Мы с Олегом отвлеклись буквально на пять минут, чтобы на фото и видео с нескольких точек снять верблюдов, которые с увлечением обгладывали колючие кусты. Вернулись назад на полузанесенный песком след от шин, служивший нам ориентиром, а Саши на том месте, где мы с ней расставались, нет. Может, она спряталась за бархан? Заглянули. Но и там ее не было. Стали кричать. Ответом нам было только эхо. И куда она могла подеваться? Может, ее бедуины украли? Говорят, здесь такое случается. История с похищением юной красавицы каким-нибудь шейхом из пустыни — один из популярных сюжетов дамских романов.
Мы внимательно огляделись вокруг и увидели следы. Кто в детстве не зачитывался романами про индейцев-следопытов? Видимо, и нам с Олегом придется стать следопытами. Увлекательное, надо признать, оказалось занятие. Чем дальше идешь по следу, тем больше узнаешь о человеке. Вот Саша остановилась и развернулась на месте, видимо, чтобы посмотреть назад. Вот она перепрыгнула через небольшую ямку, вот потопталась на месте, прежде чем продолжить путь. Видно было, что шла она одна. Но куда и зачем — непонятно.
Я так привык, что за все время нашего путешествия Саша никогда не вырывалась вперед — как в прямом, так и в переносном смысле. Для нас с Олегом она была идеальным попутчиком. Мы с ним часто обсуждали, куда пойти, в какую сторону свернуть, какую дорогу выбрать… Не ругались, но, бывало, горячо и долго спорили, прежде, чем прийти к какому-то решению. Саша во всех этих спорах не участвовала и, казалось, безропотно принимала любой вариант. Поэтому-то меня так и удивило ее решение не просто пойти немного вперед, но и уйти из зоны видимости.
Все же разойтись гораздо проще, чем потом снова встретиться. Путешествуя втроем, мы иногда — чаще в оживленных городах, чем в диких местах — конечно, разбредались кто куда. На этот случай у нас было правило: возвращаться в то место, где последний раз точно были все вместе. И вот мы опять разбрелись. И не в каком-нибудь городе, а в пустыне.
Сашу мы догнали примерно через полчаса. Как оказалось, она никуда и не собиралась убегать, она не стала нас ждать и пошла вперед с единственной целью — спрятаться в тень от огромного валуна. И как-то не приняла в расчет, что до него было два километра.
Когда у меня возникло ощущение, что пора бы выбираться из этой пустыни, на заброшенной колее, по которой, казалось, уже никто несколько лет не проезжал, показался пикап. Мы запрыгнули в пустой кузов и примерно через полчаса вернулись назад к цивилизации — в деревню Вади Рум с десятком бетонных домиков, горсткой верблюдов и несколькими джипами, томящимися в ожидании туристов.
В пустыне Вади Рум есть только два вида автотранспорта: джипы и пикапы. Джипы были битком забиты туристами. А в пикапах, наоборот, кузова были сплошь пустыми. Правда, под вечер уже не так весело нестись с ветерком, как в жаркий полдень. Ведь по мере того, как день клонился к вечеру, становилось все холоднее и холоднее.
На шоссе мы попали в трейлер, тащивший огромную цистерну со сжиженным газом. Водитель, бедняга, чуть не сжег свои шины при экстренном торможении — очень уж ему хотелось подвезти троих европейцев с рюкзаками. Но мы его несказанно расстроили, отказавшись от настойчивых предложений ехать в Амман. А он так нас уговаривал:
— Я вас поселю у себя в доме, накормлю, познакомлю с моими друзьями, покажу город.
Но мы были непреклонны — едем в Петру. И скрепя сердце водитель все же высадил нас на нужном повороте
Темнело на глазах. Пустыня, простиравшаяся в обе стороны дороги вплоть до горизонта, была не песчаной, а каменистой, плоской, местами красноватой, местами серой, а местами и почти белой. Связь с цивилизацией выражалась только в виде асфальтированного шоссе. Впрочем, в тот час оно было удивительно пустым.
Автостоп в Иордании отличный, и европейцев иорданцы подвозят охотно. Но в полной темноте на глухом повороте под пронизывающим до костей холодным ветром стоять можно было очень долго.
И машин было мало, и нас плохо видно, и мы неизвестно кому голосовали. Если на дороге и появлялась машина, то нам были видны только фары, которые не светили, а ослепляли нас. Водители, видимо, не считали нужным переключаться на ближний свет. Или не делали этого специально, чтобы получше рассмотреть невиданное чудо — трех европейцев с рюкзаками посреди бескрайней пустыни.
Мы же, ослепленные светом фар, не могли разглядеть, что за машина идет и есть ли в ней свободные места. Впрочем, машин было так мало, что можно было голосовать любой — хотя бы для того, чтобы немного погреться в процессе поднимания руки. Так по ошибке мы и остановили такси.
Водитель предложил отвезти в Петру. Я поначалу отказался. Все же мы на автостоп настроились. Но таксист стал уговаривать:
— Да я вас всего за 5 динаров довезу. Мне ведь все равно в ту сторону ехать.
