В комнату стали подтягиваться мужчины и дети. Женщины в это время были задействованы на кухне. Позднее они накрыли стол (вернее, расстеленную на ковре в центре зала клеенку).
Стол ломился от яств, но главное место занимал плов с курицей, украшенный дольками чеснока и орешками кешью.
— Добро пожаловать в Ливан, — сказал хозяин дома.
А ведь эти же самые слова мы слышали буквально несколько часов назад, когда нас «кинули» в закусочной. Вот так в Азии обычно и бывает. Всех иностранцев здесь делят на две категории — клиентов и гостей. Первых можно и даже нужно обмануть, перехитрить, продать им что-нибудь втридорога. А перед гостями, наоборот, принято проявлять свою щедрость и гостеприимство. В Баальбеке к нам отнеслись как к клиентам, а здесь — как к гостям. Отсюда и разница.
После обеда нас не отпустили. Робкие попытки вырваться из сетей гостеприимства и вернуться назад на трассу мягко, но настойчиво пресекались. Мы оказались в плену. Пусть и в плену гостеприимства, но все же в плену. От нас уже ничего не зависело. Оставалось только расслабиться и попытаться получить удовольствие.
После обеда в комнату принесли чай, орехи, фрукты и сладости — не могут же гости сидеть перед пустым столом. Стали подтягиваться новые гости. Вероятно, это были родственники второго порядка — недостаточно близкие для того, чтобы приглашать их на совместный обед. Они шли по одному и целыми семьями — благо комната была большая. Нашлись и русскоязычные — доктор Хуссейн, учившийся в Минске, и его жена белоруска — Марина.
Марина живет здесь уже несколько лет, в совершенстве выучила арабский язык. У нее двое детей. Но сидеть дома — по примеру восточных женщин — ей все же непривычно. Поэтому, хотя доктора здесь никогда не бедствовали, она преподает в местной школе рисование.
Наконец-то у нас появились переводчики. Начались расспросы. Естественно, мы — как и везде на Ближнем Востоке — не могли говорить, что всего лишь друзья, вместе путешествующие по миру. Да еще и в такой странной компании — двое мужчин с женщиной.
Двое мужчин еще могут сойти за друзей или коллег по работе. Но женщина может выходить из дома, а уж тем более путешествовать, только в сопровождении родственников. Трое друзей? Здесь такого просто не поймут. Хочешь не хочешь, а нам пришлось придумать более-менее правдоподобную легенду. Якобы Саша — моя дочь (по возрасту она действительно мне в дочери годится), а Олег — ее муж.
Никаких проблем не возникало. Никто не ждал от нас демонстрации особо близких отношений. Более того — Сашу с Олегом даже ни разу не пытались уложить в одну постель. Если мы оставались в какой-то семье на ночь, то все мужчины спали в одной комнате, а женщины — в другой. Вероятно, местные жители все же не до конца уверены в иностранцах и не хотят потворствовать возможным греховным отношениям под крышей своего дома.
Трудность была только в том, чтобы не запутаться, отвечая на многочисленные вопросы. Банальный вопрос: где живем? А живем мы в трех разных местах. Когда родились — тут бы не сбиться в счете. Вот и здесь вопросы сыпались с разных сторон. Обычно я брал на себя инициативу — как лучше всех говорящий на английском языке — и старался как-то не запутаться, чтобы мои ответы на разные вопросы не противоречили друг другу. Но на этот раз в комнате были переводчики. Поэтому приходилось всем троим. И практически одновременно. Мы уже начинали запутываться в своих ответах. Положение спас хозяин дома. Он пригласил нас… на свадьбу. Как раз в этот день женились его дальние родственники. А кто в этом городке не родственник? Общественное здание здесь только одно — мечеть. Но там устраивать праздники не принято. А комнаты в домах хоть и большие, но все же не настолько, чтобы вместить сразу всех горожан. Поэтому специально установили длинную армейскую палатку на двести человек. На торжественной церемонии бракосочетания мы не присутствовали. Пришли, когда веселье было уже в самом разгаре — «свадьба пела и плясала». Музыка играла, как на дискотеке. В соответствии с современными веяниями, здесь уже не было «живых» музыкантов. Их заменял диджей с микшерским пультом и огромными колонками.
Танцевали все — от мала до велика. Как мужчины, так и женщины. Все замужние женщины были в платьях и хиджабах — по мусульманскому обычаю, а девушки — в самой обычной европейской одежде, от кофт и платьев до джинсов. Молодые люди тоже оделись без пафоса.
Невеста была в белом платье с блестками и в белой же накидке, но без фаты. Волосы на голове были перетянуты узкой полоской белого атласа. Парами танцевать здесь не принято — исключение сделали лишь для жениха с невестой. Гости же танцевали сплоченными группами. Они становились боком друг к дружке, брались за плечи и выстраивались в длинные цепочки, которые или тянулись змейкой через весь зал, или замыкались в кольца. У танцующих оставалось мало возможностей для маневра. Но требовалось лишь ритмично двигаться вместе со всеми и поднимать ноги в такт маленькому ручному барабану — это единственный музыкальный инструмент, без которого обойтись не смогли.
Интересно, что никто ничего не ел, а пили только самый обычный черный чай с сахаром. Алкоголя не было в принципе — поэтому и гости все были исключительно трезвые.
