– Вас, – покачала головой Лора, – я увидела вас. Вот и вся моя история.
Она вдруг скорчила жалобную гримаску:
– Только, пожалуйста, не бейте меня три раза палкой.
Смотрела она на меня снизу вверх, глаза перепуганные, видно, сама устрашилась рассказанного. Но кто знает, вполне возможно, ее послала Ева или другой шарлатан, рангом повыше. Не менее вероятно, что они караулят в коридоре в надежде на скандал, компромат и другую вытекающую из скандала пользу. Словно отвечая на мои мысли, раздался стук в дверь.
Я внимательно посмотрел на Лору. Реакции никакой, то есть, обыкновенная заинтересованность.
– Вы знаете, кто там?
– Я? – удивление если разыграно, то очень чисто. – Откуда я знаю?
За дверью стояла коридорная.
– Звыняйте, мне скоро уходить, а номер ще не убран. Я мешаты нэ хотила, закончила этаж, та вы все говорыте.
– Ох, извините. Еще пару минут, ладно?
– Ладно.
Я посмотрел на часы. Ничего себе, три пятнадцать! Лекция через сорок пять минут – славно поговорили. Что-то надо сказать, ждет ведь девочка. В дурную историю она вляпалась, хотя, похоже, самое страшное позади. Стрессовая терапия на нее действует, значит, так и поступим.
–Лора, я скажу вам несколько слов, но, судя по всему, вы уже сами разобрались. Группа, в которую вы попали, на профессиональном языке именуется сектой. Да, обыкновенной сектой, каких сейчас развелось видимо-невидимо. Шарлатаны всегда расцветают во время кризиса государства, идеологии, морали. Над вами работали совершенно целенаправленно и достаточно умело, человек попроще давно бы мыл полы у Евы, считая, что выполняет высокую духовную работу. Скорее всего, целью были не вы, а ваш муж, вернее, его деньги. Он еще не разорился, но уже на пути, духовные учителя хорошо дурят голову, особенно самоуверенным бизнесменам. Мужа вы потеряли, его отпустят, только когда высосут все соки. Он еще прибежит к вам, как в убежище, но это будет уже совсем другой человек.
Способности у вас выдающиеся, они-то вас и спасли. Мой совет – бросайте Одессу, возвращайтесь в Израиль, я устрою вас в хорошую психометрическую школу. В таком возрасте многие только начинают, а вы уже отмахали солидное расстояние.
– А Мастер? – спросила Лора. – Он же меня вылечил, это факт.
– Вас вылечил не Мастер, а стресс. Думаю, в башне вы не спали, а пролежали несколько часов в глубоком обмороке. Да и часовщик помог. Врачи ведь вам говорили про такую возможность. А Мастер.… Знаете, по дороге я расскажу вам одну историю…
– Да, да, – Лора посмотрела на часы, – пора собираться. Я подожду вас в холле.
Она поднялась, проскользнула мимо меня, и, выхватив одним движением плащ из шкафа, продолжила:
– Вы не представляете, как я вам благодарна. Эту историю я рассказываю в первый раз, просто не с кем было поделиться. Она вышла из меня, и сразу стало легче, спасибо, спасибо!
Лора прильнула на мгновение к моему плечу и, резко повернувшись, выбежала из номера. На моей щеке медленно остывал отпечаток ее губ.
Я тщательно запер дверь, сбросил одежду и ринулся в душ. На определенном этапе духовного пути кожа начинает ощущать слова других людей и реагировать на их эмоции. От лжи и грубости я чешусь, от подлости скукоживаюсь, от наглости – покрываюсь мурашками. Самый лучший способ остановить раздражение – принять контрастный душ.
За шесть часов, проведенных с Лорой, я извелся от желания прекратить разговор и броситься в ванную. Трудно поверить, будто она участвовала в этой вакханалии, ничего не понимая, ведь учили же ее чему-то, да и сама человек незаурядный. Или... или все придумано, от начала и до конца, с пока еще не понятной мне целью.
Я залез в душ, открутил кран до максимума и кинулся под струю. Нет, она меня, несомненно, ловит, причем по-женски. Расставила силки, забросила удочки, раскинула сети. Впрочем, в чем ее цель – вопрос последнего плана, главный вопрос, почему она ловит именно меня. Значит, мое поведение дало повод начать атаку. Ведь Лоре известно, что я женат, следовательно, моя связь с женой показалась ей недостаточно крепкой. Честно говоря, она не сильно ошибается.
Я повернулся, подставив под струи лицо и грудь.
Глупости, я люблю свою жену, я счастлив, у нас прекрасная семья, для меня она единственная женщина в мире. Точка. Как и в любой дружной семье, у нас иногда бывают размолвки, даже ссоры, но они не заслоняют главного, основного.
Каждый человек проходит в жизни множество испытаний. Болеют дети, не ладится с работой, ропщет жена, умирают родители, друзья. Как говорил Ведущий: человек должен выдерживать течение жизни, словно вол удерживает ярмо. Смысл страданий в уроке, который мы выносим из них. Если не учиться, испытание повторяется опять и опять, пока понимание ситуации не прорывает круг. Большинство людей вертится всю жизнь в замкнутом колесе несчастий и умирает, так ничего и не поняв.
