходству. Слышала о таком времяпровождении?
Об экстрасенсах, с помощью лозы разыскивающих потерянные кольца и вообще совершающих всякие чудесные находки, я видела передачу по телевизору. Мне она показалось забавной, а сами лозоходцы немножко чокнутыми.
– Да, слышала. Но мне это занятие не по душе.
– Не по душе, так не будем. Дело ведь сугубо добровольное, денег за него не платят, скорее, наоборот. Ну, да ладно, коль скоро ты так быстро продвигаешься, пора переходить к следующему этапу. Выбери день, когда тебе удобно, и приезжай ко мне на процедуру.
Дел у меня никаких не было, и мы договорились на завтра.
– Перед приездом прими горячий душ и попробуй немного поспать. Спать – по возможности, душ – обязательно.
Перед дверью, прежде чем позвонить, я несколько минут прислушивалась. К чему? Почему? Не знаю. Все происходящее напоминало забавную игру, пребывать в которой мне нравилось. За дверью стояла абсолютная тишина, из щелей чуть слышно доносился запах сандаловых палочек. Наконец, я нажала на кнопку звонка. Дверь распахнулась немедленно, словно Ева, поджидая, стояла за ней.
Я улыбнулась и, переступив порог, протянула руку. Ева отвела ее в сторону, и, прижав меня к груди, крепко обняла.
– Заходи, лапушка. Ты выглядишь гораздо лучше.
Я направилась к тому креслу, в котором сидела в прошлый раз, но Ева остановила меня.
– Сегодня продолжим в другом месте, вот здесь.
Мы прошли в небольшую комнатку, видимо, спальню. Кроме кровати, забранной пунцовым покрывалом, в ней находился шкаф, туалетный столик и койка, вроде больничной, но на очень высоких ножках. Сходство с больничной ей придавало отсутствие подушки и туго натянутая белая простыня.
– Раздевайся и ложись на койку. Совсем раздевайся, полностью.
Видя мое смущение, Ева добавила:
– Я выйду, когда разденешься, ложись на живот и укройся. Вот махровое одеяло.
Мне стало не по себе. Ева крепко притворила дверь, окно загораживал
плотный занавес, но чувство, будто кто-то наблюдает, не оставляло. Я
медленно разделась, аккуратно укладывая каждую вещь на туалетный
столик, и замерла в нерешительности посреди комнаты. Лечь на койку
означало согласиться на новые правила игры, а вернее, на новую игру,
более откровенную, интимную, а потому более опасную. У врачей я
такого не испытывала, для них пациент был просто куском мяса с
отклонениями от нормы. Возможно, внутри они считали по-другому, но
наружу выдавали именно такое отношение. Поначалу оно казалось
оскорбительным, но теперь, когда контакт с целителем вдруг
превратился из лечебной процедуры в нечто большее, холодные
пальцы в резиновых перчатках показались чуть ли не спокойной
гаванью, в которой каждый знает свое место и не спешит переплести
якорные цепи.
Но сомнения длились всего несколько секунд, я взяла себя в руки и
растянулась на койке. Простыня была, как в детстве – прохладной и
хрустящей, видно, ее стирали по старинке, не жалея крахмала.
–Почему ты не накрылась, ведь замерзнешь?
Беспокойство в голосе Евы казалось совершенно искренним.
– Мне не холодно.
– И все-таки, давай я тебя накрою.
Она заботливо покрыла мое тело мягкой махровой простыней.
– Молчи и слушай. И делай, что я говорю. Закрой глаза и расслабь тело, пройдись по нему мысленным взглядом, от кончиков пальцев до макушки. Икры, мышцы лба, плечи, все отпустить, мы никуда не торопимся, времени достаточно. Ты лежишь на мягкой-мягкой перине, и медленно погружаешься в нее. Медленно-медленно, утопают руки, отмякает шея, перина теплая и нежная, ты утопаешь в ней, и все тело становится спокойным и гладким, гладким и спокойным.
Ты слышишь, кричит чайка, она неспешно парит над морем, распластав
свои белые крылья, медленно-медленно, прозрачные волны тихо накатывают на песок, и шуршат им, ш-ш, ш-ш. Ветерок скользит вдоль твоей спины, ласковый, он касается лопаток, чуть-чуть, еле-еле, сбегает вниз и снова возвращается к шее.
Голос Евы не замолкал, он журчал, словно ручеек, словно вода в
арыке, прозрачная, хрустальная вода, я прикрыла глаза и поплыла по течению. Это был сон или явь, перемешанная со сном; надо мной склонялись тени, покачиваясь, будто приветствуя или прощаясь. Тени поднимали тени рук и свивали тень хоровода, вращаясь вокруг меня в причудливом танце, а потом вновь исчезали, уступая место шепоту волн, журчанию воды и хриплым крикам чайки, парящей высоко в поднебесье.
Вдруг я почувствовала прикосновение ветерка. Теплый, непоседливый ветерок, с чуть шершавыми кончиками пальцев, гулял по моей спине, лаская плечи, поглаживая бока, чуть стискивая бедра.
Я открыла глаза: Ева стояла прямо перед моим лицом, так, что полы ее халата оказались в нескольких сантиметрах от глаз, и массировала мне спину. Массаж больше походил на поглаживание, я не ощущала ни сопротивления кожи, ни давления пальцев – только теплый ветерок.
– Приземлилась? – голос Евы звучал чуть насмешливо. – Просто талант, не успела я начать, как ты улетела.