Только на следующее утро с большим трудом нам удалось вырваться из крепких объятий гостеприимных контрабандистов. От Эр-Саля до границы буквально рукой подать. Но официального перехода здесь нет. А идти в Сирию так же неформально, как это каждый день делают местные жители, мы не стали.
Махмуд, который привез нас в Эр-Саль, вывез назад на главную дорогу, идущую по долине Бекаа к Дамаску.
Глава четвертаяСирия
На ливанском погранпереходе на стене висел листок с расценками за визы. Но нам быстро шлепнули выездные штампы в паспорта, и мы были свободны.
Мы прошли буквально пятьдесят метров, как мимо пролетела машина. Метров через сто она остановилась и развернулась назад. Подъехала к нам.
— Вам куда? — спросил по-английски сидевший на переднем сиденье рядом с водителем мужчина. — В Дамаск? Могу подбросить вас до развилки. Сам я еду в Хаму, — сказал он и открыл заднюю дверцу.
Мы с комфортом устроились на заднем сиденье. Мужчина повернулся к нам:
— Давайте знакомиться. Меня зовут доктор Муса, а это мой водитель — Хусейн. — Он показал на сидевшего за рулем мускулистого мужчину с волевым лицом и прищуренными глазами, похожего на телохранителя или агента спецслужб.
Водитель сказал «Хелоу» и больше не проронил ни слова. То ли он совсем не говорил по-английски, то ли не хотел встревать в разговор своего босса. А вот доктор Муса — тщедушный мужичок с горящими, как у фанатика, карими глазами и иссушенным вытянутым лицом — наоборот, всю дорогу не закрывал рта. Мне лишь изредка удавалось вставить хоть слово.
Пока ехали к сирийскому погранпереходу, доктор Муса — он просил, чтобы к нему обращались только так и никак иначе — успел рассказать, что он христианин (в Ливане религиозная принадлежность очень важна) и живет в «христианском» городе Захле, между Баальбеком и Бейрутом. Свое детство он провел в католическом монастыре, но монахом не стал. Хотя и не женился. Всю свою холостяцкую жизнь посвятил одной страсти — науке.
— Вы думаете, что жители Ливана — арабы. А вот и нет. Мы — потомки финикийцев. Арабы, завоевавшие Ливан в VII веке, растворились в нашей среде. Потому что наша культура значительно более древняя. Вспомните, как произошло в Китае с варварами. Они захватили страну, но через несколько поколений сами стали китайцами, переняв у побежденных и язык, и культуру, и привычки. У нас сейчас язык арабский. Но культура и привычки прежние — финикийские. Это я вам как специалист по древней Финикии говорю.
Тут ему пришлось прерваться. Мы подъехали к сирийскому погранпереходу. Из Сирии мы выехали всего-то пять дней назад. Виза у нас была месячная, но однократная. Поэтому после выезда в Ливан ее аннулировали. Пришлось оформлять визу снова — и опять платить за нее по 20 долларов.
Процедура эта не сложная, но очень-очень медленная. Вначале мы заполнили длинные анкеты, потом нас послали в банк. Там мы застряли. Нужно было 60 долларов. А у нас их не было.
— Без проблем, — сказал кассир. — Можете заплатить и сирийскими лирами.
Сирийские лиры у нас были. Но мало. Еще оставались и ливанские деньги. Но и их не хватило бы. Были также и наличные евро. Возник вопрос, если сложить оставшиеся у нас сирийские и ливанские деньги, то сколько к ним нужно прибавить евро, чтобы в сумме получилось примерно 60 долларов? У кассира не было даже компьютера. Но он завис, как «Виндоус», пытаясь решить эту сложную арифметическую задачу на счетах. Кассир долго и задумчиво гонял костяшки туда и обратно. Процесс затянулся. Тут в кассу ворвался доктор Муса. У него был такой вид, будто он решил, что нас взяли в заложники. И он должен нас обязательно спасти.
— В чем проблемы? Нет 60 долларов? — Он тут же достал из сумки на плече бумажник размером с толстую книгу. В нем были только 100-долларовые купюры. Он дал одну из них кассиру: — Сдачи не надо. Но чтобы все оформили быстро-быстро.
Получив визы, мы пошли к машине. Я поблагодарил доктора за помощь и попытался всучить ему ту комбинацию ливанских и сирийских денег, которую приготовил для оплаты виз. Но доктор решительно отказался:
— Вы — мои гости.
Да, Восток — дело тонкое… Как потом выяснилось, у доктора не то что не было, но и не могло быть никаких денег, кроме 100-долларовых банкнот. Ими он везде и расплачивается — не требуя сдачи. Если же речь идет о совсем уж несерьезных покупках — что для него совсем не свойственно, — то платит его шофер-телохранитель.
После того, как мы проехали погранпереход, доктор вернулся к своей любимой теме — археологии. Рассказал о том, как семь лет работал на раскопках в Египте, защитил две диссертации по археологии и филологии. О том, что все египетские древности не идут ни в какое сравнение с тайной храма Юпитера в Баальбеке. Ему тоже не удалось решить загадку гигантских каменных блоков. Как такие камни ворочали древние люди? Даже он не знает. Хотя решение загадок — это его страсть. И не только загадок археологии.