Я снова повернулся, позволив воде очищать спину.
За годы совместной жизни накопились, правда, вещи, которые трудно забыть. В такие моменты я начинаю ненавидеть свою феноменальную память: она слишком цепляется за то, что неплохо бы выпустить из виду.
Мы прилетели в Реховот осенью и сразу сняли небольшой домик, окруженный заброшенным садом. В листве старых деревьев, словно китайские фонарики, светились апельсины. За первые несколько дней мы объели ближайшие к дому деревья, но потом аппетит пошел на убыль, и лишь иногда, в охотку, Вера приносила мне свежевыжатый сок. Сад мне понадобился для ночных уединений, тогда я проходил эту ступень в своем духовном путешествии, и более идеальное место трудно было представить.
Каждую ночь я поднимался в два часа, пил из термоса приготовленный Верой чай и уходил в сад. Там я вспоминал прошедший день, стараясь не упустить ни секунды, и просеивал каждые мысль, слово и поступок через сито психометрии. Собеседниками мне служили деревья и редкие ночные птицы. К утру картина полностью прояснялась: я знал промахи, видел удачи и готовился вступить в новый день во всеоружии изученного опыта. Спустя несколько лет необходимость в такого рода упражнениях пропала, правильные привычки укоренились, став частью натуры.
В одну из ночей я услышал жалобное мяуканье. Звуки неслись из-за дома, с той стороны, где хозяева сложили старые ящики, доски, полусгнившие фанерные коробки и прочий, никому не нужный хлам. Коты забредали к нам каждый день, но не задерживались, Вера запрещала кормить их, опасаясь, будто дом превратится в место паломничества всех окрестных котяр. Поканючив и поныв, коты удалялись, не солоно хлебавши, но с гордо поднятыми хвостами. «Бедный, но честный», – говорил их вид, хотя о какой честности тут могла идти речь!?
На сей раз звуки не прекращались, я обошел дом и, после недолгих поисков, обнаружил недавно разродившуюся кошку. Утром, тихонько отозвав Полинку в сторону, я показал ей молодую мать. Полинка восхитилась и побежала за молоком.
–Только тихо, – предупредил я, – а то мама заметит.
Кошка долго скалила зубы, думая, наверное, что мы заримся на ее котят, но потом успокоилась и даже немного полизала розовым язычком блестящую поверхность молока. Довольные, мы разошлись по своим делам: я – в школу психометристов, а Полинку жена повела в детский садик.
Через несколько часов меня позвали к телефону – дело довольно редкое, занятия прерывали только в крайних случаях. Взволнованный, я поднес трубку к уху.
– Милый, у нас опять завелись коты. Ты ведь запретил убивать, так я сложила их в коробку из-под обуви и вынесла на дорогу. А машины объезжают, и объезжают, как же быть, милый?!
Я просто окаменел у телефона.
– Отнеси коробку за дом, – слова выдавливались, будто зубная паста из почти опорожненного тюбика, – я вернусь и найду решение.
Вечером выяснилось, что кошка уже перетащила котят в безопасное место, подальше от нашего сада.
К Вере я не прикасался несколько месяцев, не мог. Сначала ссылался на упражнения, но потом она заподозрила недоброе и начала приставать с расспросами. Мы проговорили всю ночь, под утро Вера пообещала начать учиться, ходить на вечерние курсы для женщин. Слово свое она сдержала, но толку от занятий почти не было, проблема скрывалась не в объеме знаний, а в характере, моральных качествах, вещах практически не исправляемых.
Написано в наших книгах: моральный уровень ребенка зависит от духовного состояния матери в момент зачатия. О чем она думала, на что была настроена, – все эти мелочи отпечатываются на зарождающейся в тот миг душе. Оттого так строги наши правила, а непосвященным семейная жизнь психометристов представляется сущим мучением. Судя по характеру Веры, мысли ее матери в тот самый момент блуждали где-то далеко.
Реховот произвел на меня оглушающее впечатление. Вернее, не весь Реховот, а район, примыкающий к дому главного мастера Х. На второй день после прилета, чуть отойдя от встряски, мы с отцом пошли в район психометристов. Далеко идти не пришлось: район начинался за углом, друзья отца специально сняли нам жилье неподалеку. Не успели мы пройти и ста метров, как вдруг из домов начали выскакивать люди и сломя голову бежать к большому зданию в конце улицы.
– Что случилось? – попытался спросить отец одного из них.
– Мастер, – прокричал тот на бегу. – Мастер пошел делать упражнения!
Через несколько дней эта регулярно повторявшаяся ситуация уже не казалось нам странной. Наибольшим удовольствием, почетом и привилегией для психометристов, живших возле Х., была возможность выполнять упражнения вместе с Мастером.
– Во время упражнения он видит каждого, – утверждали «старые психи», – заглядывает в каждую душу и наводит в ней порядок. Тот, кто умеет прислушиваться, выходит из зала, словно после личной беседы.
Мы с отцом тоже попытались проникнуть в зал, но безуспешно. Каждый клочок пола, кусочек скамейки, подоконники, были давно поделены, и хозяева, не церемонясь, попросту спихивали чужака с «законного» места. Меня это поразило больше всего остального и во многом определило дальнейший путь.