Она перенесла массаж на предплечье и я, скосив глаза, увидела ее руки. Они парили над моим телом, не прикасаясь, не доходя нескольких сантиметров. От удивления я вздрогнула.
– Энергетический массаж, – пояснила Ева, заметив мое удивление. – Я прочищаю твои пробки силами собственной души. Чего не сделаешь ради хорошего человека, верно?
– Верно.
– Погоди, сейчас я начну настоящий массаж, вот тогда ты по-настоящему вкусишь силу дружеской руки!
Спустя несколько минут она опустила ладони на мою спину и принялась растирать меня, сначала нежно, а потом все сильней и сильней. Быстро пробежав вдоль позвоночника, ее пальцы перелетели на ступни ног.
– Ступни – средоточие всего организма, – растирая мое тело, Ева читала лекцию, – вместо того, чтобы колоть человека иглами, достаточно правильно разминать его ступни., Это называется – акупунктура без иголок.
Ее руки стали тяжелеть, наливаться силой, давить, прижимать меня к простыне. Но это было приятно, подчиняться силе, распластываться, плющиться под ее давлением и напором.
– Перевернись на спину. Глаза не открывай.
Я послушно исполнила приказание. Ева вернулась к ступням, потом тщательно размяла каждый палец на ногах, от них перешла к икрам, коленям, долго гладила внутреннюю сторону ног, массировала бедра, живот. От ее рук исходила любовь, просто любовь, ко мне никогда так никто не относился, бескорыстно, без вопросов, без требований, меня любили и нежили, и мне хотелось чем-то ответить на такую любовь. Волна благодарности подступила к горлу, слезы скопились под плотно прикрытыми веками и рвались наружу.
Когда Ева начала массировать груди, я охнула, слезы покатились из глаз, а волна, отхлынув от горла, устремилась вниз и взорвалась в животе, превратившись в комочек холодного огня.
Вначале я не поняла, что произошло. Руки Евы еще порхали по моему телу, но уже еле слышно, почти не касаясь.
– Умница! – я почувствовала ее губы на своей щеке, – ты просто умница. Отдохни немного, потом одевайся и выходи в большую комнату.
Она прикрыла меня простыней и вышла, плотно притворив за собой дверь, а я осталась лежать, истекая восторгом и негой. Спустя несколько минут до меня дошло, что сделала Ева, и я не могла сообразить, как себя вести дальше.
Мой супружеский опыт с Пашей больше походил на тяжелую работу, выполнение не очень приятной обязанности. Ублажая его, я с ужасом ожидала момента, когда он снова попросится внутрь, и пытка начнется сызнова. Ева приоткрыла завесу над совсем другим видом эмоций, о которых я только читала и о приближении которых уже перестала мечтать. Как называется такой вид общения, меня не интересовало, для всякого рода человеческой деятельности люди придумывают разные названия и клички, мне было хорошо, и все остальное по сравнению с этим чувством стало незначительным и жалким.
В большой комнате на столе дымился чайничек, стояли, ожидая нас, две чашки из тонкого фарфора, а сама хозяйка сидела в кресле, задумчиво перебирая янтарные бусины длинного ожерелья.
– Садись, – улыбка Евы подкупала сразу, – будем чай пить.
Я села.
– Испугалась? – она чуть укоризненно покачала головой и улыбнулась. – Не бойся, это через тебя Поток пошел. Ты страшно способная, я до такой ступени несколько лет добиралась.
– Ева, что такое Поток, к чему я способная?
– Долгий разговор. Давай начнем с чая.
– Действительно, Лора, как насчет чая? – я встал и, не дожидаясь ее согласия, включил чайник. – У вас, наверное, совсем в горле пересохло.
– Вроде, пока нет, – Лора слабо улыбнулось. – Пока чай закипает, можно я покурю в коридоре?
– Можно, конечно, можно.
Она ловко вставила ступни в сапоги, чиркнула молниями и поднялась с кресла.
– Я мигом.
Ее движения были плавны и мягки, так двигаются юные женщины с гибкими мышцами, полными молодой энергии. Она скользнула мимо меня одним движением, точно волна, и скрылась в ванной. Через секунду оттуда послышался плеск воды. Руки моет, не все, значит, позабыла, голубушка, хоть и жалуется на полную амнезию.
– Мне без сахара и покрепче.
– Хорошо, Лора.
Чуть скрипнула входная дверь, чайник булькнул и принялся шипеть, постоянно повышая высоту звука. Я подошел к окну. Погода испортилась, милые сердцу тучи убежали за горизонт, яркое солнце навалилось на ржавые крыши Одессы.
О, Судьба! Холодными пальцами ласкаешь ты клавиши калькулятора; не дрогнет рука и не собьется счет. Изо дня день, из ночи в ночь поднимаются к тебе голоса, безмолвно, без слов; лишь рыдания пропускают стражи ворот, только страданиям разрешен доступ. Сомкнуты врата молитв, ибо уши твои пусты, о, Судьба, и плотно смежены веки, но нет места, куда б не проникал твой взор. На точных весах измеряешь ты помыслы сердец, сверяешь лихоимство почек. Ежедневно приходят истцы твои взимать долг, с ведома ли человека, или без ведома, – и есть у них на что опереться. Хоть раз ошибись, только раз пожалей, засни, позабудь, смилуйся! Но не сбивается счет и не дрожит рука, и холодны пальцы на белых квадратах!