А ведь он был прав. Мы могли запросто застрять на том повороте. Конечно, с местом для ночлега проблем не было. Вокруг тянулась безбрежная пустыня. Ложись в любом месте и спи. Но на открытом месте очевидно будет очень холодно.
Расположенный у входа в Петру поселок раньше назывался Эльджи. Но сейчас его обычно называют точно так же, как и всю долину, — Вади Муса. Три года назад я здесь уже был. Тогда я останавливался в отеле «Valentine Inn». Оказалось, он не только по-прежнему работает, но и стал в два раза больше. К старому трехэтажному зданию пристроили еще один двухэтажный корпус. Именно в нем, в 20-местной комнате, заставленной двухэтажными кроватями, мы и поселились.
«Valentine Inn» — типичный пример бэкпакерского отеля: простые комнаты с общими удобствами на этаже, большой холл с телевизором, бесплатный Wi-Fi Интернет. Удивляет только ужин: шведский стол с необычайно широким разнообразием блюд. За один раз и сравнительно недорого можно перепробовать сразу все типично иорданские закуски и лакомства.
В Вади Муса переселили всех бедуинов, живших на руинах Петры, после того как всю территорию ущелья объявили национальным парком, а руины — еще и памятником ЮНЕСКО. Здесь же селятся и все приезжающие в Петру туристы. А их с каждым годом становится все больше и больше. И даже постоянно растущие цены на входные билеты мало кого останавливают.
Красно-розовый город Петра (или Эль-Батра) — самая знаменитая достопримечательность не только Иордании, но и всего Ближнего Востока. Название этого неприступного города-крепости, столицы или некрополя (у ученых пока нет единого мнения на этот счет) древнего государства набатеев дошло до нас в греческой транслитерации (в переводе с греческого — «камень»). Хотя люди жили здесь задолго до античных времен.
Как это часто и бывает с древними городами, жилые здания не сохранились. Даже неизвестно, были ли они вообще. Или Петра никогда не была городом в современном понимании этого слова, а служила лишь в качестве религиозного центра. Вырезанные в скалах гробницы благополучно сохранились до наших дней. Но ни в одной из них нет абсолютно ничего — только удивительно гладкие и совершенно пустые стены.
В 106 году н. э., в период правления императора Траяна, Набатейское царство вошло в состав Римской империи. Петру сразу стали застраивать на римский манер. Здесь появились колоннады, бани, общественные здания и посвященные римским богам храмы. Но все эти сооружения оказались недолговечными. В 363 году землетрясение разрушило построенные из камня здания, но не нанесло никакого урона вырезанным в скалах гробницам.
После землетрясения жители ушли, и Петра вскоре превратилась в затерянный город. О его существовании знали только местные бедуины и арабские торговцы.
Для европейцев Петру открыл швейцарский путешественник Иоганн Людвиг Буркхардт. По странам Востока он путешествовал не под своим именем, а как шейх Ибрагим ибн Абдалла. Это позволило ему побывать в таких местах, куда европейцев не пускали.
Буркхардт слышал много рассказов о таинственном городе неподалеку от могилы Аарона на горе Гор. Но единственным способом попасть туда, не возбуждая подозрений, было совершить паломничество — принести на могиле пророка в жертву козла. По дороге на гору он будто бы ненароком заглянул в гробницы и храмы. Но и этого краткого визита оказалось достаточно, для того чтобы открыть Петру для всего мира.
Если для ученых Петру открывали Буркхардт и путешественники начала XIX века, то для туристов это сделал археолог Индиана Джонс. Фильм о приключениях этого авантюриста произвел эффект разорвавшейся бомбы. Миллионы людей впервые увидели Петру и… тут же устремились сюда. Если бы местные бедуины еще продолжали молиться каменным идолам, то они уже давно бы воздвигли величественную статую Индианы Джонса и приносили ей жертвоприношения.
От входных ворот начинается широкая, посыпанная гравием дорожка. Справа остаются вырубленные в скальном монолите гигантские кубы, размером с одноэтажный дом, но без окон и без дверей. На них никто не обращает внимания. Все устремляются вперед и вниз, к входу в ущелье Сиг — к настоящим воротам Петры.
Длинный, кривой и удивительно узкий проход между скал возник во время землетрясения, которое раскололо скалу так же легко, как острый нож разрезает праздничный торт.
Узкое ущелье протянулось на 1200 метров. В его самом широком месте едва разъедутся две повозки, а в самом узком с трудом разминутся два человека. С двух сторон на высоту около ста метров тянутся как будто отполированные водой и временем стены. У тех, кто оказывается здесь впервые, возникает гнетущее ощущение подавленности. Кажется, что ущелье вот-вот сомкнётся, раздавив незадачливого путника или закрыв ему проход. Говорят, даже местные бедуины не решаются проходить здесь в одиночку в темное время суток.
Идеально гладкое и ровное дно ущелья — результат совместного труда миллионов ног, вначале караванов верблюдов, а в наше время — туристов. Впрочем, верблюды, ослы и лошади здесь также еще встречаются. Но перевозят они уже не камедь и шелк, а все тех же туристов.