Мы молча курили, долго, зажигая одну сигарету от другой, со мной творилось что-то странное: рассудочность и холодная ирония, составлявшие привычный тон моего диалога с миром, пропали, навсегда, бесповоротно. В тот вечер в моем характере произошли необратимые изменения, Абай оказался прав – ничто в жизни уже не было так, как до тех пор.
Шумели платаны, медленно разгорались крупные азиатские звезды, Вселенная вокруг нас, не спеша, продолжала свое бесконечное вращение.
– Мой младший брат Раджанеш, – вдруг нарушил тишину Мирзабай, – книга писал. Идти со свой свет писал. А я говорю – иди с мой свет. Зачем искать, голова о стенка бить? Есть свет – бери и ходи.
Эти слова повергли меня в трепет и смущение. О Раджанеше я много читала, за последние несколько месяцев, его имя не сходило с уст «друзей». Несколько его книг, перепечатанных в четыре копии, давала Вилия, и они показались мне серьезным философским чтением. Гуру Раджанеш стоял на вершине духовной пирамиды, упираясь ногами в гималайские хребты Шамбалы, назвать его младшим братом мог только... Но нет, дальше я боялась думать, проще всего было просто жить, погрузившись в ауру Мирзы, наблюдать и чувствовать.
–«Выводы будешь делать потом, – сказала себе я, на секунду возвращаясь к прежней рассудочной Тане. – Все выводы потом».
Стемнело, с полей потянуло холодом, тарелки опустели, сигареты закончились. Мирза встал, отошел в сторону и исчез в темноте, вскоре оттуда донеслось кряхтение и характерные звуки.
– Мастер очищается, – с уважением произнес Абай. – И нам пора. Таня, иди налево и смотри под ноги, а мы направо.
Я отошла на несколько шагов и остановилась. Мой организм не желал ни с чем расставаться, ему было хорошо, просто хорошо. Вообще, за несколько дней, проведенных возле Мирзы из меня выходила только вода, пища сгорала дотла, не образуя отходов.
Поплескавшись у рукомойника, я вошла в комнату, опустилась на ковер и принялась ждать. Спустя несколько минут вернулся Мирза, повозился в прихожей и вышел наружу. Почти сразу с улицы началось доноситься непонятное уханье. Не в силах сдержать любопытства я натянула кроссовки и выглянула наружу.
Луна освещала странное зрелище – совершенно голый Мирза стоял перед домом, махал руками и ухал.
– Неужели мне довелось увидеть тайную работу Мастера! – пронеслось в голове, и таинственные обряды дона Хуана закружились перед мысленным взором. Но очень скоро все стало на свои места: присмотревшись, я увидела стоявшее перед Мирзой ведро, кружкой он набирал из него воду, выливал на себя, и ладонями разгонял по телу. Вода, по всей видимости, была холодной, поэтому Мирза ухал и махал руками.
Вернулись Абай с Толиком, Мирза, ничуть не смущаясь, продолжал обливаться водой, тереть интимные места, приседать, крякать. Закончив процедуру, он растерся полотенцем, набросил на плечи халат и вернулся в дом.
Апа зажгла керосиновую лампу, тени заметались, задрожали на стенах, полумрак и желтый язычок пламени за стеклом напоминали картины голландцев.
– Ночной дозор, – сказал Абай, словно прочитав мои мысли. – Часовые родины.
– Спать, – оборвал его Мирза. – Таня с Толик ложись, совсем Толик скучный без девушк. Абай – лампа гаси.
Апа уже спала в углу комнаты, Мирза улегся под окном, Абай напротив него, головой к противоположной стене, я возле Абая, а Толик возле меня. Лампа погасла и в комнате воцарилась абсолютная темнота, даже луна, видимо, забралась за тучи. Я закрыла глаза, все поплыло, закачалось, усталость длинного дня навалилась ватным одеялом. Больше всего на свете мне хотелось спать, немедленно и глубоко, но Толик, придвинувшись, осторожно погладил меня по щеке. Я не отодвинулась и через секунду ощутила его дыхание на своей щеке.
–Танечка, – зашептал он, почти касаясь губами уха, – Танюша, я так по тебе соскучился.
– Почему же тогда не поздоровался? – хотела спросить я, – почему даже глаз не поднял?
Но в тишине комнаты каждый шорох казался громом, и я решила промолчать.
– Танечка, Танечка, – еле слышно шептал Толик, прижимаясь ко мне всем телом, – я люблю тебя.
– Вот еще глупости, – не выдержав, прошептала я. Место и время для объяснения в любви показались мне более, чем странными.
– Люблю, люблю, – продолжал нашептывать Толик, и я внимала его шепоту с благоволением и интересом. В этой нищей сакле меня любили больше, чем за всю предыдущую жизнь, и такое состояние начинало казаться нормальным.
Губы Толика скользнули по щеке, и нашли мои губы, от него пахло водкой и виноградом, я ответила на поцелуй, целуя вместе с ним Мирзу и Абая. Несколько минут мы пролежали, обнявшись, не отпуская губ, потом его рука начала гладить мои плечи, спину, бедра...
– Таня, – вдруг позвал Мирза, – сюда иди, Таня.
Толик отпрянул, будто укушенный, я села и начала переползать к Мирзе. Меня никто не заставлял и не принуждал, но полное подчинение Мастеру казалось настолько естественным, что мысль о непослушании даже не пришла мне в голову.
– Толик, дудка возьми, в дудка играй.
