– Ну, что?
Мы находимся около 20° южной широты и 30° западной долготы, считая от меридиана города Света. Ветер несет нас на юго-запад.
Фаренгейт несколько минут стоял молча, потом вдруг повернулся и мерным шагом отправился кругом плавучего острова. Обойдя его, он взглянул на свой хронометр, вновь лег в прежней позе, время от времени вынимая часы. Через некоторое времени он повторил свою прогулку и, кончив ее, с беспокойством вскричал:
– Я так и знал!
– Что такое, сэр Джонатан? – спросил его профессор.
– Наш остров уменьшается с каждым часом! Он, видимо, тает под лучами Солнца.
– Но почему вы так думаете?
– Час тому назад, обойдя его кругом, я насчитал 2520 шагов, а теперь только 2400 с небольшим.
– Но ваш способ измерения… – начал было Сломка.
– Извините, пожалуйста, – перебил его Фаренгейт. – Я десять лет был скваттером на землях Дальнего Запада и научился измерять землю шагами. Мой шаг – ровно девяносто пять сантиметров, ни больше, ни меньше.
Впрочем без всякого измерения было видно, что окружность плавучего острова уменьшается с каждым часом. Поминутно подтаявший берег осыпался в воду. Даже находчивый Сломка стал в тупик перед этой новой опасностью.
– Ну, – проговорил он, наконец, пожимая плечами, – пусть будет, что будет! Отвратить катастрофу все равно не в наших силах! Будем ждать ночи, когда Солнце скроется и таяние прекратится. А тем временем, авось, нас и принесет к какому-нибудь берегу.
Медленно протянулся этот день. Один Сломка имел настолько духу, чтобы, как ни в чем не бывало, заниматься своими бесконечными вычислениями. Остальные угрюмо следили, как разрушается мало-помалу их последнее убежище.
Наконец, после томительных часов тоскливого ожидания, дневное светило стало тонуть в далекой глади океана. По вычислениям инженера выходило, что остров подвинулся за сутки к юго-западу на пятьдесят миль; но зато окружность его уменьшилась в ужасающей пропорции: к ночи она равнялась не более 200 шагам.
На следующий день, с восходом солнца, всех разбудил радостный крик поднявшегося первым Гонтрана.
– Берег! Берег!
И действительно, на далеком западе чуть заметно виднелась полоска отдаленного берега.
– Да, это берег! – согласился инженер.
– Мы спасены! – громко закричал Фаренгейт.
– Погодите еще радоваться, – остановил его профессор. – Нас отделяют от берега, по крайней мере, сорок километров, а кто знает, в состоянии ли наша льдина пройти такое расстояние? Солнце сейчас опять начнет разрушать ее.
И на самом деле, по мере того как берег – это был континент Секки – становился яснее, ледяная гора таяла в поверхности и с краев. К полудню почти весь слой почвы сполз в море, и путешественники едва держались на скользкой ледяной поверхности, а между тем расстояние, отделявшее льдину от берега, было не менее двадцати километров.
– Придется пуститься вплавь! – заявил Фаренгейт.
– Ни я, ни Елена не в состоянии проплыть и километра, – мрачно отвечал профессор.
– Нельзя ли как-нибудь ускорить ход этой проклятой льдины? – предложил Гонтран.
– Как же?
– Устроить, например, из нашей верхней одежды парус.
– А где мачта? Где рея? Чем сшить одежду?
– Постойте, – заявил Сломка, – у меня есть маленький план. Но сначала подкрепимся немного.
Инженер раздал своим спутникам остатки питательной жидкости.
– Теперь пора! – заявил Сломка. – Гонтран и вы, сэр Фаренгейт, прыгайте в воду, поплывем вместе, толкая перед собой льдину, а Елена с профессором останутся на суше.
С этими словами инженер бросился в воду, за ним последовал Гонтран, а потом и Фаренгейт. Все трое принялись толкать льдину по направлению к плоскому берегу континента. Секки, видневшемуся теперь не более, как в пяти километрах. Это оказалось, однако, делом далеко нелегким, и пловцы выбились из сил прежде, чем проплыли даже половину указанного расстояния.
– Я не могу больше, – проревел, пыхтя как бык, Фаренгейт, – мои ноги точно налиты свинцом и сами опускаются ко дну!
– Еще одно усилие, сэр Фаренгейт! – обратился к нему Гонтран, трудившийся больше всех – Еще один час.
– Ура! Ура! – перебил его оглушительный рев Фаренгейта. – Здесь мель! Я стою на дне!
Сломка и Гонтран поспешили убедиться в этом. Вздох облегчения вырвался из их груди. Немедленно путешествие на льдине было прекращено. Отправив Фаренгейта вперед, Фламмарион взял на руки молодую девушку и, сопровождаемый профессором и Сломкой, направился к берегу. Через полчаса вся компания, – промокшая и продрогшая, но, тем не менее, довольная – была уже на суше.
Глава XXXIVДождь падающих звезд
Когда путешественники выбрались на берег континента Секки, уже наступила ночь, и густая тьма покрыла окружающую местность. Ввиду этого было решено, что сначала им следует обсушиться и подкрепить свои силы сном, а уже на следующий день, с восходом солнца, продолжать свой путь по незнакомой стране. По счастью, у Сломки нашлись не отсыревшие спички и трут, набрать же сухого хворосту не составило никакого труда – и, не прошло и пяти минут, как на берегу затрещал веселый костер. Обогревшись и обсушившись, путники улеглись спать, оставив одного смотреть за костром.
