Инженер взял подзорную трубу Михаила Васильевича, вставил внутрь ее прибор для измерения видимого диаметра светил, состоявший из рамки с двумя подвижными нитями, и, приставив глаз к окуляру, принялся вращать микрометрический винт.
– Ну? – нетерпеливо спросил его старик.
– Шестьдесят пять минут, – отвечал Сломка.
– Хорошо, теперь оставьте трубу, а через четверть часа вновь произведите измерение.
Эти пятнадцать минут показались им пятнадцатью годами. Наконец они прошли, и Сломка снова взял подзорную трубу.
– Поторопитесь, пожалуйста, – понукал его профессор. – Ну, что? Насколько уменьшился диаметр?
Не говоря в ответ ни слова, инженер молча отступил от трубы с видом величайшего удивления.
– Да говорите же! – закричал старик, хватая его за руку.
– Диаметр.
– Ну?
– …не уменьшается, а напротив, увеличивается.
– Не может быть, вздор!
– Взгляните сами!
Старый астроном, весь дрожа от волнения, приставил глаз к окуляру и через минуту в свою очередь, отступил, в изумлении восклицая:
– Чудесно! Сверхъестественно! Непонятно! Диск Солнца действительно увеличился на двадцать восемь секунд.
– Значит… – начал Гонтран.
– Значит, мы не удаляемся от Солнца, а приближаемся к нему.
– И, стало быть, мы падаем не на Венеру, а на Меркурий?
Михаил Васильевич с ужасом схватился руками за голову и опустился на диван.
– Что такое? Что с вами? – воскликнули обеспокоенные спутники ученого.
– Ах, это ужасно, ужасно! – глухо прошептал вместо ответа профессор. – Мы падаем не на Меркурий, а на Солнце, и погибнем в его раскаленных безднах.
Фаренгейт с яростным проклятием вскочил со своего места и, словно раненый тигр, стал метаться по каюте. Гонтран, почти лишившись сознания, упал в кресло, невнятно шепча имя своей невесты. Что касается Сломки, то он и тут не изменил своему характеру: вытащив из бокового кармана свою неразлучную спутницу, записную книжку, он лихорадочно принялся испещрять цифрами и алгебраическими знаками ее страницы.
Так прошло около двух часов. В мрачном молчании пассажиры летательного аппарата рисовали себе ужасную смерть в раскаленной фотосфере солнца. Конец был, по-видимому, уже близок, так как ослепительный блеск солнечных лучей, проникавших через окна каюты, и жара с каждой минутой все усиливалась.
Вдруг громкое «ура!» раздалось в каюте. В то же мгновение Вячеслав Сломка, сорвавшись со своего места, высоко подбросил к потолку записную книгу.
– Что с ним? Бедняга спятил! Вячеслав, опомнись! – в один голос раздались три восклицания.
Не беспокойтесь, товарищи, и перемените ваши плаксивые мины на более веселые, – комически раскланиваясь, возразил инженер. – Я нашел, что мы опишем около Солнца кривую и затем упадем как раз на Меркурий, что случится не позже суток, считая с настоящей минуты.
С этими словами Сломка вручил Михаилу Васильевичу свою записную книжку. Профессор схватил ее дрожащими от волнения руками и принялся торопливо проверять вычисления инженера.
А тот подошел к Гонтрану, дружески хлопнул его по плечу и прошептал на ухо:
– Решительно, Гонтран, ты родился под несчастной звездой. Я начинаю верить, – прибавил он, заметив вопросительный взгляд Фламмариона, – что брак твой с Еленой, несмотря на все препятствия, все-таки состоится.
Глава XVIIПланета Меркурий
«Меркурий принадлежит к числу тех планет, о которых знали еще древние, но из этих планет он стал известен позже всех других. Древнейшие, дошедшие до нас, сведения о Меркурии относятся к 265 г. до Р. X., или к 294 г. эры Набонассара. Кроме того, известны еще китайские наблюдения над этой планетой, из которой древнейшее сделано за 318 лет до начала нашей эры».
– Гонтран, вы спите? – раздался вдруг голос старого ученого, который давно уже был на ногах и возился с подзорной трубой, в то время как его спутники еще нежились в своих постелях.
– Нет, – отвечал Фламмарион, поспешно захлопывая книгу, которую он читал (читатели, конечно, догадываются, что это было творение знаменитого Фламмариона). – Нет, профессор, я не сплю!
– В таком случае будьте добры, поднимитесь и взгляните в трубу.
Волей-неволей Гонтрану пришлось покинуть постель.
– Ну-с, что такое? – спросил он, подходя к инструменту.
– Глядите вот сюда, – указал Михаил Васильевич на окуляр трубы, – и скажите, в какой форме представляется вам планета Меркурий!
– Гм… – задумался молодой человек, в течение нескольких мгновений не отрывая глаз от окуляра. – Форма планеты теперь похожа на Луну в первой четверти. Она двурогая.
– Прекрасно! Теперь глядите в оба и скажите мне, находите вы какую-нибудь разницу между обоими рогами планетного серпа?
Гонтран около минуты смотрел внимательно.
– Да, – решительно отвечал он наконец. – Мне кажется, что рога Меркурия представляют между собой заметную разницу: южный далеко не так заострен, как северный.
