Спустя час или полтора мы выбрались из леса и оказались на поле, прямо перед нами светились огоньки, это была деревня или дачный поселок, но Санжар не изменил маршрута – мы прошли сквозь строения, перепрыгивая через заборы, лавируя между пристройками, уклоняясь только от собак. В окнах большинства домов свет не горел, но, проходя мимо одного, я увидела картину, которую не могу забыть до сих пор.
В доме топился камин, дым плотным столбиком поднимался из трубы, а окно закрывала оранжевая занавеска. На ее фоне четко прорисовывались две тени – мужская и женская; мужчина что-то говорил, разводя руками, а женщина слушала. И столько уюта, столько безмятежности было в их спокойных позах, в теплом оранжевом тоне занавески, в печном дыме, понимавшемся высоко в небеса, прямо к холодным звездам, что мне вдруг захотелось заплакать.
«И у меня будет такое, – дала я себе слово, – обязательно будет, и даже лучше, обязательно будет».
С тех пор прошло много лет, но данное слово я не сдержала и моя жизнь ни на йоту не приблизилась к случайно подсмотренной картине счастья.
Мы снова вошли в лес, и я почувствовала изрядную усталость; мои попутчики притомились не меньше, быстрый шаг давно превратился в ровную поступь. Санжар начал вилять, искать просветы между деревьями, огибать кусты и снежные завалы, видимо, он тоже устал.
Вышла луна, осветив лес голубым светом, я отогнула рукав куртки и посмотрела на часы. Без десяти два, значит, мы шли около трех часов. Мое тело превратилось в полный автомат: ноги сами нащупывали точки опоры, руки, резкими движениями поддерживали равновесие, я, Таня, смотрела на саму себя слегка со стороны, словно наездник, рассматривающий лошадь под собой; ощущение оказалось очень забавным: впервые в жизни я растождествилась с телом.
Еще примерно через полчаса я почувствовала, что больше не могу: страшно хотелось спать, ноги гудели, снег, набившийся под одежду и в ботинки растаял, мокрые носки и рукава холодили кожу. На лыжной прогулке я бы давно остановилась, поправила одежду, перевела дыхание, выпила стаканчик горячего чая.
– Космос, Космос! – вдруг закричал Санжар. – Качайте энергию!
И действительно, напряжение дороги незаметно переключило ход моих мыслей, цель «раскрутки» совсем убежала из головы, поначалу я еще оглядывалась на Толика, но потом перестала, в сознании крутилось только: выдержать нагрузку, выдержать, выдержать, выдержать, а «зачем» и «почему» отодвинулись куда-то в сторону.
Я повернула руки ладонями к небу, постаралась раскрыть цветки в середине ладоней, и принялась тянуть изо всех сил. Спустя несколько минут пальцы потеплели, а затем – удивительно! – вдоль центра рук покатился горячий ручеек, собираясь под ложечкой. Огненный шарик рос и набухал, мешал дыханию, давил, тогда я резким движением свела мышцы живота и вытолкнула его наружу, мысленно направляя в спину Игоря. Шарик выскочил, а Игорь, дернулся, словно ужаленный, и, резко обернувшись, посмотрел на меня.
Вид у него был безумный, широко распахнутый рот, лоб, искаженный гримасой напряжения, запавшие глаза.
–Уф, – выдохнул Игорь, будто принимая на плечи мешок с песком, – уф!
Он отвернулся и ускорил шаг, я тоже прибавила скорость, идти становилось все легче и легче, и скоро усталость пропала, исчезла, словно ее не было совсем. Оглянувшись, я увидела далеко позади фигурки Толика и Андрэ, они брели в прежнем темпе, освещенные холодным светом луны.
Санжар, видимо, получил шарик от Игоря, темп все возрастал, мы почти бежали, играючи перемахивая через лощины, проскакивая сугробы, проламываясь через кустарник.
Через минут десять воодушевление начало спадать, ноги снова отяжелели, ритм снизился до нормального шага.
– Все, – Санжар внезапно остановился. – Приехали. Цель достигнута. Привал.
Я перевела дух и огляделась. Мы стояли на поляне посреди старого соснового леса, высокие, запорошенные снегом деревья уходили высоко в бархатную глубину неба, полумесяц висел прямо над головой, далеко в чаще ухали ночные птицы.
– Игорь, – распорядился Санжар, – ищи хворост под соснами, Таня, утаптывай площадку для костра.
Он достал из-под куртки плоский пакет, похожий на расплющенное одеяло, и принялся вылущивать из него газеты. Спустя несколько минут посреди поляны запылал костер, вскоре появились Толик и Андрэ.
– Ну, вы даете, – запыхавшись, произнес Толик. – Рванули, как подорванные! Поймали Космос за хвост, а?
– Поймали, – отозвался Санжар. – Таня ухватилась за конец ниточки, а дальше само пошло. А вы, я вижу, ни с чем.
– Увы, – согласился Толик. – Дубль-пусто.
– Ничего, компенсируете на пережигании.
Игорь извлек из глубин пальто бутылку водки, Андрэ достал вторую, Толик выпростал из карманов куртки два целлофановых пакета, набитых кусками хлеба, насадил несколько кусков на ветку валежника и придвинул к огню. Спустя несколько минут остро и вкусно запахло жареным хлебом.
Санжар достал складной пластмассовый стаканчик и налил до краев.
– Пережигать начинай прямо с запаха, – предупредил он, протягивая стаканчик Андрэ. – Не дожидайся, пока коснется языка, можешь опоздать.