Рука Мирзы коснулась моей головы, легла на затылок.
– Сори, Таня, сори.
Пока я соображала, о чем идет речь, в темноте раздался голос Абая. Сна в нем не чувствовалось ни на каплю, значит, все это время он лежал возле нас, прислушиваясь.
– Мастер плохо говорит по-русски, – сказал Абай, – и оттого иногда путает буквы.
Догадаться, о чем идет речь, не составляло труда, и в ту же секунду я ощутила весомое подтверждение своей догадке. Толик нашел свирель и неумело засвистел, закурлыкал, ее звуки, соединяясь с моим чмоканьем, слились в странную мелодию. Слезы потекли из моих глаз и закапали на ковер…
Проснувшись, я долго не могла понять, где нахожусь: в комнате стоял рассвет, серый, как уши слона. Дышалось тяжело, будто хозяин ушей поставил одну из ног прямо на мою грудь. Тишина притаилась за спиной Мирзабая, влажная, прилипчивая тишина.
Я тихонько поднялась, стараясь не разбудить спящих, выскользнула на улицу. На бревнах лежали капельки росы, ветерок приносил запахи дыма, домашней пищи, еле слышно шуршали платаны, незнакомая птичка распевала свою песенку, деловито перепрыгивая с ветки на ветку. Мир был добр и сулил счастье.
Позавтракали остатками вчерашних лепешек и чаем с халвой. Мирза пил чай, громко прихлебывая, отдуваясь и промокая лоб рукавом халата. Теперь я поняла, кому подражал Игорь. Закончив есть, Мирза надел еще один халат, взял в руки вчерашнюю палку и скомандовал:
–Таня со мной ходи, Абай с Толик работай. Дрова руби, воду носи, печка топи.
Я надела куртку пошла вслед за Мирзой, по дороге, слегка задев рукавом Толика.
– А этому не дала, – грустно заметил он, – удачи тебе.
Мы долго шли по шоссе, голосуя изредка пробегающим попуткам, пока, наконец, нас не подобрал огромный «КАМАЗ». С высоты его кабины пейзаж выглядел совсем по-другому, и я с интересом разглядывала плоскую коричнево-желтую равнину с зелеными пятнами полей. Строений почти не было, лишь изредка мелькали в отдалении низенькие домики, похожие на саклю Мирзабая.
Скоро поля кончились, и пошла холмистая, абсолютно голая пустыня. На горизонте возник круглый купол, Мирза попросил остановиться, мы спрыгнули на землю, и пошли по еле заметной тропинке по направлению к куполу. Тропинка петляла, струясь между едва заметными холмиками, потом пошла вниз. Через полчаса пути купол заметно приблизился, а холмы ощутимо подросли. Вдруг Мирза упал на колени и отбросил в сторону палку. Пока я соображала, что следует делать мне, он расстегнул брюки и обильно помочился.
– Садись, Таня, – сказал, поднимаясь на ноги. – Там нет места, садись тут.
Мне не очень хотелось и, честно говоря, был неудобно садиться на глазах у Мирзабая.
– Садись, – прикрикнул он.
Я расстегнула брюки и села. Мирза встал прямо передо мной и внимательно смотрел на мои раздвинутые ноги.
– Ну? – спросил он через минуту, – саки давай.
– Не могу, – я сделала попытку подняться.
– Сиди, – снова прикрикнул Мирза. – Саки давай.
Тут до меня дошло, что со мной продолжают работать, я закрыла глаза и попыталась представить себя сидящей в своем туалете. В конце концов удалось выдавить несколько капель.
– Совсем слабый, – разочарованно сказал Мирза. – Кушать мало, пить мало. Саки еле-еле, большой дел совсем нет. Ты не больной?
– Нет, вроде нет.
– Душа у тебя больной, – определил Мирза. – Лечить надо. Домой придем, Абай проси. Он большой доктор. Он вылечит.
Мы снова двинулись по тропинке и вскоре вышли на старое кладбище, тропинка закрутилась среди каменных могильников, выбеленные солнцем и ветрами плиты безучастно таращились на гостей. Кладбище оказалось огромным, похожим на небольшой город, город мертвых.
– Интересно, – подумала я, – а живые тут есть? Сторожа, могильщики, кто-нибудь?
Словно отвечая на вопрос, Мирза резко свернул с тропинки, и, спустя несколько минут, мы оказались возле маленького домика. Дверь подпирало бревно, несколько колченогих стульев стояли вдоль коричневых стен, на столе перед домом пылились пиалы с остатками чая. Тут явно жили, но кто, какие люди, хорошие или плохие, добрые или не очень…
Мирза подошел к стенке и с презрительным видом помочился. Он совершенно четко отвечал на мои вопросы, а значит, понимал, что происходит в моей голове. Это было страшно, но я не испугалась, тогда я верила полной верой: Мастер не может причинить зла ученику...
Кладбище не кончалось, мы шли и шли, то поднимаясь на холмы, покрытые могильными памятниками, то опускаясь в лощины. Некоторые памятники выглядели совсем новыми, а некоторые – рядом с ними, полностью разрушенными, с надгробиями, похожими на пирамиду из камней. Возле многих могил стояли воткнутые в землю шесты с белыми тряпочками, возле других лежали детские игрушки, в основном куклы. Пластмассовые, тряпичные, «магазинные», самодельные – зачем, почему, – спрашивать я не решалась, а на мысленный вопрос Мирза не отвечал.