Дежурить в течение первой четверти ночи досталось, по жребию, Фаренгейту. С трудом прободрствовав свою очередь, он разбудил Гонтрана, а сам свалился около костра и почти моментально погрузился в глубокий сон. Новый страж, усевшись у огня, принялся, от нечего делать, помешивать пылающие угли, время от времени взглядывая то на утомленное личико невесты, полуосвещенное красноватым пламенем костра, то на окружающий мрак. Благодаря контрасту с ярким блеском огня ночная тьма казалась еще гуще, еще непрогляднее. Ни одного предмета не могли разглядеть в ней слипавшиеся от дремоты глаза Фламмариона, ни одного звука не доносилось до его ушей, только тихий ропот морских волн убаюкивал его своею монотонной песнью.
Вдруг Гонтран вскочил и всмотрелся в окружающую темноту: ему показалось, что вдали, высоко над землею, мелькнула какая-то блестящая точка. Сверкнув на мгновение, она исчезла, но потом снова появилась, по-видимому, приближаясь к месту становища. Не решаясь разбудить своих спутников, Фламмарион стал ждать. Наконец, он услышал в воздухе шум, как бы от быстрых ударов крыльями, и свист падающего тела, тогда молодому человеку стало понятно: в воздухе летел аэроплан. Через несколько мгновений аэроплан снизился неподалеку от костра, и из него вышел никто иной, как Аа.
Узнав его, Гонтран бросился будить инженера.
– Что тебе? – заворчал тот, просыпаясь. Узнав в чем дело, Сломка быстро вскочил и, подошедши к новоприбывшему, дружески поздоровался с ним; затем обитатель Марса и его земной приятель вступили в оживленный разговор, поясняя свои слова красноречивыми жестами.
– Эй! – закричал Сломка. – Вставайте! Гонтран, буди их! Живее в дорогу, в Город Света!
Совместными усилиями оба друга кое-как растолкали спавших, после чего все уселись в аэроплан, на носу которого ярко блистал электрический фонарь, и поднялись в воздух.
– Как он разыскал нас? – спросил Сломку Михаил Васильевич, указывая глазами на Аа.
– Очень просто. Оказывается, каждый шаг наш был известен здешним астрономам.
Весь остаток ночи и весь следующий день продолжалось воздушное путешествие. Наши путники имели возможность изучить всю запутанную систему каналов Марса, этих любопытнейших сооружений, возбуждающих столько интереса в земных астрономах. Наконец, к вечеру аэроплан достиг цели путешествия, и утомленные спутники вновь увидели столицу Марса, астрономы которой встретили их с самым радушным гостеприимством. Для житья Михаилу Васильевичу и его спутникам, как и в первый раз, были отведены помещения в обсерватории.
Здесь путешественники прожили почти целый месяц. Старый ученый принялся за изучение языка обитателей Марса и целые дни проводил то в беседах с крылатыми служителями Урании, то в астрономических наблюдениях. Гонтран ни на шаг не отходил от своей невесты. Сломка бегал по мастерским Города Света, изучая детали машиностроения, достигшего на Марсе поразительных успехов. Один Фаренгейт чувствовал себя скверно: желание возвратиться на Землю превратилось у американца в настоящую тоску, не дававшую ему ни минуты покоя. Но тщетно американец ломал голову, строя разные планы покинуть Марс. Ничего не выходило, и он решился, наконец, снова обратиться к Гонтрану, о компетентности которого в этих вещах он имел самое высокое мнение.
С этой целью, выбрав удобную минуту, Фаренгейт подошел к Фламмариону и заявил ему, что хочет с ним говорить об очень важном деле.
– Что такое? – спросил тот, удивленный таинственным видом американца. – Что вы задумали?
– Возвратиться на Землю.
Гонтран изумленно взглянул на своего собеседника.
– Возвратиться на Землю? – машинально переспросил он.
– Да, и вы должны придумать способ исполнить эту идею.
– Но это невозможно!
– Вы уже показали, что для такого изобретательного ума, каков ваш, нет ничего невозможного.
Фламмарион был ошеломлен.
– Но, я право… – начал он.
– Ни слова более! – остановил его американец. – Я ведь не требую от вас немедленного исполнения своего желания. Подумайте, и вы, наверное, откроете какое-нибудь средство. Знайте только, что продолжать эти скитания я более не в силах.
– Ну, хорошо, я подумаю и тогда дам вам ответ, – отвечал Гонтран, гордость которого была затронута словами американца.
Фаренгейт удалился, вполне уверенный в успехе своего замысла, а Гонтран немедленно бросился к Сломке и передал ему содержание разговора.
– Гм… трудновато, – покачал головою инженер. – Признаться, мне самому до смерти надоело летать с одной планеты на другую, постоянно рискуя жизнью; но как перебраться отсюда на Землю, я решительно не вижу средства.
– Ты подумай, – стал уговаривать своего друга Фламмарион, – и наверняка найдешь это средство. С твоей головой это пустяки.