Андрэ кивнул, принял стаканчик, несколько секунд подержал его перед собой, словно примериваясь, а затем резко выпил.
Толик протянул ему конец хворостины с поджаренным хлебом.
–Ух! – захрустел Андрэ, – горячо.
Следующим пил Толик, за ним Игорь, потом Санжар. Очередь дошла до меня, но Санжар, налив очередной стаканчик, протянул его Андрэ.
– Тебе не надо, – сказал он, – заметив мой недоумевающий взгляд. – Твоей энергией можно освещать отсталые районы, надо только научиться ее использовать в мирных целях. Если устанешь, повтори упражнение, только не перекидывай шарик дальше, а оставь себе.
Бутылка кончилась, откупорили вторую, а я, вспомнив про термос, вышла из круга света, отбрасываемого пламенем, нашла пенек, смахнула снег и, усевшись поудобнее, принялась за чай.
Ах, как это было вкусно, сидеть под луной посреди дикого леса, глядеть на огонь, фигуры перед костром, совершающие странный ритуал, со стороны похожий на обычную пьянку, но таящий в себе настоящую тайну, к которой я только начала прикасаться. Вот она – полнота жизни: счастье вдыхать морозный воздух, запивая его горячим чаем, уханье ночных птиц, сияние снега, тугой и быстрый ток молодой крови в теле.
Опьянеть можно было и без водки, и я опьянела, расслабилась, полюбила поляну, плывущий над головой серебряный серпик, ребят у костра, самоотверженно ищущих духовного совершенства. Каверзные вопросы сами собой испарились из моего сердца, я приняла Школу, Космос, Игоря, Мирзабая, я внутренне сдалась и приняла Традицию, толком не понимая, что она из себя представляет. Но в тот момент это казалось несущественным, чувство общности представлялось куда более важным, чем логические нестыковки и провалы в рассуждениях. Мне ужасно захотелось стать частью целого, ведь у меня все так хорошо получалось.
Чай закончился, водка тоже, начало светать, глубокую черноту ночи сменила серая грязь рассвета. Санжар затоптал костер, мы снова выстроились в цепочку и двинулись дальше. Возбуждение спало, сильно хотелось спать, несмотря на фокусы с пережиганием водки и выкачиванием энергии, ребята опьянели. Наша цепочка еле брела, оставляя в ноздреватом жестком снегу глубокую выбоину, словно ангелы, не касаясь ногами снега, тащили волоком здоровенное бревно.
Мне давно хотелось в туалет, но нарушить цепочку и выпасть в сторону я не могла, к тому же совсем рассвело, и скрыться за ближайшим деревом не получалось. То ли Санжар почувствовал мои муки, то ли его самого приперло, но, вдруг остановившись, он объявил:
– Мальчики налево, девочки направо.
Я с радостью повалила прямо сквозь кустарник, спустилась в лощину и, укрытая со всех сторон белой опушкой сугробов, устроилась за высокой сосной. Случайно прикоснувшись к стволу, я с удивлением обнаружила, что он теплый. Поначалу мне показалось, будто это ошибка, потеря чувствительности после бессонной ночи на морозе, но, приложив к сосне обе ладони, я вновь ощутила сильное тепло. Обойдя вокруг ствола, я увидела настолько поразившую меня картину, что принялась немедленно звать на помощь.
Ребята оказались возле меня через полторы минуты, которые я потратила, поспешно закидывая снегом следы своего недавнего присутствия. В ответ на вопросы я молча ткнула рукой в сторону дерева.
Оно горело. Но не снаружи, а изнутри. Снаружи это пока еще была крепкая, огромная сосна, с высокой курчавой кроной. На уровне глаз в стволе было солидное дупло, внутри которого трещал огонь, не бушующее пламя, а ровный, жар красных углей, по поверхности которых волнами перебегали синеватые сполохи.
Несколько минут мы стояли в полном оцепенении: перед нами торчал гигантский, вопиющий знак, оставалось лишь понять, о чем Школа хотела поведать с его помощью. Прямых вариантов было два, и Санжар, заговорив первым, выбрал наиболее благополучный.
– Чтобы достигнуть вершины, – сказал он, устремляя взор на крону, шумящую высоко над нашими головами, – нужно гореть изнутри, тратить всего себя на работу, на самосовершенствование.
Ребята закивали, такая трактовка всех устраивала. Мы снова выстроились в цепочку и двинулись дальше; с каждым шагом я укреплялась в осознании того, что настоящий, зловещий смысл знака, состоял вовсе не в нарисованной Санжаром картинке. Но снег так замечательно хрустел под ногами, пурпурное от мороза солнце так нежно золотило стволы сосен и согревало лицо, что представить, будто наш путь ведет к трагедии казалось немыслимым, невозможным, и, пройдя несколько километров, я убедила себя, что нужно слушаться старших и более опытных, а детские страхи вместе с дурными предчувствиями гнать от себя подальше. Напрасно, ох, как напрасно! Нас предупреждали, предостерегали и показывали, но мы предпочли сделать вид, что не понимаем.
Спустя час мы вышли на шоссе, по нему добрались до поселка и первым автобусом уехали в Вильнюс. Толик сидел возле меня, совсем по-мальчишески прижимаясь ногой к моему колену. Мне было смешно и приятно, и я не отодвинулась, а он млел всю дорогу, бросая на меня томные взгляды.