– Браво, браво, – в восторге перебил его старик. – Значит, я не ошибся.
– В чем это, мистер Осипов? – потягиваясь, проговорил только что успевший проснуться Фаренгейт.
– В том, что на Меркурии есть значительные возвышенности.
– Может быть, вы даже успели и смерить их с Земли, подобно лунным горам? – с легкой насмешкой продолжал американец.
– Нет, не мерил, потому что высота этих гор уже давно вычислена Шретером, который нашел ее равною одной двести пятьдесят третьей части диаметра планеты. Это составит около двадцати девяти километров.
– Ого-го! – протянул озадаченный американец. – Порядочно!
– Да, особенно если мы примем в расчет, что высота Джомолунгмы, высочайшего из пиков Гималаев, равна всего 8740 метрам.
– Все это прекрасно, – вмешался в разговор Сломка, – но я позволю себе обратить ваше внимание вот на какое обстоятельство: еще несколько сотен тысяч миль, и мы очутимся в сфере притяжения Меркурия, после чего начнется падение нашего аппарата. Не мешало бы ввиду этого нам подумать, каким способом сохранить при падении на Меркурий свои бока. В противном случае, избежав опасности изжариться на Солнце, мы не избежим зато неприятной необходимости превратиться в отбивные котлеты.
– В самом деле, – поддержал инженера американец, – об этом нужно серьезно подумать. При падении на Луну мы спаслись благодаря буферам нашего вагона, сильно ослабившим толчок, при падении на Венеру нас вывез парашют, а теперь нам нельзя рассчитывать ни на то, ни на другое средство.
Не зная, что сказать на это, Гонтран предпочел глубокомысленно промолчать; что касается профессора, то его опасность разбиться при падении на поверхность Меркурия беспокоила, видимо, очень мало: предоставив своим спутникам изыскивать какие угодно средства для устранения этой опасности, он принялся за наблюдения.
– Ну, так как же? – снова спросил своих собеседников Сломка после нескольких минут молчания. – Не забывайте, что мы упадем с высоты полумиллиона миль, и если принять во внимание, что наш аппарат весит около тысячи кило, то окажется, что в момент самого падения наша скорость достигнет 12 километров в секунду!
Лица Фаренгейта и Гонтрана моментально вытянулись, и на несколько минут в каюте опять воцарилось тяжелое молчание.
– Знаете что? – заговорил наконец Гонтран. – По-моему, средство спастись у нас есть: почему нам не облегчить свой аппарат так, как это нередко делают моряки в минуту опасности? За борт все, что только можно, и скорость нашего падения значительно уменьшится!
Фаренгейт печально покачал головой.
– Напрасная надежда, – проговорил он. – Если мы выкинем из аппарата всю нашу провизию, оружие и инструменты, то и тогда облегчим его не более чем на какую-нибудь сотню кило. А потом что мы будем делать?
– Я вовсе не говорю о провизии, оружии, инструментах, – возразил американцу Гонтран. – Все это нам необходимо, и потому мы не можем этого выбрасывать.
– Тогда о чем же вы говорите? Как иначе можно облегчить вес аппарата? Разве что выброситься из него самим…
– Зачем выбрасываться? А наша каюта, совершенно для нас бесполезная, коль скоро мы достигнем границ атмосферы Меркурия? А весь внутренний механизм нашего аппарата? К чему нам все это? Разве мы не можем из всего аппарата оставить только наружный селеновый шар? Он весит сравнительно немного, а между тем, имеет весьма большой объем и потому, понятно, станет падать в атмосфере гораздо медленнее, чем стал бы падать весь аппарат.
– А ведь эта мысль недурная! – воскликнул инженер. – Михаил Васильевич! Михаил Васильевич!..
Старый ученый, недовольный тем, что его потревожили, с ворчаньем оторвался от своей трубы.
– Ну, что еще? – спросил он.
– Извините, что я потревожил вас, – отвечал инженер, – но вы сами знаете, как серьезно теперь наше положение: через несколько часов мы достигнем Меркурия, и высадка на поверхность этой планеты будет весьма небезопасна.
Старый ученый пожал плечами.
– Что же я могу тут поделать? – спросил он.
– Надо найти средство избежать гибельного толчка. Гонтран предложил одно, но я не знаю, согласитесь ли вы на него.
– В чем же это средство?
– Отделить от аппарата тяжелую каюту со всем внутренним механизмом и продолжать путь в одном наружном шаре.
Профессор удивленно раскрыл глаза.
– Вы предложили такое средство? – спросил он Гонтрана.
– Почему же и не предложить? – заступился за Фламмариона его приятель. – Ведь сослужил же нам службу подобный маневр при высадке на Венеру?
– Но тогда были совершенно иные условия: у нас был парашют.
– Теперь у нас нет парашюта, – но зато сам аппарат сыграет роль аэростата. Словом, средство Гонтрана в общем довольно пригодно. Но, быть может, у вас, Михаил Васильевич, есть лучшее предложение?
– Нет.
– Ну, тогда нечего и разговаривать. Старый ученый повернулся и хотел снова погрузиться в свое любимое занятие, изучение неба, но Сломка остановил его.